Ядерная осень - Хватов Вячеслав Вячеславович

Они стояли напротив друг друга, словно две осинки, покачивающиеся на ветру, по которым прошлись катком. Не сломанные, но изрядно подраненные.

Егор, сначала, был даже рад тому, что его вывели из вонючей, душной комнаты, где как огурцы в бочке, друг у друга на голове, вперемешку сидели вчерашние стрелки и их мишени. Но долго балдеть от обдувающего его ветерка не пришлось. Получив заряд 'бодрости' от проверившего крепость его хребта, автоматного приклада, Егор едва не протаранил лбом лысину казнившего его вчера 'скинхэда'. Отскочил под бурный гомон толпы, начинающей возбуждаться в предвкушении вкусного зрелища. Свой хлеб кое-кто из них, как раз и дожевывал, запивая пивком. У Егора, глядя на все это, от голода свело челюсти.

— Чего стоишь? Бей! — плюгавый мужичонка, выскочив из толпы, отвесил ему пинка и тут же скрылся за широкой кормой одной из 'присвсувсвующих зесь дам'. И детишки здесь тоже были. Цирк — ни дать, ни взять.

К своему сопернику Егор, не смотря ни на что, какой-либо злости или ненависти не испытывал. Он отчего-то понимал, что уйдет сегодня с импровизированной арены кто-то один. Хотелось бы, чтобы это был он. Надо бы разозлиться. Не получалось, но ему помогли.

Суть да дело, пока Егор 'медитировал', его соперник, не страдающий сентиментальностью, врезал ему по опухшему плечу. Мир сжавшись в копеечку, через секунду взорвался разноцветным фейерверком, образовав некое подобие нимба, в центре которого скалилась лысая голова. Вот по ней-то Егор и ударил ногой. Вернее попытался. Не попал, но хоть отогнал на время. Постепенно мельтешащие огоньки перестали перекрывать обзор.

Сквозь сходящую волну свиста и улюлюканья доносилось: — 'обратку давай…слабак…эге-гей… .

Егор, для начала, отвел раненое плечо назад, встав в стойку. И затанцевал вокруг прихрамывающего противника. Симитировав удар рукой, саданул 'скинхэда' по сломанной ноге. Охнули одновременно оба, но Егор остался на ногах, а его противник упал и скрючившись, принялся кататься по земле, держась за коленку.

— Да. Босым много не навоюешь, — Егор подскочил к поверженному 'скину' и со всей силы ударил дееспособной рукой по лысой голове. Удар пришелся в лоб. Парень поплыл. Шаг вперед. Еще удар. Еще шаг. Еще удар. Довольная толпа ревела от восторга.

— Добей, добей, — окровавленный кулак в четвертый раз впечатался в превращающееся в месиво, лицо противника. Лысая голова мотнулась, и худощавое тело окончательно приняло горизонтальное положение, выставив в небо неестественно вывернутую коленку. Егор склонился над ним, отведя руку для нового удара. Его цапанули за шиворот, и резко дернув, поволокли назад.

— Хорош, хорош. Не видишь готов уже? Прям в висок. Наповал Едреныть — парень в тельняшке, выглядывающей из-под распахнутого ворота женской дубленки, поправил болтающийся на животе старенький 'Кедр'.

Еще папашка наверное с Чеченской привез. Хотя вряд ли — там такие пукалки, по моему, не использовались. Егор, тяжело дыша, перевел осоловевший взгляд с покачивающегося перед носом автомата на вытекающие из уха и изо рта 'скинхэда', две алые струйки, которые тут же впитывались в песок, перемешанный с сухой травой и листьями. И снова на такой близкий автомат.

Эх. Сейчас бы дернуть за рукоятку, дать очередь и вон за тот забор. Шмыгнул накопившейся в носу юшкой (и когда только успели разбить?) и его повело. Упасть не довелось — за шкирняк держали крепко. Звуки и зрительные образы начали притупляться, в плече пульсировала боль.

— А он Ухвату понравился. Говорит, что можно и против Гоги выставлять. Вот только подкормить, подлечить…

'Да хотя бы поспать бы', - последнее, что пронеслось у Егора в голове.

21.11.2026 г. Татарстан. в/ч №12238 в окрестностях р. Сулица.

Серега зевнул и помотал головой. Сильно хотелось спать. Впрочем, жрать — хотелось еще сильнее.

Он не понимал — зачем нужно торчать здесь, на этой вышке по ночам? От бабок старых шухериться штоли? Даже майданутые с этого Майдана сюда не сунуться. На прошлой неделе им последний полудохлый БТР сожгли. Да и вояк-то у них — раз, два и обчелся. И те — ментяры-срочники. Вот народ щас с Буинского элеватора вернется, и прикроем этих Майдаунов.

