В дни торжества сатаны - Вячеслав Куликовский

В зрелые годы мы становимся более снисходительными. Мы не требуем уже точного совпадения измерительных делений или слияния всех линий контуров. И очень часто, кое-что укоротив, кое-что удлинив, подвернув, обрезав и сжав, мы втискиваем объект в нашу форму.

Это ничего, — утешаем мы себя, — что створки не закрываются; это ничего… Что за беда в том, что форма для данного объекта слишком велика или слишком мала. Это — детали. Важно приблизительное совпадение всех линий.

Так делают и рассуждают почти все мужчины и женщины. Особенно женщины. Обыкновенно результатом такой снисходительности в двух третях всех случаев является несчастная семейная жизнь. Но одна треть составляет исключение: жизнь налаживается и протекает удачно и даже счастливо.

Меньшинство я подразделяю так: одни, — не желают ни на йоту отступить от своей мерки, носятся с нею всю жизнь и так и не находят подходящего объекта. Такие люди умирают старыми холостяками или старыми девами. Другие — счастливчики. Они рано или поздно находят если и не точную копию своего идеала, то во всяком случае нечто удивительно сходное с ним. Они находят своих принцев и принцесс.

Мой принц — неужели я нашла тебя?

4 августа.

Жорж так заинтересовался разоблачением инкогнито мистера Гарвея, что положительно не находит себе покоя. Он по целым дням бродит по острову и при каждом удобном и неудобном случае вступает с жителями городка в разговоры. До сих пор, однако, ему не удалось узнать ничего достоверного. Это приводит его в злобное настроение. А это настроение он срывает, по обыкновению, на мне. Его грубые выходки становятся подчас совершенно невыносимы. Иногда, несмотря на все мое самообладание, я не могу удержаться от слез.

Сцены между нами разыгрываются обыкновенно утром или поздно вечером, когда мы остаемся наедине.

Вчера я не выдержала. Когда Жорж начал говорить мне грубости и швырять вещами чуть не в самое мое лицо, я сказала:

— Что ты хочешь от меня, Жорж? Если ты терпишь неудачу в своих шпионских занятиях — я, право же, тут не при чем.

Это замечание взорвало его окончательно.

— Молчи, — закричал он. — Ты воображаешь, что я не угадываю твоих мыслей? Напрасно, милая… Я читаю их так же ясно, как и свои собственные.

— Например? — спросила я, чувствуя страшный прилив негодования на это грубое животное.

— Я вижу все. Ты думаешь, я не замечаю твоего скрытого торжества по поводу моих неудачных изысканий? Или по поводу того, что мне приходится скрывать свои истинные убеждения и подделываться под тон избежавших народного суда негодяев? Что, не так? Посмей только отрицать. Или, может быть ты скажешь, что общество этих людей тебе не приятнее, чем мое? Что же ты молчишь?

— Ты совершенно прав, Жорж, — произнесла я, сдержав себя усилием воли. — Ты совершенно прав. Я не могу не радоваться неудаче твоих шпионских проделок. И знаешь почему? Потому, что самый последний из жителей острова во много тысяч раз ближе мне, чем ты. Все эти люди одних со мною убеждений и взглядов; все они так же ненавидят ваш кровавый социалистический рай, как и я. Половина из них, если не больше, люди моего положения и общества. Они для меня — живое воспоминание о том невозвратном и дорогом моему сердцу времени, когда жизнь была такой красивой, такой светлой и радостной. Ты и подобные тебе растоптали ее цветы, погасили светлые огни и хрустальный источник бытия обратили в грязную, вонючую лужу. Вы обещали людям рай — и что же вы им дали? Смрадный свиной хлев, полный гниющих трупов, крови и паразитов.

И это — рай? Вместо братства — братоубийство; вместо свободы — неслыханная тирания; вместо равенства — миллионы париев. Вместо медвяных рек и кисельных берегов — ужасы голода и каннибальство; вместо любви — ненависть; вместо благоденствия — нищета, а вместо безопасности — грабежи, насилия и убийства? Так-то вы осчастливили человечество, Жорж?

Да, я радуюсь твоим неудачам. Радуюсь потому, что угадываю твои желания. Ты хочешь и этот, единственно уцелевший во всем мире, клочок земли залить потоками крови. Но это не удастся тебе — слышишь? Не у-даст-ся.

Жорж слушал меня молча. Только лицо его побледнело, да нижняя, чуть закушенная, губа дрожала от сдерживаемого гнева. Когда я замолчала, он перестал ходить по комнате и, опустившись в глубокое кресло, по-видимому спокойно сказал:

— Ты думаешь? А представь себе — я уверен, что ты ошибаешься. Правда, я узнал мало. Но все-таки кое-что я узнал.

— Именно?

— Во-первых, этот твой Джон Гарвей, которым, кстати сказать, ты так восхищаешься, очень богат. Говорят, что у него более миллиарда чистым золотом. И это золото, по-видимому, здесь.

— Ну так что же?

— Очень много. Золото — великий кудесник. Оно может самого честного и преданного человека обратить в негодяя и предателя. И даже не одного, а целую сотню или тысячу. Если повести широкую, но осторожную пропаганду…

— Ты хочешь…

— Я хочу некоторых друзей мистера Гарвея обратить в его врагов. А потом… Потом мы сделаем маленький переворот — и дело в шляпе. Если миллиард разделить даже на две тысячи человек, то и то каждый окажется обладателем полумиллиона. Но, конечно, в дележе примет участие несравненно меньшее количество людей. В этом отношении я аристократ и держусь мнения, что плебс не должен получать слишком много. Иначе он возгордится. А гордость ему не к лицу.

— Ну, а потом? — спросила я, вся замирая от отвращения.

— Потом… Потом, если понадобится, будет маленькое кровопускание. А потом над островом взовьется красное знамя и будет возвещено по радио всему миру, что последний оплот капитализма пал.

— И все?

— А тебе этого мало? Впрочем, когда у нас с тобой будет полмиллиарда, а может быть, и больше, мы можем придумать кое-что и получше, чем сидеть на этом проклятом острове. Кстати, я назову его тогда островом «Нового Мира». Поверь, что при помощи террора я сумею управлять им не хуже мистера Гарвея. Кстати: мне все же кажется, что он именно то лицо, о котором я тебе говорил.

— Тебе сказал это кто-нибудь?

— Нет. Населяющие остров идиоты сами ничего не знают. Их вербовал для колонизации этот, как его? Стивенс. Несколько десятков человек, может быть, и знают истину, но они рабски преданы своему повелителю. Нет, мне никто ничего не сказал, но, судя по богатству нашего милейшего хозяина, я думаю, что он именно тот известный миллиардер, имя которого знали все на континенте. Если так — я поймаю недурную рыбку.

Я посмотрела Жоржу прямо в глаза и сказала:

— Негодяй!

После этого я встала, прошла в свою комнату и заперлась в ней на ключ.