Крыса (СИ) - Цыпленкова Лариса

К счастью, вскоре мир снова стал привычным и надёжным, в глазах перестало двоиться, и я с какой-то внезапной радостью, с ощущением свободы побежала по мощёной дорожке к двухэтажному зданию столовой, окна которой ярко светились в ночи, как будто там проходил званый ужин.

Конечно, до званого ужина столовой было далеко. Бесплатный зал я нашла по сильному запаху каши и овечьего сыра… ну, и ещё потому, что пристроилась в хвост небольшой компании некромагов. Эти-то почти все по гранту, мало кто из родителей готов платить за то, чтобы их дитя стало мертвячником, даже высокие заработки побоку. Потому как грех, ужас и позор. Как ни убеждают жрецы селюков, что некромаги по-своему служат богам, а толку нет: от века, дескать, заведено, что мертвячника надо изгонять!

Крестьяне сыновей и проклясть могут, когда те в Академию сбегают, а девок (которых и так-то единицы) стараются замуж пораньше выдать. А муж с первых дней «учить» начинает, чтоб глаз поднять не смела, не то что мертвяков подымать. Смысла в этом нет, потому как девчонка с даром некромагии родить не сможет. Вернее, сможет, но только после того, как даром овладеет и научится управлять. Вот и тащит семья такую рано или поздно к Ловчим; дескать, дар запечатайте, а мы уж вас отблагодарим… Тут-то и берут темноту деревенскую за жабры: мигом развод, девку в Академию, муж… а что муж? Объелся груш. Захочет — вернётся сама через несколько лет, а нет — ищи другую. А на родителей такой штраф наложат, что будущей магичке пять лет пахать на Корону, чтобы его оплатить. Ну, если захочет, а то бывало, бывало, что силком выданные замуж девки только плевали под ноги родне и с радостью шли в АМИ. К мужу не вернулась ни одна.

Ой, что-то я задумалась! Не заметила, как дошла до почти пустого зала бесплатников. Вдоль стены тянулись столы с едой: на каменных плитах, источавших тепло, красовались большие кастрюли, блюда и миски. Каша со свининой, тушеная репа с птицей, груды колбасок, жареная картошка с грибами. На отдельном столе, тоже с подогревом, стояли кувшины с тёплым компотом, чаем и травяными сборами. В холодном шкафу за застеклёнными дверцами прятались миски с нарезанными овощами, варёными яйцами, ломтями сыра, шариками сливочного масла, по которым стекали капли обрата — такое оно было свежее. У выхода стояли корзины с яблоками и поздними грушами, чуточку уже сморщенными, но источавшими ароматы прошедшего лета.

Я ела. Ела. Ела. Потом опять ела. Острые горячие колбаски, истекающие жиром, свежий хлеб с хрустящей корочкой и ноздреватым мякишем, булочку с маслом, картошку с грибами, целый пучок пряной зелени, репу с курицей… Курица напомнила мне о варёных яйцах, и я прошлась вдоль столов ещё раз, положив себе три яйца, а заодно колбаски (уж так хороши!), овечий сыр, ну, и ещё зелени. А раз оказалась возле холодного шкафа, то отчего не прихватить пару-тройку шариков масла, а к ним — и ломоть-другой хлебушка? Потом я пыталась понять, куда делось то невообразимое количество еды, которое я уничтожила. Не съела, не сожрала даже, потому что в меня столько не влезло бы. Некуда!

Вероятно, тело требовало недостающих веществ, вот я и набросилась на еду. Позже я всё-таки добралась до отчётов доктора Му и выяснила, как правильно питаться, будучи крысой, но это позже, много позже. А в тот момент я сидела, осоловело глядя на пустую тарелку, и хотелось мне только одного: спать. Некромаги давно ушли, я оставалась одна в зале, но всё же пришлось вставать, убирать тарелку в короб с грязной посудой и идти к женскому общежитию. Ножками, ножками. Морозный воздух на улице меня немного взбодрил и заставил пошевеливаться. Я прибавила шагу, благо, дорожка неплохо освещалась розоватыми фонарями. Общежитие было уже буквально за поворотом, оставалось всего лишь обойти маленькую рощицу вишнёвых деревьев, которая восхитительно цвела по весне; я почти бежала, предвкушая тепло и уют обитого бархатом крысиного домика. Повернула, следуя прихотливому изгибу дорожки — и с разбегу впечаталась носом в грудь встречного мужчины. Лорентина Эдора. Крепкие руки поймали меня за талию — не вырваться, а глаза — и вправду, светлые, серые — искрились весельем. Он действительно был таким красивым, каким показался мне на Шахматном дворе, так что я даже посочувствовала Вивьенн: соперниц у неё наберётся на пол-Академии. Пахло от него тоже приятно — кофе и травами.

