Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации - Владимир Козаровецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первые две строки стихотворения отсылали читателей к юности поэта; там и следовало искать «адресата» — но его там не нашлось. Оказавшись в тупике, пушкинисты не нашли ничего лучше, чем назначить демоном Александра Николаевича Раевского, сына генерала Н. Н. Раевского (оба они, вместе с другим сыном, Николаем Николаевичем Раевским-младшим, были героями Отечественной войны 1812 года: именно в таком качестве их имена были при жизни Пушкина на слуху); более того, основываясь на этом стихотворении и последовательно демонизируя облик Раевского, они выдвинули предположение, что он сыграл главную и предательскую роль в истории высылки Пушкина из Одессы в Михайловское, а «завершили» свои построения утверждением, что непосредственно Раевскому адресовано и стихотворение Пушкина «КОВАРНОСТЬ», написанное (законченное?) в 1824 году, уже в Михайловском, и «итожившее» отношения между ним и Пушкиным:
Когда твой друг на глас твоих речейОтветствует язвительным молчаньем;Когда свою он от руки твоей,Как от змеи, отдернет с содроганьем;Как на тебя взор острый пригвоздя,Качает он с презреньем головою, —Не говори: «Он болен, он дитя,Он мучится безумною тоскою»;Не говори: «Неблагодарен он;Он слаб и зол, он дружбы недостоин;Вся жизнь его какой-то тяжкий сон…»Ужель ты прав? Ужели ты спокоен?Ах, если так, он в прах готов упастьЧтоб вымолить у друга примиренье.Но если ты святую дружбы властьУпотреблял на злобное гоненье;Но если ты затейливо язвилПугливое его воображеньеИ гордую забаву находилВ его тоске, рыданьях, униженье;Но если сам презренной клеветыТы про него невидимым был эхом;Но если цепь ему накинул тыИ сонного врагу предал со смехом,И он прочел в немой душе твоейВсе тайное своим печальным взором, —Тогда ступай, не трать пустых речей —Ты осужден последним приговором.
Хотя «КОВАРНОСТЬ» тоже не содержит уточняющего намека на того, к кому в нем обращался Пушкин и кто сыграл в его жизни роль, ставшую причиной таких горестных строк, из стихотворения слишком ясно, что человек этот был, существовал. Поскольку «ДЕМОН» написан в Одессе, а «КОВАРНОСТЬ» — вскоре после прибытия в Михайловское, и в самом деле напрашивался вывод, что, за неимением подходящей «петербургской» кандидатуры доссылочного периода, адресата этих двух стихов следует искать в кругу именно южных пушкинских знакомств, и для начала не мешало бы проверить принципиальную возможность этой версии.
Кроме Александра Раевского, на Юге у Пушкина были приятельские отношения:
с чиновником по особым поручениям при И. Н. Инзове, участником Отечественной войны майором Н. С. Алексеевым, который был на 9 лет старше и с которым у него были общие знакомые в Петербурге и Москве (когда после землетрясения кишиневский дом Инзова стал разрушаться, Пушкин переехал жить к Алексееву); он, как и Пушкин, был членом кишиневской масонской ложи «Овидий», ему Пушкин посвятил «Гавриилиаду» и ряд стихов, их дружеские отношения продолжались и потом — сохранился экземпляр «Истории пугачевского бунта» с дарственной надписью Алексееву 1835 г.;
с В. П. Горчаковым, воспитанником Муравьевского училища для колонновожатых, участником топографической съемки в Бессарабии, одним из ближайших друзей Пушкина в Кишиневе, литературный вкус которого Пушкин ценил и к мнению которого о своих стихах прислушивался — хотя и не во всем с ним соглашался; судя по пушкинской переписке, их отношения сохранились, и Пушкин общался с Горчаковым в Москве в начале 1830-х;
с чиновником по особым поручениям при М. С. Воронцове полковником И. П. Липранди (также на 9 лет старше Пушкина, участника Отечественной войны), у которого довольно часто собиралась военная молодежь; Пушкин уважал в нем высокую воинскую честь и «истинную ученость», пользовался его библиотекой, их приятельские отношения не были омрачены и впоследствии; его воспоминания о Пушкине на Юге — одни из самых интересных и достоверных;
с поэтом В. И. Туманским, служившим в канцелярии М. С. Воронцова в Одессе; Пушкин иронически относился к ранним стихам Туманского и его восторженности относительно собственного творчества, но со временем отношение изменил, часто встречаясь с ним по делам «Литературной газеты» и «Северных цветов», с которыми Туманский сотрудничал, рекомендовал его «Московскому вестнику», признавая в нем «решительный талант» — хотя в этом случае следует учитывать и позднюю, издательскую мудрость Пушкина, понимавшего, что одними истинными талантами журналы не заполнить;
с чиновником по управлению Новороссийской губернии и Бессарабской области Ф. Ф. Вигелем, хотя специфические сексуальные предпочтения последнего обычно вызывали у него ироническую улыбку (Пушкин писал, что Вигель — интересный собеседник, но, к сожалению, любой разговор в конце концов сводит к мужеложеству).
