Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Ричард Докинз

появился в дверях с широкой улыбкой человека, который повидал и не такое; он принес нам защитные каски. Наутро, за завтраком, гостивший там же депутат британского парламента позволил себе очевидную шуточку, когда вошли мы с Лаллой: “Ну что, сдвинулась вчера для вас земля с места своего?”

Бойды любезно приехали на церемонию вручения премии Накаямы. Я мало что о ней помню, за исключением групповой фотографии в конце. У фотографа была ассистентка, деловито-суетливая изящная молодая женщина в безукоризненном черном костюме. В ее задачи входило расставить нас для фотографии, и она подошла к делу с предельной серьезностью. Те, кто сидел в первом ряду, должны были одинаково сложить руки на коленях, причем у всех должна была быть одна и та же рука сверху. Наши колени должны были быть плотно сжаты, а туфли выставлены идеально ровно. Когда наши с Джоном Бойдом конечности выровняли по центру, справа донеслось сдавленное хихиканье и фыркающие смешки. Мы осмелились бросить быстрый взгляд в сторону от регламентированной позиции “глаза вперед” и были вознаграждены незабываемым зрелищем. Ассистентка приводила в порядок наших жен, сидевших рядом. Мужчинам требовалось выровнять лишь туфли и колени, а вот дамам расправляли еще и колготки. И для этого ассистентка лезла им под юбки. Отсюда и плохо сдерживаемое хихиканье.

К тому времени, как мы с Лаллой снова поехали в Японию – в 1997 году, – пребывание Джона Бойда на должности посла уже завершилось[38], так что нам не довелось еще раз насладиться пребыванием на территории посольства, но новый посол к нашему приезду любезно дал прием. В тот раз я прибыл в страну получить еще более крупную премию, международный приз “Космос”; это была огромная честь, церемония проходила в Осаке в присутствии наследного принца и принцессы. Меня попросили выбрать музыкальное произведение, которое придворный оркестр сыграл бы в мою честь. Мой выбор был ограничен строгими рамками: вечер был спланирован поминутно. Я попросил совета у Майкла Беркетта, старого друга Лаллы, и после долгих раздумий он предложил сюиту в точности подходящей длины, которую сочинил Шуберт – по счастливому совпадению, мой любимый композитор. Пьеса выгодно отличалась тем, что в середине необычно менялось настроение, и оркестр оказался на высоте. Все происходившее было исполнено удивительного изящества: и церемония вручения премии, и частная чайная церемония с принцем и принцессой.

Приведу начало своей формальной благодарственной речи. По слогу можно догадаться, как мне помогли профессиональные дипломаты из британского посольства:

Ваши императорские высочества, дамы и господа. Я счастлив быть здесь и хотел бы начать с того, чтобы выразить свою искреннюю благодарность их императорским высочествам наследному принцу и принцессе за то, что они посетили сегодняшнюю церемонию. Я особенно благодарен наследному принцу за его любезные и глубокие слова [в своей речи он вспоминал два года, проведенные в Оксфордском университете]. Я бы также хотел выразить благодарность премьер-министру за поздравительное сообщение, которое получил сегодня. [Вырезано три абзаца дипломатических благодарностей.] Любой человек, даже поверхностно интересующийся японской историей и культурой, знает о том, как важна для японцев гармония с природой. В основе традиционных японских искусств – будь то стрельба из лука, каллиграфия или приготовление чая – лежит стремление отдельного человека достичь гармонии с миром. Каждое время года отмечается по-своему и вдохновляет многое в японском искусстве и дизайне. Я сам чувствую себя в чем-то японцем, когда задумываюсь о наслаждении, которое вам приносит наблюдение за весенним цветением вишни или за осенней луной.

С другой стороны, в последние десятилетия мир воспринимает Японию как страну передовых технологий и богатства. Мы глядели с восхищением и некоторой завистью, как с японских фабрик хлынул, казалось, бесконечный поток впечатляющих новых изделий. Вы создали вторую по величине экономику в мире. Но мне известно, что японское правительство также активно стремится побуждать и поддерживать интерес к фундаментальной науке. Я с уверенностью ожидаю, что в новом веке мы увидим великий расцвет фундаментальных научных исследований в японских университетах и институтах, в том числе – в соответствии с целями фонда – исследований экологии и экологических проблем. Японские достижения на сегодняшний день, безусловно, впечатляют, но у меня создается ощущение, что, выражаясь просторечным английским, “мы, почитай, ничего еще не видели!”

Затем я должен был прочесть публичную лекцию по научному вопросу; темой я выбрал “Эгоистическое сотрудничество” – и впоследствии расширил эту речь до одноименной главы в книге “Расплетая радугу”.

Я люблю ездить в Японию, хотя, должен признаться, некоторые тамошние сырые блюда вызывают у меня отторжение – например, сырые внутренности голотурии, с которыми меня познакомили в первый приезд в страну, в 1986 году. Я оказался среди полудюжины ученых, приглашенных выступить на конференции в честь Питера Рейвена, знаменитого ботаника и весьма любезного человека (кстати, я с ним познакомился только там), которого наградили Международной премией. По этому случаю меня также познакомили с караоке (которое впечатлило меня не больше, чем сырая рыба) и с созерцательной тишиной храмов в Киото (которая впечатлила заметно сильнее).

К своему стыду, я так и не научился управляться с палочками для еды. Но думаю, что даже умельцы не знали бы, как подойти к блюду, состоящему из целой крупной репы, гордо восседающей в ванне из воды. Эта задача совершенно сбила меня с толку на официальном ужине, где я был почетным гостем, на глазах у двадцати с чем-то сотрапезников, когда мы сидели за длинными низкими столами, составленными в квадрат, в центре которого две гейши, набеленных, как мел, проводили чайную церемонию. Боюсь, я попросту сдался. Но насколько мне было видно, другие гости тоже недалеко продвинулись со своими репами.

В последний раз я приехал в Японию в погоне за совсем другой наградой: гигантским кальмаром. Я сдружился с Рэем Делио, блестящим финансистом и научным энтузиастом. Следуя своей страсти к морской биологии, он приобрел прекрасное исследовательское судно “Алусия” и, объединив усилия с двумя телекомпаниями – американской и японской, – пустился на поиски гигантского кальмара, легендарного древнего морского чудища, в глубоких водах у японских берегов. Мертвые или почти мертвые особи этого животного или их фрагменты застревали иногда в рыбацких сетях. Но Рэй попал под обаяние группки целеустремленных биологов из Японии, Новой Зеландии, Америки и других мест, которые десятилетиями пытались обнаружить гигантского кальмара живым в естественной среде – в глубинах океана. “Алусия” была готова к экспедиции, на ней собрались знатоки биологии со всего мира, и, к моей огромной радости, Рэй позвал с собой и меня. Предприятие держали в строжайшем секрете, и с