— Куда спешите в такой поздний час, адептка? — мягко, низким бархатным голосом поинтересовался Эдор.

— Домой, — ответила я и тут же поправилась: — То есть в общежитие, конечно, мессер Ловчий.

— Кажется, адептка, вы спите на ходу. Вас совсем замучили учёбой? Кстати, на каком факультете вы учитесь? Почему не надели значок?

Руки он так и не убрал с моей талии; я, может, и попыталась бы убежать, но ведь догонит! Как же меня угораздило столкнуться с Ловчим посреди ночи! И врать нельзя: все знают, что соврать магу Лиги невозможно, они ложь чуют мгновенно.

— Забыла, мессер! — я захлопала ресницами и прикрыла ладонью губы, изображая растерянность. — Получила сегодня чистую форму и не приколола значок. Вы правы, я не высыпаюсь в последние дни. Варила сегодня зелье в лаборатории, и вот… Только-только поужинала.

— Нельзя так перетруждаться, адептка, — укорил меня Ловчий Эдор. До чего всё-таки дивный голос, густой и сладкий, как взбитые сливки! И даже упрекает-то незло, ласково так… — Может быть, вас проводить до общежития? И, кстати, как вас зовут? Я — Лорентин Эдор, к вашим услугам.

Он вынужденно отпустил меня, чтобы сделать шаг назад и изобразить неглубокий, но вежливый поклон. Честно говоря, я бы не отказалась, если бы такой высокий, широкоплечий кавалер проводил меня до дома, но он хотел знать имя, факультет, а потом ещё и спросит обо мне у преподавателей. А лгать я не могла. Вот тут и вспомнила: записка!

— Я знаю, мессер Ловчий, вас вся Академия знает, — защебетала я, копаясь в карманах. Где же эта бумажка? О! — Только мне нужно бежать, а вы же шли по делам, верно? И я должна вам отдать это, я обещала!

Протянула плотно свёрнутую восковку. Эдор замер на миг, пристально оглядывая записку, потом забрал её из моих враз ослабевших пальцев.

— Что это, адептка?

— Записка, мессер! — я опять захлопала ресницами. — Это очень, очень важно! Пожалуйста, прочитайте её сегодня!

Я в отчаянии всплеснула руками. Ну отвлекитесь, мессер Лорентин, пожалуйста, отвлекитесь, хоть ненадолго! И Ловчий отвлёкся. Пожал плечами, порвал нитку и шагнул ближе к фонарю, с тихим хрустом разворачивая восковку. Я оказалась у него за спиной, и грех было этим не воспользоваться. Несколько осторожных шагов, короткое восклицание Ловчего: «Что⁈», и я бросилась бежать, словно за мной охотилась стая волкодлаков. Эдор кричал что-то вдогонку, но я неслась оставшиеся до общежития ярды, не слыша и не видя ничего. Ночная комендантша кира Вуэго (всеми адептами мужского пола называемая не иначе как Ночная Драконша), задремавшая в кресле у пропускной «вертушки», проснулась и недоуменно проводила меня поворотом головы. Зачем-то нажала на рычаг, стопоривший «вертушку». Зачем? Я уже подбегала к лестнице, и Ночная Драконша потеряла меня из виду, да вроде и не собиралась догонять. Кожаное кресло только слабо скрипнуло, видно, кира Вуэго уселась поудобнее.

Я скатилась вниз, пронеслась по коридорам, рассыпая эхом стук каблучков, и никто не встретился мне по дороге. В дальней комнате, которую присмотрела днём, под медленно разгорающимся магическим светильником я сорвала с себя всю одежду и босиком кинулась в мебельный лабиринт. Первый же попавшийся шкаф с перекосившейся дверцей мне вполне подошёл: я аккуратно запихнула через щель одежду, а в нижний полуоткрытый ящик — обувь, протолкнув её подальше. Осторожно выглянула в коридор. Никого. Темно и тихо. Ночью в этом тупике лампы вообще не горели, и слабые отблески света едва достигали меня. Выйдя из кладовки, я закрыла за собой дверь (там свет погаснет сам через пару минут), сменила облик на крысиный, нацепила ошейник и порысила обратно к лестнице.