Вечный слушатель - Евгений Витковский

Вот поцелуй, щипок, объятий две минутки,

Смутилась Трейнтье вся, стучит сердчишко в грудке,

Ланиты - цвет небес ее в иные вечера:

Разведрится? А ну польет, как из ведра?

Ужели да и впрямь? - помыслит, взор туманя,

И в робости шепнет: "Что скажет твой папаня?"

Он чует: клюнуло! "Мы с батей заодно,

Как виноградный сок и собственно вино.

По вкусу ли тебе, ответь, удел марьяжный?"

Ответом - поцелуй, не чересчур протяжный,

Но недвусмысленный. Колечка серебро

На пальчик ей скользнет - ну вот, ну и добро;

Черед - родителям не сохранять молчанья,

А, встретясь, обсудить подробности венчанья;

Жених к невесте мчит, и не жалеет сил.

Ужели Александр от большего вкусил,

Иль Цезарь, - нет, они при благородных женах

Четыре были суть предмета обнаженных;

Он - ныне столь же наг: равняет всех судьба,

На ложа брачные кладя, и во гроба.

Теперь - он муж вдвойне, и холостые годы

Мнит смерти равными: жена - венец природы,

Все спорится в руках хозяйки молодой:

Начищен каждый чан, распределен удой,

Заквашены сыры, порядок в маслобойне,

За бережность во всем не можно быть спокойней,

А также за барыш. Прирост везде такой,

Что должно снедь везти на рынок городской,

Сыр, яйца, молоко - назначены к продаже,

Телегой правит он, она сидит с поклажей,

Там будут торговать, вдвоем, хотя поврозь,

Чтоб полных две мошны скорее набралось.

Но, прежде чем к себе домой они отвалят,

На горожан они ужо глаза напялят,

Уж натаращатся, наскалятся они

На Глупость Пышную столичной суетни!

"Ян Говертсе, взгляни, дружок: на той фуфыре

Пожалуй, вздеты все сорта сокровищ в мире!

Ишь, ухнуто деньжищ на ткань да на шитье!

Камней - ну ровно блох в волосьях у нее!

Пошло на кринолин, видать, полштуки тюля!

Ужо бы телешом поставить нас, мамуля,

Нож нешто ножнами одними знаменит?

Ты задницу покажь, а мой мужик сравнит.

Ты шляпицу сыми, вольно кривляться дуре,

Ты волосню свою пощупать дай в натуре,

А то как с мельницы приперлась, вся в муке!

Да нос еще кривой, да оспа на щеке

Конечно, не видать через вуаль, но сплетням

Я верю: нет вреда в простом загаре летнем,

Но как не прятаться от Божьего луча

Той морде, что просить достойна кирпича?"

"Эх, Трейнтье, - он в ответ, - в бабенках сердце слабо,

Но тут что ни мужик, то - форменная баба!

Вон в ту карету глянь: болван как в сундуке

Сидит, кичится тем, что голова в муке;

Подумать бы ему, да к общему веселью

Недопричесанной себя признать мамзелью;

На воротник взгляни, на рубчики манжет

Подобной чепухи, клянусь, не видел свет.

Ишь, кружева пустил на воротник сорочки!

Нутро - всегда видать по внешней оболочке:

Вот, скажем, Библия: смотри иль не смотри

На переплет, а суть - заведомо внутри.

Гляди на плащ его: он ярко-рыж снаружи,

И зелен - изнутри; возможно, что и хуже

Бывает, но теперь я знаю: все вранье,

Мол, носят ангелы подобное тряпье

Побьюсь на жбан пивца! Ну, прямо ненормальный!

На фалды только глянь, на передок крахмальный!

На блестки разные! Тут хоть глаза прижмурь...

Как пышно, Господи, цветет в столице дурь!

Сквозь пену наших дней промчат они с разбега,

Квадригой служит им добротная телега

Ну, чем не короли? Владыками судьбы

На мир глядят они: взирайте, мол, рабы,

На нас, не чванных, но презрительно молчащих,

Без пышной глупости свой век под солнцем длящих;

Учитесь укрощать напыщенность свою:

Что проку от нее у гроба на краю?

Вот - суть важнейшая крестьянского урока,

В изысках городских нет никакого прока

Тому, плевать кому на блеск и внешний вид,

И кто наставницей своей Природу чтит.

Богаче нищего на свете ль быть возможней,

Кто воду набирал пригоршнею порожней,

Пил да помалкивал, со вкусом, не спеша,

И тот - кто в бочке жил - отрекся от ковша,

Предмета лишнего, - другой урок ли сыщем,

Такой, как мудрецу был подан вшивым нищим?

В науках - прок большой, однако никогда

Им не затмить собой премудрости труда!

НИЩИЙ

Он - ветвь неплодная; бродячая звезда;

Кортомщик улицы; стервятник без гнезда;

Чернец без клобука; архиерей без храма;

Он нищей наготой почти затмил Адама;

Последыш роскоши; ползучий паразит;

О пище вопия, он просит и грозит;

Нахлебник страждущих, мятущийся несыто;

Беспанцирная желвь; безрогая улита;

Обрубок прошлого; теплоподатель вшей;

Безродный выродок, пинаемый взашей

От каждой лестницы; клочок зловонной шерсти;

Жалчайший на земле отщипок жалкой персти;

Скудельный черепок; беспламенная пещь;

Укор для христиан; наивреднейший клещ;

Гнилого гноища наибеднейший житель;

Корзина черствых крох; гроша казнохранитель.

