Тайны Дивнозёрья - Алан Григорьев

решит, коли ты ей выбора не оставила? Слыхала, небось, про нитяной лес? Вот, считай, взяла ты свою ниточку и на нее перевязала. Взвалила на плечи малой девчонки непосильную ношу. А еще мать называется…

— Да что ты об этом знаешь?! У тебя разве свои дети есть?

Тайка не вмешивалась, но слушала и наматывала на ус. Понимала: непростые дела тут творятся, и многое из того, что будет в запале сказано, потом аукнуться может.

Старуха поправила седую прядку, выбившуюся из-под платка:

— Все вы мои дети: умные ли, глупые, а все одно сердцу родные. Не там ты недругов ищешь, Аннушка. Настоящий твой враг в городе прячется, ох, чую его гнилой дух… — она шумно втянула носом воздух.

Мать шагнула вперед. Тайка видела, как напряглись жилы на ее руках, как сжались кулаки, а ногти впились в ладони.

— Тогда что же ты меня гнала взашей всякий раз, когда я в гости приезжала? Камни под ноги подсовывала, ветками хлестала, дождем с чистого неба мочила?

— Нешто оби-и-иделась?! — не без ехидства протянула бабка. — Тебе, выходит, можно куролесить и нос задирать, а мне нельзя? Знаешь, как больно, когда ты к кому-то со всей душой тянешься, а тебе в ответ дулю с маком кажут? Я так рассудила: хлебни-ка и ты из моей чаши, Аннушка, попробуй на вкус не медок, а горечь полынную. Может, одумаешься… Ну, вспылила, с кем не бывает.

Мать на мгновение замерла, будто в нерешительности, а седая ведунья улыбнулась: от ее глаз, будто солнечные лучики, разбежались морщинки… казалось, вот-вот рассмеется бабка — и кончится дождь, а вместе с ним уйдут и все невзгоды. Но нет: мать вдруг вскинулась, бросила зло и отрывисто:

— Знаешь, я уже не маленькая девочка, чтобы верить в твои сказки! Забирай обратно и мед, и полынь. Оставь нас в покое!

Миг — и в мир снова вернулись запахи и звуки, зависшие капли наконец-то упали на землю, люди загалдели, хватая сумки: к остановке подъезжал долгожданный автобус.

Матушка Осень же просто исчезла, словно ее тут никогда и не было.

Странные дела творятся (2)

***

Всю дорогу до города они ехали молча. Марфа, прижимаясь лбом к окну, вовсю таращила глаза и то и дело восторженно ахала, Пушок спал, свернувшись калачиком у Тайки на коленях, и даже тихонько похрапывал, а мать смотрела в одну точку, погрузившись в явно очень грустные мысли.

Она очнулась, только когда автобус прибыл на автовокзал, и засуетилась, доставая с полок сумки. Тайка была уверена: вся эта бодрость напускная — наверняка на душе у мамы до сих пор скребли кошки.

Ко второй половине дня распогодилось и сквозь тучи проглянуло золотое осеннее солнце, поэтому они решили добираться от вокзала до дома пешком — идти было совсем недалеко: всего несколько кварталов. Выспавшийся Пушок гордо обозревал окрестности и шипел на пробегавших мимо собак.

Желтую шестнадцатиэтажку Тайка увидела издалека и сразу узнала, хотя прежде не была в новой маминой квартире — только видела на фото дом и голые стены еще до ремонта. Теперь ей было очень интересно, как все изменилось.

Мама остановилась у подъезда и достала ключи:

— Ох, готовьтесь, девочки, у нас лифт не работает, придется на десятый этаж пешком топать.

— Ничего, после стольких часов в автобусе полезно немного размяться, — бодрым голосом отозвалась Тайка. — А ну-ка, кто первым до десятого?

Пушок, раскрыв крылья, с радостным уханьем рванул вверх. Тайка припустила за ним, но где-то в районе восьмого этажа остановилась. Тягаться с коловершей было непросто — у него вон какие крылья! А мама с Марфой все равно отстали. Так что она решила ненадолго присесть и отдышаться.

Тайка подошла к подоконнику, но заметила, что там уже занято. Сперва она подумала, что в подъезд пробрался какой-то бездомный, и попятилась, чтобы не разбудить сухонького бородатого деда, скрючившегося под старым одеялом, из которого в местах разъехавшейся стежки клочьями торчала вата.

Но, приглядевшись получше, Тайка поняла: это был вообще не человек. Больше всего старичок напоминал домового, но те обычно жили в квартирах, а не на подоконнике возле мусоропровода. Наверное, это какая-нибудь особая городская нечисть. Может, подъездный? Лестнично-клеточный?.. Или как его еще назвать?

Осторожно, чтобы не потревожить деда, она поправила одеяло, сползшее с острого худого плеча, и медленно потопала на десятый, чтобы вместе с Пушком дождаться остальных.

Когда мама подошла и, звеня ключом, открыла дверь, Тайке показалось, будто бы из квартиры вдруг дохнуло ледяным холодом. Может быть, окно осталось открытым? Да, наверное, сквозняк! Странно только, что Кладенец на шее шелохнулся и потеплел, будто очнулся ото сна…

Она уже собралась было зайти, как вдруг Марфа, вытянувшись в струну, прошипела сквозь сжатые зубы:

— Я туда не пойду…

А коловерша, задрожав, вцепился в ее плечо так, что даже сквозь куртку можно было почувствовать острые когти.

— Тая, это какая-то нехорошая квартира. Знаешь, я, пожалуй, лучше в скверике под окнами заночую. Но если что, вы кричите, я прилечу-у-у!

Тайка и опомниться не успела, а пушистый трусишка уже — шурх! — и рванул по лестнице вниз. М-да, ненадолго его смелости хватило…

— Вот же заячья душа! — Вздохнув, она повернулась к Марфе: — Скажи, ты в квартиру войти не хочешь, потому что там опасно, или действительно не можешь?

Мавка, зажмурившись, осторожно нащупала порожек носком кроссовка.

— Кажется, все-таки могу. Наверное, там какая-то защита от нечисти стоит — не такой, как я, а другой. Но все равно чувствуется — бр-р-р, у меня аж волосы дыбом.

— Давай тогда по-быстренькому зайдем, пока мама ничего не заподозрила, а потом я найду эту защиту и сниму. Наверняка это какой-нибудь оберег.

Марфа кивнула и, сделав глубокий вдох, как перед прыжком в воду, переступила порог.

Ее зрачки расширились, а лицо побледнело так, что даже мама заметила и всполошилась:

— Тебе нехорошо, Марфуш? Может, водички? Ох, наверное, тебя в автобусе укачало с непривычки или давлением пришибло. Что ж такая хилая нынче молодежь пошла?..

Пока она бегала на кухню, Тайка осмотрелась, сунула нос под входной коврик, тщательно ощупала мягкую обшивку двери. Ее взгляд упал на пучок сушеного зверобоя, висящий прямо над входом. От всяких бесенят эта травка помогала на ура, но для мавок была совершенно безобидной. Значит, не то…

Она приподнялась на цыпочки, зашарила руками по обоям и прямо за наличником наткнулась на сложенную вчетверо записку. Прикосновение к бумаге отозвалось неприятным покалыванием в пальцах. Ага, а вот и