Толстой и Достоевский. Братья по совести - Виталий Борисович Ремизов

основ всей их жизни, отсутствие установившихся форм и родового предания. Эти должны завидовать моему писателю, завидовать [моему] его героям и, пожалуй, не любить их. О, это не герои: это милые дети, у которых прекрасные, милые отцы, кушающие в клубе, хлебосольничающие по Москве, старшие дети их в гусарах или студенты в Юниверситете, из имеющих свой экипаж. Писатель выставляет их со всею откровенностью: они лично часто даже смешны и забавны, нередко и ничтожны, но как целое, как сословье, они бесспорно изображают собою нечто законченное. В основах этого высшего слоя русских людей уже лежит что-то незыблемое и неоспоримое. Тут всякий индивидуум может иметь свои слабости и быть очень смешным, но он крепок целым, нажитым в два столетия, а корнями и раньше того.

Князь Андрей Болконский. Илл. А. В. Николаева

И несмотря на реализм, на действительность, на смешное и комическое, тут возможно и трогательное, и патетическое. Как бы там ни было хорошо всё это или дурно само по себе, но тут уже [порядок, тут воспиталась и сохранилась честь] выжитая и определившаяся форма, тут накопились правила, тут своего рода честь и долг. О, они не в одной Москве и не в одних только клубах, и не всё хлебосольничают: историк раздвигает самую широкую [и славную] историческую картину культурного слоя. Он ведет его и выставляет в самую славную эпоху отечества. Они умирают за родину, они [отличаются пылкими юношами] летят в бой пылкими юношами или ведут в бой всё отечество маститыми полководцами. О, историк беспристрастен, реальность картин придает изумительную прелесть описанию, тут рядом с представителями талантов, чести и долга — сколько открыто негодяев, смешных ничтожностей, дураков. В высших типах своих историк выставляет [беспощадно и исторические пор(треты)] с тонкостью и остроумием [европейские идеи] историю перевоплощения разных европейских [типов] идей в лицах русского дворянства: тут и масоны, тут и перевоплощение пушкинского Сильвио, взятого из Байрона, тут и зачатки декабристов. В последних произведениях своих художник берет уже время новейшее, современное. Мальчик, которого он описывал в детстве, уже вырос, он — современный помещик без крестьян, но с хозяйством. Он не любит земских собраний и не ездит на них. Он, как Иаков, идет к Лавану за женой из своего рода, но… но он как будто еще не готов к чему-то, он как-то вдруг стал задумчив… какая-то как бы тихая и недоумевающая меланхолия лежит на его действии и на его мировоззрении…

[…] После: (речь идет о поколении, которое приходит после поколения, упомянутого выше. — В. Р.) уже с детства они слишком рано завидуют … они из случайных людей и завидуют. Тогда оно почти так и было: они завидовали слишком рано, и способности их развивались к худшему — или в молчалинское подобострастие, или в затаенное мечтание беспорядка. [Да, кое-что я и тогда заметил, затаенное и нетерпеливое.]

— Беспорядка? — вскричал я.

— Да, от жажды порядка и благообразия. Было много затаенного и нетерпеливого, но всё это я считал тогда сором и был почти прав. Всё это [являлось случайно] действительно пробивалось из сора в высший культурный слой и кончало тем, что с успехом прирастало к нему. […] Жалеть их было нечего, что они дорогой сознавали беспорядочность и случайность [основ их жизни] свою, отсутствие [в ней уважаемого родового предания] в их жизни благородного и красивого [за недостатком уважаемого родового предания]. Заметь, однако, что я, Версилов, дворянин с двенадцатого столетия, сам был из задумывающихся в этом роде, но, стало быть, от других причин. Но я страстно любил дворянство и люблю до сих пор.

— А народ, Макара Ивановича, — [вскричал] пролепетал было я [но он не ответил тотчас же].

— Ныне, — продолжал он, — с недавнего времени, впрочем, может быть, уже с очень давнего, происходит у нас нечто обратное, то есть не сор прирастает к высшему и красивому типу людей, но, напротив, от [родового] красивого слоя отрываются куски и комки и сбиваются в одну кучу с беспорядочными и завидующими. И далеко не единичный факт или случай» (XVII, 142–144).

Глава восемнадцатая. «БЫЛЬ О КАМНЕ» У ТОЛСТОГО И ДОСТОЕВСКОГО

Быль о том, как простой мужик предложил за сутки убрать камень, который лежал посредине дороги и всем мешал, рассказан В. И. Даль в своей статье «Русская сметливость». Толстой изложил эту историю для детей и поместил ее в свою «Азбуку». Достоевский использовал быль о камне в романе «Подросток». История излагается одним из персонажей произведения — в жанре анекдота, рассказанного Петром Ипполитовичем.

Л. Н. ТОЛСТОЙ

Из «Азбуки» (1872)

Как мужик убрал камень

(Быль)

«На площади в одном городе лежал огромный камень. Камень занимал много места и мешал езде по городу. Призвали инженеров и спросили их, как убрать этот камень и сколько это будет стоить.

Один инженер сказал, что камень надо разбивать на куски порохом и потом по частям свезти его, и что это будет стоить 8000 рублей; другой сказал, что под камень надо подвести большой каток и на катке свезти камень, и что это будет стоить 6000 рублей.

А один мужик сказал: «А я уберу камень и возьму за это 100 рублей».

У него спросили, как он это сделает. И он сказал: «Я выкопаю подле самого камня большую яму; землю из ямы развалю по площади, свалю камень в яму и заровняю землею».

Мужик так и сделал, и ему дали 100 рублей и еще 100 рублей за умную выдумку» (21, 152–153).

Л. Н. Толстой и крестьянские дети. Ясная Поляна. 1908. Фотография В. Г. Черткова

Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ

Роман «Подросток» (1875)

Часть вторая. Глава первая. Фрагмент

«— А, вот и ты, — протянул он мне руку дружески и не вставая с места. — Присядь-ка к нам; Петр Ипполитович рассказывает преинтересную историю об этом камне, близ Павловских казарм… или тут где-то…

— Да, я знаю камень, — ответил я поскорее, опускаясь на стул рядом с ними. […]

— Вы уж начните сначала, Петр Ипполитович. — Они уже величали друг друга по имени-отчеству.

— То есть это при покойном государе еще вышло-с, — обратился ко мне Петр Ипполитович, нервно и с некоторым мучением, как бы страдая вперед за успех эффекта, — ведь вы знаете этот камень, — глупый камень на улице, к чему, зачем, только лишь мешает, так ли-с? Ездил государь много раз, и каждый раз этот камень. Наконец государю не понравилось, и действительно: