Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Олег Макаровский

…Летнее солнце ярко заливало улицу. Борис-Абрам широко улыбнулся ему и шагнул на ровный, как стол, асфальт. А потом громко заорал во всю глотку:

– Дойчланд! Дойчланд убир аллиз!

И тут же получил страшнейший удар в спину, от которого свалился на мостовую и едва не потерял сознание, разбив нос и ободрав лицо.

Потом оглянулся. Над ним стоял немец. Тот самый. Из фильмов. С полукруглой бляхой на груди цвета фельдграу.

– Русише швайне! – прошипел немец. А потом залаял. Не по-собачьи. А по-немецки. Боря хотя и учил немецкий язык, но вылавливал из беглой речи только отдельные слова:

– Русский. Запрет. Зона. Тревога.

Откуда-то прибежали люди и начали его пинать. И тут Боря все же потерял сознание.

Очнулся уже голым.

Валяющимся на холодном кафельном полу.

– Наме?

– Абрам… то есть Боря! Борис! Я Борис!

Человек в сером костюме, сидящий за высоким столом, удивленно покосился на лежащего Борю, прикрывавшего одной рукой отбитое хозяйство, другой – вытиравшего кровь с лица.

– Юде?

– Нихт юде, нихт! Их бин руссише! – Борю трясло от ужаса и боли.

– Руссиш?

– Я, я!

– Абрам – руссиш? – отчетливо произнес серый.

– Да говорю же, русский я! Не еврей!

Человек подошел к Боре. Небрежно пнул по локтю правой руки. Боря зашипел от электрической боли в суставе и отдернул руку. Человек надел пенсне и стал разглядывать междуножие Бори.

– Нихт юде, – удовлетворенно отметил немец и снова сел за стол. Чего-то почеркал там у себя. Потом щелкнул по металлическому звонку. Боря даже не заметил, как появились двое в черном. Они подхватили его под руки и куда-то поволокли.

Немец же дописывал у себя в бумаге:

«Ввиду отсутствия идентификационных знаков рабочего скота оскопить в районной кастрировочной мастерской, отправить в лагерь „Коричневый Октябрь – два“, выждать три недели согласно „Имперскому Закону о Пропаже Инструментов“, глава восемь, пункт двенадцать. При необнаружении Хозяина – скот утилизировать. При обнаружении – штраф за использование незарегистрированного рабочего скота – пятьдесят имперских марок. Штраф за наличие органов размножения – триста марок. Заместитель начальника второго отдела Балаковской районной управы Саратовского гебитскомиссариата чиновник третьего класса Макс Штюльпнагель. Десятое октября Пятнадцатого года Рейха»…

Р. S.

Оставшееся они не смотрели. Надоело.

Просто пошли в кабачок и выпили по рюмке:

– За сбычу мечт, камрады!

– За сбычу!

А потом разошлись по домам.

А в Интернете появился новый ролик под названием «Он хотел Третий Рейх!»

И надо ли говорить о том, что никакого «Вервольфа» и не было никогда?

Станислав Бескаравайный

Справедливость

– Но если Лазарь был мёртв меньше девяти дней, то душа не отлетела. И его воскресение, выходит, не настоящее?

– Оставь сомнение. Умер, но потом воскрес. Чего еще желать смертному?

Холм был мерзкий, тяжелый, от него несло будущими смертями. Всё вокруг было выжжено, вытоптано. Витая колючка в несколько рядов на склонах, протянутая прямо по гарям. Широкие окопы, почти рвы, на вид пустые. Таблички и белые ленты у минных полей. И несколько каменных домов на вершине со следами копоти, однако целых и наново укрепленных мешками с песком.

– Нас прошлый год жгли. До того бурые стояли, рота, ну еще полицаев прикормили. Как Буран стал на шоссе ходить, минировать – те озверели совсем. Народ по лесам разбежался, так они всех, кто остался, подчистую угнали, стариков только расстреляли.

Пожилой Стоян, с сединой в недельной щетине и грустными глазами, шепотом пересказывал младшему лейтенанту историю гибели Тулово. Всё в этой истории было обыкновенно – окрестные вёски так же сожгли, и Тонкий Лес, и Заболотье, и Пыхань. И такие, как Стоян, мастера на лесопилках уже не работали, а старались поджечь и взорвать, что только можно.

Младший лейтенант слушал вполуха, больше старался рассмотреть детали и отметить в планшетке, что увидел. Оба они не шевелясь лежали в лозняке, хотя Стояну уже стало жарко в старом мадьярском полуфренче.

– Как сюда Корней ходить стал, и наши нормальное оружие добыли, так эти всё, закрылись, только стреляют, чтобы к шоссе отсюда прохода не было. Да раз в неделю обоз. Берегутся сильно, в разное время выступают, один раз смогли отбить, больше не получалось.