Серега снова зевнул, но закрыть рот ему помешал 'Орлан-3 , по самую рукоятку вошедший под сердце. Мешком осевшее тело, Хазаров пристроил так, что снизу казалось, что часовой кемарит, привалившись к мешкам с песком.

— Держи свой Орлан, — Хазаров протянул нож, вытирающему 'Колд Стил Вояджер' о бушлат, лежащего ничком, светловолосого парня.

— Сколько же у тебя их? Еще штык-нож…

— Ну, так пригодились же.

С двадцатью бандитами они управились на удивление легко. За пятнадцать минут и без единого выстрела. Хотя чему тут удивляться? Школьники.

Взрыватели, капсюли-детонаторы, капсюли-воспламенители и уже готовые запалы — все это, как они и ожидали, лежало бережно расфасованное по ящикам и коробкам в углу ангара, сразу за аккуратно расставленными минометами. Бывший военрук знал свое дело. Чтож, ему же хуже.

Сухоруков скатал очередной шарик из отсыревшей муки и, выщелкнув его с пальца, на этот раз попал прямо в затылок, сидящему на крайнем мешке и болтающему ногами, Саньке. Он не любил ездить в кабине. Как бы отдельно ото всех. Надо всегда быть в коллективе. Чувствовать его настроение. Тем более коллектив этот — пацаны по шестнадцать, семнадцать лет.

— Ну-у-у. Максимыч, — Санька, переложив автомат в левую руку, с физиономией, выражающей крайнюю степень недовольства, вытащил из топорщащихся за ухом волос липкий комок.

— А ты не зевай. Ишь расслабились. Думаете все вокруг так и будут разбегаться перед вами, как эти Буинские? Спецназовцев уже забыли? Так я вас на тридцать свежих могилок свожу. А то шли, понимаешь, за тем уродом к речке — как на пляж. Будете так жить — к лету от вас ничего не останется. Учишь вас, учишь, — ворчание Сухорукова становилось все тише, постепенно утонув в шуме работающего мотора.

В Буинске они порезвились славно. Совместили приятное с полезным, так сказать. Загрузили все одиннадцать отбитых у МЧСовцев КАМАЗов, первосортной мукой. У мукомольного им только пришлось расстрелять какого-то чудака, полезшего на них с 'Сайгой'. Парни подзавелись и устроили небольшое шоу. Обваляв аборигенов, закончивших погрузку КАМАЗов, в муке, они, за руки, за ноги, кидали их в топку подожженного элеватора, с криками: — 'полезай колобок в печку', 'а я люблю с мясом' и 'знатный хачапури получится'. Обормоты. Давно он так не смеялся. А 'танец маленьких лебедей', который танцевало местное бабье? Это просто праздник какой-то! Голые, обсыпанные мукой, они такое вытворяли. Особенно, когда Санек стал шмалять им под ноги. Умора. Потом тех, что постарше отправили вслед за мужиками, а с теми, что помоложе… Э-эх. Если бы еще зерно в жопу не впивалось и мука во все щели не лезла бы… Экстрим. Порево селянок под открытым небом, среди холмов зерна… — голова Сухорукова от резкой остановки мотнулась, задев каркас кузова.

— Ептыть. Колян. Ктож так водит? Чай не дрова везешь, — экс-военрук спрыгнул на землю — вылезай. Приехали.

Триста пятьдесят сонных архаровцев, протирая глаза, полезло из КАМАЗов.

— Мать твою. И здесь сонное царство. И-э-эй. Лодыри. Выходи разгружать, — наглеющий с каждым днем Санька Шустов (правая рука Самого все-таки), поплелся пинками поднимать оборзевших друганов из бывшей сто двадцать пятой школы.

— Курортники блин.

Остальные потянулись следом.

— Надо бы охранение у машин выставить, — Сухоруков потянулся всем телом и, махнув рукой, направился в свою резиденцию — на второй этаж ангара. Пнув и без того раздолбанную дверь в свое логово, он услышал пронзительные крики, доносящиеся из казармы. Сухоруков хотел выглянуть в окно, выходящее как раз на солдатское жилье, но не успел.

Зарево пожара было видно в Майдане аж до глубокой ночи. На него любовались, когда разгружали мешки с мукой с единственного уцелевшего КАМАЗа, который стоял в хвосте колонны и который, рискуя угодить под хаотично разлетающиеся боеприпасы, лихо вывел из-под огня безбашенный Хазаров. Гулкое эхо разрывов перекатывалось по окрестным лесам до вечера следующего дня. Его, наверное, можно было бы услышать и в самой Казани, но там это эхо слушать было не кому.