Новый Мир ( № 10 2008) - Новый Мир Новый Мир

— Но у него наверняка есть телефон.

— К сожалению, — повторила женщина, — телефон и устройство, которое вы видите перед собой, работают на основе совершенно различных принципов.

— Но вам обязательно, обязательно надо объединиться с победившим пролетариатом, — сказал он серьезно. — Поддержать его. А что вы зеленые, пускай это вас не смущает. Для пролетарского сознания люди с другим цветом кожи — братья.

— Мы обсудим это, товарищ Никодим, — ответила зеленая женщина.-— Такие вопросы с кондачка не решаются.

— Да, — сказал он, — да, конечно.

— А пока, если хотите, можем подлечить вашу революционную рану. Вы же доверяете нам, товарищ Никодим?

У нее голос был суше и строже, чем в начале разговора, зеленые волосы сами собой свились в пучок, и теперь она очень напомнила Никодиму знакомую курсистку Бэллу. Бэлла ему очень нравилась, не так, как Янка, по-другому, с ней хотелось бок о бок стоять на баррикадах и умереть за правое дело.

— Да, — сказал он и облизнул сухие губы, — конечно. Действуйте, товарищ марсианка.

Вошла еще одна женщина, тоже зеленая, и стала в дверях, и по тому, как резко обрисовалась в дверном проеме ее фигура, он понял, что уже наступило утро. У второй зеленой женщины в руках была миска с водой, и эта вода бурлила сама по себе. Ловкими зелеными пальцами она размотала повязку на плече Никодима. Вода была не совсем вода, она пахла резко и остро, и женщина, улыбаясь ему добрыми и печальными серебряными глазами, промыла рану чистой холстиной. Он на миг ощутил резкое головокружение и странное жжение в плече, а потом увидел, как рану затягивает чистая розовая кожа.

Потом вторая марсианка вышла, а вместе с ней вышла и Янка, так тихо и незаметно, что он даже и не вспомнил, когда она встала из-за стола.

— Ваша наука далеко ушла вперед, — похвалил он оставшуюся женщину. — Вы можете очень помочь нашим товарищам. У нас сейчас очень плохо с медициной. Тиф, ранения… Наши товарищи врачи делают все возможное…

— Надо посоветоваться, — сухо сказала женщина, — обсудить.

— Да, конечно. — Он на миг задумался, что-то тревожило его, как соринка в глазу. — А где же ваши мужчины?

— Ушли на войну, — сказала она печально. Облик ее опять изменился, и она сделалась девушкой, печальной и грустной.

— Давно?

— Очень давно.

— Еще на Марсе?

— Нет, — покачала головой она, — совсем в другом месте.

— И как же вы справляетесь, одни?

— Нам помогают, — сказала она. — Делятся с нами едой. Предметами первой необходимости. Бывают, конечно, и трудности. Особенно в холодные зимы, когда днем темно, как ночью, и река замерзает… Тогда по льду сюда пробираются псоглавцы, а от них очень трудно отбиться.

— Кто? — Он недоуменно поглядел на нее.

— Ох! — Она прикрыла рот зеленой рукой. — Я что-то не то сказала. Извините.

— Ничего, товарищ марсианка. Я же понимаю. Вы просто еще не очень хорошо овладели нашим языком.

— Да, — кивнула она, — в этом-то все и дело. Вот если бы вы, товарищ Никодим…

— Да?

— ...Задержались на недельку и рассказали бы нам о международной обстановке. Мы были бы вам очень благодарны. И о революционном моменте. Вы ведь наверняка подкованы в этом вопросе?

— Да! — сказал он. — Да! Я, вы знаете, я работал в подпольной типографии. Набирал революционную газету “Правда”, “Манифест Коммунистической партии” товарищей Маркса и Энгельса. Я посещал марксистский кружок.

— Вот и хорошо, — доброжелательно сказала она. — А то мы, кажется, товарищ Никодим, тут немного отстали от жизни. А вы заодно восстановили бы свои силы. У нас тут тихо. Спокойно.

