Женское лицо СМЕРШа - Анатолий Терещенко

«Как теперь там живется моим родным, — вздыхала Зина. — Отец, если не попал в ополчение, мог остаться в поселке. Он прямой по натуре и может взбрыкнуть против «нового порядка» оккупантов. А у них разговор короток и заканчивается часто пулей».

— Ольга Николаевна, я поправилась, не могу сидеть у вас на шее. Путь в Москву заказан. Хочу на фронт, — посодействуйте.

— Тебе ещё надо немного окрепнуть. Подожди малость, — разберусь с обстановкой. А вообще у меня есть хорошие друзья в Управлении НКВД. Поговорю с одним начальником, может, найдем тебе работу.

А жизнь в городе с каждым днем ухудшалась…

Есть смысл привести строки из писем, изъятых военной цензурой Управления НКВД по Ленинградской области. Сейчас они рассекречены управлением ФСБ по Санкт-Петербургу.

«…Жизнь в Ленинграде с каждым днем ухудшается. Люди начинают пухнуть, так как едят горчицу, из нее делают лепешки. Мучной пыли, которой раньше клеили обои, уже нигде не достанешь».

«…В Ленинграде жуткий голод. Ездим по полям и свалкам и собираем всякие коренья и грязные листья от кормовой свеклы и серой капусты, да и тех-то нет».

«…Я был свидетелем, когда на улице у извозчика упала от истощения лошадь. Люди прибежали с топорами и ножами, начали резать лошадь на куски и таскать домой. Это ужасно. Люди имели вид палачей»…

Подобные факты, даже более страшные, были известны Ольге Николаевне.

Не всё, конечно, о критической обстановке в городе она рассказывала племяннице, но то, что тетя приносила на кончике языка, повергало Зину в уныние.

Однажды она пришла радостная.

— Зиночка, завтра я тебя отведу на собеседование.

— Куда?

— В Управление НКВД.

— Для чего?

— Хотят познакомиться. Подойдешь — предложат работу…

Так Зинаида Сергеевна Шепитько стала сотрудницей военной контрразведки. После соответствующих курсов ее направили работать в установку, а затем секретарем в особый отдел НКВД одного из соединений Ленинградского фронта…

КРЮКОВО

В конце ноября 1941 года фашисты почувствовали, что пружина сопротивлении Красной Армии сжата до предела. Войска вермахта уперлись в стену. Сопротивление нарастало. Несмотря на это немцы на Крюковском направлении сосредоточили большие силы и оттеснили наши войска.

30 ноября станция Крюково пала под ударами оккупантов. Это был последний населенный пункт, захваченный гитлеровцами во время московской битвы по реализации их операции «Тайфун». На небольшом участке фронта противник сосредоточил относительно большие силы: 35-ю пехотную дивизию и две танковые -5-ю и 11-ю.

Несмотря на этот броневой кулак наши войска в лице 44-й кавалерийской дивизии, 8-й стрелковой дивизии им. И.М. Панфилова, 1-й гв. Танковой бригады М.Е. Катукова, 354-ой стрелковой дивизии и 2-го гв. кавалерийского корпуса Л.М. Доватора не раз контратаковали. Это были силы 16-й армии, которой командовал генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский, недавно покинувший тюремные казематы.

Со временем лихой кавалерист-доваторец Я.Е. Энтин напишет о своих друзьях-товарищах:

Вот послушайте:

Конь тебя несет,

В бою нет ближе друга,

От верной смерти он спасет.

Хоть дождь, хоть снег, хоть вьюга.

Туман, Огонь, Индус, Стратег,

Русалка, Ветер, Гпадиатор -

Такие клички лошадям

Любил давать Доватор!

Восемь раз поселок переходил из рук в руки. И вот, наконец, немцы вздохнули с облегчением — они стали хозяевами Крюкова. Начались облавы и расстрелы советских, партийных и комсомольских активистов. Не щадили и военнопленных, так как не до жиру, быть бы живу, — не было у них ни времени, ни сил обустраивать пункты сбора.

Местное население подготовилось к такому лихолетью. Оставшиеся люди стали рыть ямы, скрываясь там от осколков и пуль.

Супруги Ванины тоже не отставали от других. Они даже упредили многих. Федора Борисовича не мобилизовали в армию из-за инвалидности. Он отрыл погребок еще до морозов. Сверху положил несколько бревен и досок, прикрыв их кусками ржавой жести.

— Ну что мать, — обратился он к жене Марии Александровне, — у нас теперь есть свое бомбоубежище.

— Ох, лучше бы его не было, — грустно заметила супруга.

— А ты реально гляди на вещи, — чует мое сердце, бои за Крюково будут страшные. Это сооружение самое безопасное место от осколков.

На второй день после оккупации родителей Лиды немцы выгнали из дома. Ваниным пришлось переселиться в свое «бомбоубежище». А немцы роскошествовали в доме. Топили мебелью и вырубленными садовыми деревьями.

Мария Александровна заплакала, когда увидела, как под корень извели любимую яблоньку Лиды. Она её очень любила. Когда Федор Борисович попытался упросить фашиста не рубить дерево, тот отшвырнул его и пригрозил застрелить россиянина, показав на автомат, лежавший рядом.

А вот судьба соседа Ваниных, Сергея Ивановича Шепитько, получившего серьезную производственную травму накануне войны, оказалась трагичной. В отстаивании имущества дома — личной библиотеки, собираемой им годами, — его застрелил немецкий офицер. Немцы топили его книгами.

Однажды после прекратившейся перестрелки Мария Александровна, отодвинув брезентовый полог входа в яму, чтобы набрать снега для приготовления кипятка, услышала истошный девичий крик. Ей предстала картина бегущего за двенадцатилетней девочкой долговязого немца. Он догнал подростка, повалил на снег и снял с ног взрослые валенки. В слезах девчушка бежала босой по снегу и громко рыдала.

«Вот изверги, свою еврокультуру пришли к нам насаждать. Это такой их «новый порядок?», — вздохнула Мария Александровна. — Это не культура, это называется по-другому — элементарное свинство, а если правильнее, то это чистой воды грабеж».

Да, немцы поначалу, особенно в зиму сорок первого, для выживания грабили местное население. Забирали теплые вещи. Морозы и снежные метели студили не только кровь, а потом постепенно, по мере победных шествий по России, выстуживали их простуженные нацизмом души. Произведения искусства вояки Гитлера понимали и принимали, но нередко оценивали их такими категориями как размеры, блеск и вес.

Только Мария Александровна разожгла примус, как стены землянки задрожали. Послышался быстро приближающийся рокот танкового мотора. Не успела она опомниться, как затрещали доски и бревна потолочного перекрытия. Одна стена осела, — посыпалась земля на постель, лежащую на нарах, сбитых из досок. Это недалеко проехал фашистский танк.