– Те ленты белые – там точно мины? – Поджидать обоз явно не входило в планы армейского человека.

– Которые справа? От колодца до хаты Кузьмича – точно. Дальше вроде как пусто.

– Какая хата? – Младший лейтенант понятия не имел, где жил Кузьмич, и на несколько минут вся разведка свелась к объяснениям партизана, от какого забора до какого столба мин вроде как нет, а где наверняка есть.

– Землю они везде перекопали, – в качестве пояснения добавил Стоян.

– По ночам много светят, ракеты пускают? А собаки? Или они кого-то подняли?

– Точно, подняли, и не наших, – в голосе мастера проскочила нотка гордости, дескать, достали мы их, что своих не пожалели, ночами оборониться поставили. – Десятка с два тухляков будет.

– Ещё свежие? – деловито уточнил собеседник. Он, кстати, тоже не выглядел человеком первой молодости, третий десяток уже точно разменял.

– Да вроде недели не прошло. Бегают быстро.

Издалека, от шоссе, докатился низкий звук взрыва. Потом ещё.

Младший лейтенант и Стоян переглянулись, без слов начали отползать в распадок. Там уже сидели трое – сержант, рядовой и мальчишка лет четырнадцати, по виду родич старого партизана. Сержант и рядовой остались в секрете. Остальные ушли.

Лист с планшетки (вырванный из старой ученической тетради, с детскими каракулями на обороте) очень скоро попал на снарядный ящик. Вокруг ящика была вода, по щиколотку в ней стояли несколько человек и как раз решали, что делать дальше.

Мимо них, по старой гати, тянулся самый хвост батальона, несколько человек и навьюченных лошадей. Мешки медикаментов и разного хлама, без которого совсем уж не жизнь.

Телеги пришлось бросить перед болотом.

– Подтвердилось? – Ермил, который командовал местными партизанами, переживал и уже разгрыз мундштук трубки. Правда, больше переживал он не из-за сведений, в них он не сомневался, а за внешний вид своих бойцов. Бурые и зеленые трофейные мундиры, крестьянские рубахи, у него одного нормальная форма. И неприятно, и кого ненароком подстрелить могут, видят-то друг друга меньше суток.

– Порядок, – комбат, молодой парень, но с совершенно седой головой бегло сравнил наброски с картой, отпустил младшего лейтенанта. – Твои точно выведут на шоссе?

– Туда много раз ходили. Могу и сам, в лучшем виде.

– Ты с нами идешь. На охват выделишь мужиков половчее. Отход им перекроем. Третья рота с тобой пойдет. Фирс, нашли, где миномёты поставить?

Артиллерист, измазанный в грязи больше всех остальных, кивнул.

– Т-так т-точно. Завершаем у-установку, – он показал время на ручных часах.

– Тогда слушайте. Модестов, твоя рота по склону, как договорились, Висса, вторую роту через распадок поведешь. Накроем огнем, атакуем, те отходить начнут. Должны, раз тылы свободные. А как на дорогу к шоссе втянутся, так их Торзов культурно и снимет. Возражения и вопросы?

Камеров всегда произносил эту фразу. Хотя сейчас это был самый очевидный план, холм в любом случае надо было брать до вечера и накрывать с него шоссе.

– Если горло им перетянем, то есть дорогу к шоссе внаглую перекроем, не сдадутся? – Замполита всегда интересовали экономные решения.

– Не сдадутся, – Ермил устало вздохнул. – Это ж те, которые Пыхань жгли, точно говорю. И наших они знают. Чего им сдаваться?

– Если между Тулово и шоссе станем, могут с двух сторон ударить: эти на прорыв, а те им на помощь. А у нас из ПТО только одна сорокапятка, раздавят. – Камеров уже всё решил, но сомнения надо было убрать. – Военный совет батальона, кто за атаку двумя ротами?

Начальник штаба Мокей выразительно посмотрел на замполита, дескать, перестраховка перестраховкой, сам такой, но сейчас не до тонкостей. Времени нет.

Все, кроме замполита, подняли руки. Арефий воздержался.

– Тогда на позиции, – Камеров обернулся и прокричал обозникам: – Гостак, у тебя ещё зелёные ракеты остались?!

– Так точно!

Комбат посмотрел на остальных.

– Как Фирс подготовку закончит, по сигналу. Я пока с ним, а потом ко второй роте подойду. Всё.

Ящик без карты сразу осиротел, но, прежде чем офицеры разошлись по местам, его хозяйственно подхватил обозник.

В полчаса не уложились и только ближе к часу дня вышли на позиции.