Лишь языком трудясь, промыслит он обед;

Где бесполезна речь - он шрамом вопиет,

Глаголает культей, увещевает палкой,

Чтоб сострадателю предстать руиной жалкой

И пусть бренчал Орфей на лире золотой,

Шарманкой пользуясь иль дудкою простой,

Он львов поукрощать и днесь весьма не промах

(Хоть львы - на медяках, ему в кошель несомых).

Он вечно празднствует, и, статься бы могло,

Я мог бы возлюбить такое ремесло.

Зрит жизнь во церкви он, зрит смерть в градоначальне;

Заемщика в миру не сыщется бахвальней,

Чем он, сулящий рай за каждый медный грош;

Он вспомнит о зиме, лишь станет невтерпеж,

Когда уже кругом поляжет слой снежинок,

Ошметки собирать пойдет на бутный рынок;

Он мерзнет на жаре и греется в мороз,

И ни на что притом не сетует всерьез;

Одежда есть - добро, а нет - так и не надо:

Ползноя Богу он вернет, полснегопада;

Он не завидует владетелям ничуть.

И все же, Господи, его не позабудь!

АВТОПОРТРЕТ

ЖИВОПИСАТЕЛЯ НАЗИДАТЕЛЬНЫХ КАРТИНОК

Он - зеркало, в каком себя встречает всяк;

Повторщик обликов; свежевочный тесак;

Кот, запускающий, куда захочет, коготь;

Позорщик Истины, дерзающий потрогать

Все, что лишь кажется; шпион не по вражде;

Рот незаклееный; указчик Кто и Где;

Художник, кислотой от чьей смердит палитры;

Многоглаголатель, язвительный и хитрый.

Приятство с пользою он алчет слить в одно

Пусть жертвовать то тем, то этим суждено,

Пусть завершенья нет благим его стараньям:

Лягливая нога не склонна к притираньям.

Иной, ни пользы кто, ни радости извлечь

Не хочет - слушать тот сию не станет речь;

Но вряд ли Истине свои пошлет упреки,

Кто склонен ей внимать и извлекать уроки,

Кто, уязвлен, издаст благорассудный глас:

"Для хворости моей - горчичник в самый раз!"

Бредет по жизни он, отнюдь не поспешая,

Для встречных от него опасность есть большая,

Что шкуру снимут с них, и без больших затей

Оставят даже плоть отъятой от костей;

Он сыплет в раны соль, вскрывает каждый веред,

Все прикровенное - очам передоверит,

И, наконец, сведет под переплет один

Ряд назидательно представленных картин.

Людей стремится он представить в виде пугал,

Взыскуя их спасти - стыдит, загнавши в угол,

Пусть устрашенному отверзнется уму

Хоть против воли - стать, чем следует ему.

Но прочих рисовать - лишь напряженье оку,

Себя не взвидишь сквозь туманную мороку,

Не высветишь себя огнем своей свечи,

Твой будет взор блуждать, как некий тать в ночи;

Рекущий о себе - свой образ не упрочит,

Вот - книга, а теперь читай ее, кто хочет,

Не будь суров, сплеча сужденьями рубя:

Дай написавшему на миг узреть себя,

Покинь, придирчивость, слова людей и взоры,

Да внемлет "Ты еси", кто рек - "Он тот, который",

Безжалостен удел, но он необходим:

Кто холодно судил - будь холодно судим.

ВИЛЛЕМ ГОДСХАЛК ВАН ФОККЕНБРОХ

(1634?-1676?)

ХВАЛЕБНАЯ ОДА

В ЧЕСТЬ ЗАРТЬЕ ЯНС, ВЯЗАЛЬЩИЦЫ ЧУЛОК

В БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОМ СИРОТСКОМ ПРИЮТЕ

АМСТЕРДАМА;

НАПИСАНА НА КНИЖЕЧКЕ ЕГ СТИХОВ

"ПРОБУЖДЕНИЕ ОТ ЛЮБВИ"

О ты, что, натрудивши руки,

Воздвиглась ныне на Парнас,

Ты, что радеешь каждый час

О поэтической науке,

О Зара Янс, воспеть позволь

Искусно ты владеешь сколь

Секретами стиховязания

Опричь вязания чулок;

Неповторим твой дивный слог,

Не выдержит никто с тобою состязания.

Добротна каждая строка,

И я признаюсь поневоле,

Что проживет она подоле

Наипрочнейшего чулка,

Покинь же дом сиротский, дай нам

Искусства приобщиться тайнам,

Перо послушное держи,

Пусть не проворство спиц вязальных

Тебя в краях прославит дальных,

А звонкие стихи летят чрез рубежи.

Один молодчик с Геликона

Вчера влетел но мне, крича,

Что у Кастальского ключа

Приказ прочитан Аполлона