Жизнь номер один - Олег Липовецкий

class="p1">Спасибо вам, мама и папа, за то, что вы отдали меня в музыкальную школу!!! Спасибо вам за то, что до последнего не давали мне ее бросить. За то, что стояли над душой и не пускали на улицу, пока я не выучивал наизусть очередной этюд. Спасибо тебе, ненавистное сольфеджио! Целую педали своего пианино! Вот оно – воздаяние за все фортепьянные жертвы и мучения! Вот оно!!!

– Будешь с нами играть?

– Да.

Слава целлюлозному заводу «Питкяранта», который купил набор инструментов для вокально-инструментального ансамбля! Слава директору клуба, который не запер их в кладовке! Слава молодым рабочим завода, которые, сварив целлюлозу, не падали на диван или в канаву, а шли в клуб, чтобы творить великую и ужасную музыку в стиле хеви-метал!

Я БЫЛ ПРИНЯТ!

Теперь я гордо назывался клавишником вокально-инструментального ансамбля целлюлозно-бумажного завода «Питкяранта» «Голос разума». На самом деле больше подошло бы название «Голос воспаленного разума». Потому что звучать так… так истошно искренне и искренне истошно может только разум воспаленный.

Тем не менее это был совсем новенький, единственный в нашем городе и, следовательно, неповторимый ансамбль. А это значило, что «Голосу разума» просто суждено стать обязательной частью программы любого городского праздника наряду с выступлениями хореографического ансамбля «Идиллия», секретаря партийной организации и директора завода.

И вот настал день, когда я должен был первый раз выйти на сцену в составе коллектива, представлявшего прогрессивное направление бурно развивающейся музыкальной культуры России. Восьмое марта. По настоянию директора клуба мы должны были спеть что-то доброе и одновременно патриотическое в подарок женщинам. Нам было велено подготовить песню. Мы сделали это. Естественно, песня была утверждена директором клуба. Название песни не внушало никаких подозрений и было куда как хорошо: «Владимирская Русь». Не помню почему, но директор не нашел времени для того, чтобы отслушать наше выступление. Ох, бедняга… До сих пор не могу забыть его лицо во время концерта.

Но по порядку. К концерту я готовился примерно так, как готовится к турниру рыцарь. Я начистил свои клавиши. Я выпросил у мамы субсидию на новые латы, в смысле, на новый костюм. Он был абсолютно белым. Такой я видел на фотке в журнале «ROLLING STONE» 1985 года, неведомо как попавшем в подземелье клуба завода. Я уже предвкушал впечатление, которое произведет контраст моих белых одежд с моей смуглой кожей и черной шевелюрой. Я жаждал этого, как жаждет своего отражения Нарцисс, у которого отобрали зеркальце. Во сне я уже купался в лучах славы, мирового признания и девичьих восторгов.

Наяву все вышло не совсем так. Как оказалось, визуальный контраст, предложенный мной зрителю, был ничтожен по сравнению с контрастом стилистическим и звуковым, который сложился между выступлением детского хореографического ансамбля «Идиллия» и группой «Голос разума». Но я опять забегаю вперед.

Вы видели, как собирается на подвиги супергерой? Так собирался я на концерт. Белые носки, белые трусы, белая рубаха, белый костюм, белые кроссовки, начищенные зубной пастой. Папина старая черная кожаная перчатка с обрезанными пальцами на правую руку, железное кольцо с черепом – на левую. В ухо вместо колечка – крестик, цепи на шею и на пояс. И, конечно, начесанные волосы. Короче, какая-то смесь недоделанного Томаса Андерса с недоделанным Оззи Осборном. Но тогда, естественно, я казался себе восхитительным.

Зал клуба завода не мог вместить всех желающих прикоснуться к прекрасному, международному и женскому. После положенных речей и почетных грамот начался концерт. Коллективы сменяли друг друга один за другим. На сладкое, конечно, оставили самое беспроигрышное: младшую группу хореографического ансамбля «Идиллия» (как вы знаете, малые всегда вызывают умиление у старых) и нас как явление новое. А новое в Питкяранте было страшной редкостью, поэтому уже по данному качеству гарантировало успех. И вот после танца маленьких утят, который исполнили невинные младенцы, под занавес концерта объявили нас.

И Питкяранта услышала «Голос разума».

Нет. Сначала увидела.

Аплодисменты, зазвучавшие после объявления, как по команде стихли, когда мы вышли на сцену. Нас было четверо. Волосатых, в цепях, в перчатках с заклепками. Пока мы включались, в зале стояла гробовая тишина. Питкяранта пыталась осмыслить увиденное. Где-то там в зале замерли мои шокированные родители. Знали бы они, что их ждет дальше.

А дальше была песня «Владимирская Русь», авторство которой принадлежало небезызвестной нынче группе «Черный кофе». Если вы когда-нибудь слышали эту песню, то помните, что куплет там сдержанный, а самый цимес – в припеве, который повествует о том, что великий русский художник с понятной славянской фамилией Левитан воспринимал свою кисточку как близкого человека. Но что-то я опять побежал вперед. Быстро сказка, как говорится сказывается, да не быстро дело делается.

Надо сказать, что со звукорежиссером клуба за жидкую взятку мы заранее договорились, что, когда начнется припев, он выдвинет ползунок на пульте громкости до предела. Это, как вы понимаете, было просто необходимо для художественного воздействия на зрителя и вообще для создания целостного музыкального образа.

И вот, прогудев, как и положено, микрофоном, словно тепловоз, отправляющийся в путь, мы начали движение в мир шоу-бизнеса. В зал устремились мрачные, громкие аккорды, сопровождаемые жестким битом и нашими леденящими душу взглядами, которые ясно выражали принадлежность членов ансамбля «Голос разума» к разуму инопланетному или, как минимум, к касте избранных. Текст песни, вполне приличный, не доходил до наших зрителей. Этого не позволял сделать случившийся у них разрыв шаблона. Никак, ну никак не соединялись для жителей Питкяранты Восьмое марта, Владимирская Русь, люди с торчащими волосами и в обрезанных перчатках и страшные скрежещущие звуки, изрыгаемые динамиками. Директор клуба завода взял вспотевшую голову в руки и замер, вперив в нас очи и хватая ртом воздух. К тому времени, как люди оправились от первого шока и сглотнули, подошло время припева. Вот тут-то мы и обрушили на них цунами нашего таланта.

На словах «ЛевитААААн оставался одИИн…» звукооператор, добросовестно отрабатывая бутылку, задрал ползунок до предела, и зал дружно подпрыгнул в красных плюшевых креслах. Барабанщик вскочил со стула и стал лупить по барабанам, истошно и неслышно выкрикивая языческие заклинания. Гитарист пал на колени и, воздев гитару к небу, забился в экстазе. Солист, схватив микрофонную стойку, метался по сцене, а клавишные грозили сломаться на две половины под мощными ударами моей правой руки, одетой в обрезанную папину перчатку, проклепанную ножками от старых школьных портфелей, извлеченных с антресолей стенного шкафа. Левая рука моя в это время была дерзновенно воздета вверх в жесте «козы». Мы синхронно трясли лохматыми головами, а люди в зале синхронно моргали от каждого удара в малый