Все они любили Пушкина, оставили о нем воспоминания, из коих складывается объективная картина жизни Пушкина в Бессарабии и в Одессе, причем Липранди написал корректирующие замечания к достаточно подробным «Запискам» Вигеля. Пушкин поддерживал с ними со всеми приятельские отношения и после ссылок, но все свидетельствует, что вроде бы только с Александром Раевским он мог быть близок на Юге в такой степени, чтобы в «КОВАРНОСТИ», обращаясь к нему от своего имени, сказать: «твой друг».
II
Факты таковы. В июне 1820 года Пушкин с семьей Раевских прибывает на Кавказ, где их уже ждал старший сын генерала Александр Раевский. Здесь, в Горячеводске, и состоялось знакомство с ним Пушкина и началось их сближение, которое постепенно переросло в дружбу, опиравшуюся на частое общение сначала в Каменке, где некоторое время жили Раевские и куда наезжал из Кишинева Пушкин, а затем в Одессе, куда Пушкин был переведен под начальство новороссийского генерал-губернатора М. С. Воронцова. Александр Раевский был его адъютантом во время Отечественной войны и еще более сблизился с ним, когда тот командовал экспедиционным корпусом во Франции. Воронцов в 1819 году женился, в 1822 году Раевский, оказавшись в одно время с его женой, Елизаветой Воронцовой, в имении ее матери и своей троюродной тетки графини Браницкой, влюбился в нее, и когда Воронцов, став губернатором, в июле 1823 года переехал в Одессу, Раевский тоже переехал туда, хотя по состоянию здоровья со службы ушел (у него была болезнь ног, которые он и подлечивал на Кавказе в 1820-м); будучи родственником графини, он был своим человеком в доме Воронцовых.
В июле 1823 года Пушкин был переведен в Одессу — об этом позаботились петербургские друзья поэта, чтобы вытащить его из захолустного Кишинева. «Меценат (имелся в виду Воронцов. — В. К.), климат, море и исторические воспоминания — все есть; за талантом дело не станет», — писал Александр Тургенев П. Вяземскому 15 июня 1823 года (под «историческими воспоминаниями» подразумевая ссылку Овидия Назона). Инзов был огорчен этим переводом: он любил Пушкина, оберегал его, прощал ему все его шалости и выходки и не обременял его какими бы то ни было служебными обязанностями.
«Зачем он меня оставил? — говорил мне Инзов, — вспоминал в своих „Записках“ Вигель, — ведь он послан был не к генерал-губернатору, а к попечителю колоний; никакого другого повеления об нем с тех пор не было; я бы мог, но не хотел ему препятствовать. Конечно, в Кишиневе иногда бывало ему скучно; но разве я мешал его отлучкам, его путешествиям на Кавказ, в Крым, в Киев, продолжавшимся несколько месяцев, иногда более полугода? Разве отсюда не мог он ездить в Одессу, когда бы захотел, и жить в ней сколько угодно? А с Воронцовым, право, несдобровать ему».
Известно, что его опасения оказались не напрасными.
11 ноября 1823 года состоялось торжественное крещение новорожденного сына Воронцовых, и в этот день Пушкин впервые увидел Элизу (как он ее называл в письмах); познакомился с ней он чуть позже, когда она начала появляться в свете, — скорее всего, на рождественском балу, который дал Воронцов. Когда в ее гостиной стало собираться избранное общество, ввел туда Пушкина любовник Елизаветы Воронцовой Александр Раевский. Вигель писал, что Раевский, чтобы скрыть свои отношения с Елизаветой Воронцовой, уговорил Пушкина приволокнуться за ней, — что Пушкин и сделал.
По мнению исследователей, в той или иной степени касавшихся этой истории, Воронцов приревновал Пушкина к жене и стал унижать его, подчеркивая свое презрение. Он по характеру был надменным человеком, английское воспитание это свойство его натуры усилило; он любил лесть и исповедовал фаворитизм (как раз то, что Пушкин ненавидел), а поэта считал заслуживающим внимания не более, нежели любой из его чиновников, к которым относился с высокомерной снисходительностью. При таком характере конфликт с ним Пушкина был неизбежен, и, в конце концов, дело не обошлось без убийственной эпиграммы:
