Исландский рыбак - Пьер Лоти

Что он говорит?.. В словах угадывалось какое-то важное решение, неожиданное, как и все у него, решение, которое он едва осмеливался высказать…

– Если вы по-прежнему хотите… Улов в этом году хорошо продан, у меня есть немного денег…

Если она по-прежнему хочет?.. Но о чем он? Не ослышалась ли она? Ее подавила грандиозность того, что она, как ей казалось, начинала понимать.

Старая Ивонна в своем углу навострила уши, почуяв приближение счастья.

– Мы могли бы пожениться, мадемуазель Го, если вы по-прежнему не против…

Он ждал ответа, но его не было… Что мешало ей выговорить «да»? Он был удивлен, он испытывал страх, и она это видела. Опершись руками о стол, она стояла бледная, глаза застлала пелена, голос пропал, она походила на умирающую…

– Ну, Го, отвечай же!

Старушка вышла из своего укрытия и приблизилась к ним.

– Видишь, месье Янн удивлен. Извините, она сейчас подумает и вам ответит… Садитесь, месье Янн, и выпейте с нами стаканчик сидра…

Нет, она не могла ответить; будучи в состоянии экстаза, девушка не могла вымолвить ни слова… Так, значит, верно, что он хороший, что у него есть сердце? Вот он здесь, настоящий Янн, какой всегда жил в ее душе, несмотря на те огорчения, которые причинял ей два года. Он долго пренебрегал ею — и вот принимает сейчас, когда она бедна. Конечно, он сам так решил, у него есть какая-то причина, но об этом потом, а теперь ей и в голову не приходило требовать объяснений. Все забыто, все умчалось куда-то далеко, в одну секунду, подхваченное чудесным вихрем, перевернувшим всю жизнь!.. Беззвучно, одними глазами, влажными, глядящими в глубь души, она говорила о том, как обожает его, и по щекам ее катились крупные слезы.

– Ну, благослови вас Господь, дети мои; благодарю тебя, Всевышний, что не дал мне умереть, не увидев этого, — проговорила старушка Моан.

Они все стояли, держась за руки в каком-то блаженном молчании; на свете просто не существовало слов, способных в точности выразить то, что чувствовали эти двое.

– Ну поцелуйтесь хотя бы, дети мои… Молчат, ничего не говорят! Ах, Господи, какие, право, чудные у меня внуки! Ну же, Го, скажи, девочка, хоть что-нибудь. В мое время целовались, когда давали друг другу обещание пожениться…

Янн снял шапку, прежде чем поцеловать Го, как бы вдруг проникнувшись особым чувством почтения, и ему показалось, что это первый в его жизни истинный поцелуй.

Она тоже поцеловала его, от всего сердца, прильнув свежими губами, не знавшими чувственных ласк, к загорелой щеке жениха. Сверчок где-то в щели пел что-то о счастье, и на этот раз его песня пришлась как нельзя кстати. И казалось, Сильвестр на маленькой, обрамленной траурным венком фотографии улыбается. Все вдруг ожило и обновилось в прежде мертвой лачуге. Молчание сменилось чудесной музыкой, и даже бледные зимние сумерки, проникшие через окошко, превратились в дивный, волшебный свет.

– Так вы, дети мои, отпразднуете свадьбу, когда Янн вернется из Исландии?

Го опустила голову. Исландия, «Леопольдина» — она уж и забыла о мучивших ее страхах. Когда Янн вернется из Исландии. Как долго! Еще целое лето тревожного ожидания. Янн тоже заторопился; дробно стуча по полу носком башмака, он прикидывал, успеют ли они пожениться до отплытия: столько-то дней — чтобы собрать бумаги, столько-то — чтобы сделать объявление о бракосочетании в церкви. Да, свадьба состоится не раньше двадцатого или двадцать пятого числа, и, если не будет никаких помех, у них еще останется целая неделя, чтобы побыть вместе.

– Для начала пойду сообщу отцу, — сказал он с такой поспешностью, будто даже минуты их жизни были теперь считанными и бесценными…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Янн и Го любили по вечерам сидеть на старой гранитной скамье перед домом Моанов.

Кто-то имеет возможность наслаждаться весной, сенью раскидистых деревьев, теплыми вечерами, розами в цвету. У Янна и Го ничего этого не было, а были лишь февральские сумерки, спускающиеся на приморскую землю, каменистую и поросшую утесником. Ни зеленой ветки над головами, и вокруг ничего, кроме бесконечного неба с неспешно плывущими облаками. А вместо цветов — бурые водоросли: поднимаясь с песчаного берега, моряки притаскивали их на тропинку своими сетями.

Зимы нельзя назвать суровыми в этом краю, обогреваемом морскими течениями, но, несмотря на это, сумерки часто приносят с собой промозглую сырость и неприметный для глаз мелкий дождик, оседающий на плечах.

Но влюбленным было очень хорошо, и они не уходили домой. И старушка скамейка, поставленная более века назад, не удивлялась им, потому что повидала на своем веку не одну влюбленную пару; она, эта скамейка, наслушалась нежных слов, всегда одних и тех же, произносимых устами нескольких поколений молодых людей, и привыкла видеть, как потом, через много лет эти люди возвращаются на нее, превратившись в дрожащих стариков и старух; возвращаются, но теперь уже днем — немного подышать свежим воздухом и погреться под, возможно, последними в их жизни лучами солнца.

Время от времени бабушка Ивонна просовывала в дверь голову — просто из удовольствия взглянуть на своих голубков и еще чтобы попытаться затянуть их в дом.

– Вы замерзнете, милые мои дети, и простудитесь, — говорила она. — О, Ma Donee! Для чего, спрашивается, сидеть на улице в такой поздний час?

Замерзнете!.. Да разве им было холодно? Разве они чувствовали что-нибудь, кроме счастья?

По вечерам люди, шедшие по дороге, слышали тихий разговор на два голоса на фоне шумящего у подножия скал моря. Разговор походил на мелодичную музыку, звонкий голос Го чередовался с низким, но мягким и ласковым голосом Янна. Прохожие различали и два силуэта на фоне гранитной стены: белый чепец и стройную фигуру Го в черном платье и рядом широкие плечи ее друга. Далее виднелся холм соломенной крыши, а за ним простиралась сумеречная бесконечность, бесцветная бездна воды и неба…

Но в конце концов суженые шли домой и садились у камина; старая Ивонна, уронив голову на грудь, тотчас засыпала, и ее присутствие не очень смущало влюбленных. Они вновь начинали тихий разговор, стремясь наверстать два года молчания, торопясь ухаживать друг за другом, потому что времени для этого у них оставалось очень мало.

Было решено, что молодые поселятся у бабушки Ивонны, которая завещала им свой дом; пока, из-за нехватки времени, они не пытались благоустраивать это бедное и слишком унылое гнездо, решив заняться этим после возвращения Янна.

Как-то вечером Янн развлекался тем, что рассказывал Го о разных мелочах, имевших место со времени их первой встречи; он описывал даже платья, в которых она ходила, называл праздники, на которых она присутствовала.