Магия тишины. Путешествие Каспара Давида Фридриха сквозь время - Флориан Иллиес

Фридрих пишет спины женщин, которыми восхищается, поскольку они стыдливо отворачиваются от его слишком любопытного взгляда. И мы требуем установить в Эльстерверде мемориальную доску: «Здесь родился канонический образ фигур, повернувшихся спиной к Каспару Давиду Фридриху».

* * *

В 1820 году в мастерскую к Фридриху приходит Петер Корнелиус[92], новоиспеченный ректор Дюссельдорфской академии художеств и самый знаменитый представитель религиозной живописи, так называемых назарейцев[93], и Фридрих демонстративно садится на пол, предлагая Корнелиусу единственный стул. Он говорит, что таким образом выражает почтение высокому гостю. Но на самом деле он ненавидит назарейцев, презирает их попытки оживить Ренессанс и былую набожность, презирает их нерешительные метания между прошлым и настоящим. Набожный Фридрих уверен, что обновление веры может прийти только от самой природы и от современного человека, глаза которого способны увидеть создателя. Сидя на земле, он знает, что находится на почве фактов, а Корнелиус на самом деле сидит между двумя стульями.

* * *

Всё смешалось у него в голове. Каспар Давид Фридрих пишет картину в Дрездене, у себя в полутемной мастерской, и на мгновенье закрывает глаза. Корнелиус наконец-то ушел. Перед внутренним взором Фридриха появилась картина, но одновременно с ней пришло столько эмоций и обрывков воспоминаний, что он не может в них разобраться. Фридрих видит себя стоящим на окраине Засница на острове Рюген, вот он снова идет по длинной тропе через высокий буковый лес, совсем один, он еще молод, это было много лет назад, тогда его охватила хандра, но вид на морской простор со скалистого берега вернул ему душевное спокойствие. Одновременно в его голове мелькают воспоминания о драматическом походе на Меловые скалы четыре года назад, когда он перепугался за жизнь своего друга Куммера, это была штормовая ночь, а тот полез на скалистый выступ и застрял там, не мог сдвинуться ни вперед, ни назад. Фридрих вспоминает, как он подполз сверху к краю скалы и подбадривал Куммера, но тот только кричал ему сквозь дождь и ветер свои последние, отчаянные пожелания, просил что-то передать жене и детям в Дрездене, если он не переживет эту ночь на Меловых скалах. Фридрих снова ощущает холодный пот на спине, как тогда, когда он побежал звать на помощь лесника, вспоминает, как ломился к нему в дверь и как им обоим в конце концов удалось с помощью веревки вытащить совсем обессилевшего и промокшего Куммера наверх.

Все эти картины Фридрих видит, когда вспоминает о белоснежных Меловых скалах, так храбро поднимающихся над каменистым берегом к северу от Засница, похожих на зубы древнегерманского великана. Но вот в душе Фридриха появляется улыбка, он вспоминает, как был на этих скалах в прошлом году, как он снова смотрел с них вниз, на искрящуюся лазурь моря, могучий прибой которого хорошо слышен наверху – не то что на берегу сонной Эльбы, которая тихо несет свои воды под занавешенными окнами его квартиры. В прошлом году Фридрих побывал на Меловых скалах в необычной компании: с Линой, недавно ставшей его женой, во время свадебного путешествия. Она была в таком восхищении от вида, что не могла справиться с чувствами, он вспоминает, как она в полузабытьи стала срывать цветочки, растущие вокруг. Вместе с ними из Грайфсвальда приехали его любимый брат Кристиан с женой Элизабет, они вчетвером поднялись сюда через лес из Засница, это был ужасно долгий путь, потому что женщины постоянно спотыкались о корни и жаловались на неподходящую обувь. Но потом они всё же добрались до скал, и все разговоры прекратились, все благоговейно смотрели на белизну мела и синеву воды, а над ними сплелись зеленые ветви буков.

«И всё-таки не стоит путешествовать с бабами, – думает Фридрих, – в следующий раз поеду один». Но сейчас нужно написать картину. Вот только как соединить в одной картине все чувства, все причудливые воспоминания? Непонятно. Он роется в своих набросках, подбирает акварели и карандашные рисунки с Меловых скал, он хочет написать тот обрыв с максимальной точностью, это хоть какая-то опора. И тот могучий бук справа, где видна скала Малый Штуббенкаммер, он ведь рисовал этот бук, Фридрих лихорадочно роется в набросках двадцатилетней давности. Каждый раз, оказываясь в тупике, в живописи и в жизни, он ищет опору в природе. А люди на картине – с ними он потом как-нибудь разберется. Ох уж эти люди, лучше бы их вовсе не было, думает Фридрих. Но тут дверь мастерской открывается, в дверях стоит Лина, она говорит: «Обед готов, ты идешь?»

* * *

Русский писатель Александр Тургенев пишет в 1825 году о Фридрихе после долгого разговора с ним в мастерской: «Можно мечтать над его произведениями, но ясно понимать их нельзя, ибо и в его душе они не ясны. Это мечтания – сон, видения во сне и в ночи. <…> Так и слова его: он сам говорит, что объяснить ни мысль, ни картины, их изображающие, не может…»[94] Разве это не успокаивает?

* * *

«Меловые скалы на острове Рюген» – наверное, сегодня самая известная картина Фридриха. Но прежде всего это загадка. Мы не знаем, когда она была написана, и не знаем, для кого. Да, многочисленные гости его мастерской постоянно рассказывают о «рюгенских пейзажах», которые они видели у него, упоминают и Штуббенкаммер, белые скалы к северу от Засница, но никто никогда не видел человеческих фигур на переднем плане, а эту троицу было бы невозможно обойти вниманием. Сидящую слева среди цветов женщину. Стоящего в центре на четвереньках мужчину, который снял цилиндр, и еще одного справа, прислонившегося к дереву и глядящего вдаль. Написаны тонны литературы по вопросу о том, кто эти люди.

Если в центре Фридрих изобразил себя подползающим к краю обрыва, то с какой стати там цилиндр – Фридрих никогда не надевает ничего подобного, когда путешествует по своему любимому Рюгену. Может быть, это цилиндр молодожена? Нет, эта фигура скорее выступает антиподом человека с правой стороны картины в старонемецком платье, Фридрих очень любил писать эти костюмы, хотя они были под запретом. Немец-традиционалист справа уверенно смотрит вдаль, а горожанин в центре смотрит в никуда. А если картина как-то связана со свадебным путешествием и братом Кристианом, то получается нарушение семейной идиллии, если он убрал с картины жену брата Элизабет, которая была частью их четверки. Загадка на загадке. Фридрих слишком тщательно и ярко написал эти фигуры, это не просто чьи-то спины, сумрачные немые фигуры на других картинах, нет, если это и не конкретные персоналии,