Квадратный метр неба - Сергей Витальевич Мартинкевич

— Дело в том, что рядом со мной человек…

— Понял я уже, понял, — перебил девушку Питер

Официант принёс заказ, что разрядило обстановку. Питер и Ассоль принялись за завтрак. Они насильно впихивали в себя еду, без аппетита её жевали и запивали обычной водой, но они наслаждались выпавшим минутам молчания. Каждый был по-своему опустошён, обессилен и обескуражен. Когда тарелки были пусты, молчание продолжало сохранятся. Не в силах больше терпеть, Ассоль встала со стула и хотела попрощаться, но Питер её остановил:

— Подожди, — девушка невольно послушалась и снова заняла своё место. — Не будем пока что касаться этой темы, я понимаю, насколько тебе нелегко сейчас говорить, потому что у самого ощущения не из приятных, мягко говоря. — Небольшая слезинка, весом в тонну, скатилась со щеки Ассоль. — Не знаю, воспримешь ли ты сейчас эту информацию, но лучше сказать сейчас, а то потом будешь думать, что я ищу лишний повод, чтобы встретится. — И Питер с трудом рассказал ей, что он задумал. Сначала Ассоль пропускала его слова мимо ушей, но по мере поступления информации она понимала, что сказанное никаким образом не касается их взаимоотношений. Постепенно глаза девушки наполнялись заинтересованным светом, и под конец рассказа Питера, она, приглушив боль новым будущим, спрашивала у себя: «Неужели он пересилил себя и решил двинуться вперёд?».

— Ассоль, ты можешь отказаться участвовать в этом, ввиду всего того, что сейчас происходит. Но учти, не только я, но и мы в тебе нуждаемся, на то есть ряд причин, и ты их знаешь, — Питер устало вздохнул.

— Да, Питер. Я с вами…

II

Питер не находился наедине с Кристиной уже несколько месяцев, их разговоры сопровождались обычным приветствием и прощанием, но взгляд говорил многое. Девушка за это время, казалось, постарела на несколько лет, на её молодом лице стали появляться морщины, а цвет кожи с каждым днём становился тусклее и тусклее. Внутренние переживания, пусть и поверхностные, которые испытывала Кристина, послужили катализатором преждевременного старения. До этого момента она проживала в иллюзии, не была способна прочувствовать внутреннее состояние человека по взгляду, движениям, интонации, если тот не говорил о своих переживаниях в открытую. Ей казалось, что всё так гладко и хорошо идёт в её жизни, она была уверена, что завтрашний день обязательно будет лучше предыдущего, а через неделю она и вовсе будет укутана счастьем, которого она желала всем сердцем. Лёгкого и простого счастья, достигнутого без борьбы с судьбой и самим собой, того счастья, о котором говорили все те, кто ничего о нём не знал. Кристина до сих пор не могла себе объяснить, что произошло, и почему Питер так себя ведёт. Она искала с ним встречи, писала и названивала ему, когда никого рядом не было, но казалось, что до адресата ничего не доходит. И Питер ничего не пытался ей рассказать, сначала откладывая эту затею на потом, а после и вовсе забыл о ней. Только когда он видел девушку, то в его голове возникала мысль, что нужно всё-таки ей объяснить происходящее, но как только он упускал её из виду, это желание испарялось вместе с ней.

И сколько безразличия порой мы видим в нашей жизни. Ещё вчера близкий нам человек завтра может стать безэмоциональным манекеном. В действительности, безразличие — самое опасное оружие, которое изобрели люди, ведь вред от него направлен не на физическую оболочку, а в самый центр человеческой души. Мы можем любить, ненавидеть, обожать, презирать, боготворить, недолюбливать, но в конечном счёте мы всё-таки проявляем внимание, и независимо от окраски чувств говорим человеку между строк: «Ты есть, ты жив, ты здесь». Но ощутить безразличие со стороны другого человека — это означает то, что ты для него мёртв, часть тебя была заживо похоронена. И если равнодушие — это безучастное состояние и отсутствие интереса, то безразличие — это точка. Ты можешь стучаться к другому человеку в двери до беспамятства, орать во всеуслышание: «Откройте!». Но эти двери без замка, без ручки, без проёмов, эти двери — пустота, эти двери — безразличие.

Кристина не знала, куда себя деть, видя в глазах Питера абсолютное неучастие. Отныне Генри в её глазах стал камнем преткновения, всему помешавшим. И чем больше она его начинала ненавидеть, тем больше он проявлял к ней внимания. Каждое прикосновение своего мужа для неё было в тягость, она не могла терпеть его в своей компании, даже воздух рядом с ним для девушки становился тяжёлым и спёртым, и она насильно запихивала его в лёгкие.

И как любой человек, чьё самолюбие задевают, она думала о мести, не так часто, но такие мысли имели место быть. «Самовлюблённая и уверенная в себе сволочь, — ругала Питера Кристина, когда в горькие часы размышлений отрицание сменялось гневом. — Но и тебя можно приземлить, спустить с небес к обыкновенным людям, которые умеют чувствовать. — И в её голове начинали роиться мысли о расплате». Она подумывала о том, что может обо всём случившемся рассказать Генри, приукрасив свой рассказ так, чтобы выступить в роли жертвы. Но она и не могла подумать о том, что не всё так просто устроено. Хоть Генри и любил Кристину настолько, насколько позволяло ему его маленькое сердце, где место для чувств и эмоций было забито властью и богатством, ещё неизвестно, как бы повёл сон ебя, узнав всё, но Генри бы явно задумался над тем, чьё лишение перенёс бы проще: жены или Питера. Да и последний, грубо говоря, ничего бы и не потерял. Многие компании нашли бы для него самое престижное и теплое место. А слухи в мире шоу-бизнеса, какими бы они ни были, — это, в первую очередь, пиар, главное — уметь им пользоваться.

Генри не замечал, что его жена находится в неважном расположении духа, он осыпал её всевозможными подарками, до которых ей не было и дела, а когда оповестил её, что через две недели они едут отдыхать в Вест-Индию на остров Мюстик, то Кристина чуть ли окончательно не сошла с ума, подумав только том, что полмесяца она должна будет находится в компании своего супруга. Но