Ему вдруг стало очень тепло и сонно, это, наверное, оттого, что заживает рана, подумал он, хорошо, когда рука больше не болит. Он знал, что пулю, разворотившую ему плечо, так и не удалось вынуть, и она осталась там, в кости, и теперь таким же шестым чувством знал, что больше там ее нет. Какая замечательная, прекрасная идея. Ведь они на своем Марсе наверняка не изобрели марксистско-ленинского учения, иначе Марс сейчас был бы цветущим, прекрасным, зеленым миром и на нем бы росли яблони.

— А где Янка? — спросил он не столько по побуждению видеть ее, сколько потому, что не мог не спросить.

— Товарищ Янка прибудет позже, — сказала женщина, и это было очень просто и понятно: конечно же, товарищ Янка прибудет позже, и тогда он познакомит ее с революционным учением товарища Маркса. Удивительно, почему он раньше этого не сделал…

— А вы покажете мне товарища Ленина? — спросил он сонно.

— Вот ты, Янка, всегда так, — укорял батя, — как вобьешь что-то себе в голову…

Но Янке видно было, что он на нее не сердится, а, наоборот, скорее гордится упрямством дочки.

— Высадила бы его, да и домой… Вон сколько времени потеряла.

— Хотела как лучше, — сказала Янка, накидывая на плечи кожушок и подворачивая косу в тяжелый узел. — Чтобы не забоялся он.

— Такой забоится…

— Не скажи, батя, вон русалка когда играла, ну та, что у третьей верши обычно плещется, он аж позеленел весь.

— А ты ее, заразу, веслом, — посоветовал батя.

— Ну, так ты ж учил… Я ее по рукам, по рукам…

Сметанные стога заносил мелкий серый снег, и все вокруг было серое и рыжее, и Янка почувствовала, как наваливается на нее неодолимый сон.

— Мама уже спит, — сказал отец, кивнув на старую, скрипучую вербу с огромным дуплом, возвышающуюся на заднем дворе. — Да и нам пора. Я, вон, тебя дождаться хотел, аж пальцами веки держу…

— Ага, — согласилась Янка. — Звыняй, батя… Ты вот мне скажи… Мы стараемся, чтобы как люди, чтобы как отец Йожка учил, чтобы добро к ближнему и милосердие… А они почему не стараются? Что ж они так, друг друга?

— Тому що они люди, глупая, — пояснил отец и затоптал цигарку сапогом. — Им не надо стараться… Ну, не плачь, доча. Этот тебе все равно не пара был. Горяч очень. Вот поживет он там с недельку, и повыбьет из него эту его дурь. Иногда это человеку на пользу идет. А как вернется, лет через сто… ну не плачь, говорю тебе. Я уж и скотину тетке Ярине загнал, и хату заколотил. Пошли спать…

— Вот еще скажи мне, батя, — Янка сонно завозилась, устраиваясь в уютном, теплом скрипучем мраке, — а правда… куда ты тех людей перевозишь, а?

— На другой берег, доча, — глуховато отозвался отец, — на другой берег.

Знакомый голос

Салимон Владимир Иванович родился в Москве в 1952 году. Выпустил более десяти поэтических книг. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.

*     *

  *

Однажды ночью снег пошел,

как будто бы нарочно.

Сколь томик Тютчева тяжел,

теперь я знаю точно.

Как в полумраке за окном

похрустывают сучья,

детишкам, спящим сладким сном,

не знать про это лучше.

*     *

  *

Населенье небольшого острова

все передо мной, как на ладони,

возраста по большей части взрослого

в спальном умещается вагоне.

Это их на самом деле — Родина.

Это их в конце концов — Отчизна.

В том, что на полу в углу блевотина,

вовсе никакого нет цинизма.

Просто человек дошел до крайности.

Просто пассажира укачало.

Много пассажиров не без странности,

а нормальных — очень-очень мало.

*     *

  *

Ветер в поднебесье прах развеет

тех, кого мы искренне любили,

даже если кто окаменеет,

превратится в горстку легкой пыли.

Если вдруг забронзовеет кто-то,

ты возьми его за локоточек

и скажи:

— Ты вышел из народа,

горячо любимый всеми летчик.

Ты, моряк, красивый сам собою,

из народа вышел, между прочим,

и отец твой был перед войною

на заводе тракторном рабочим.