Где папа? - Юлия Кузнецова

Она стояла у меня на пороге, в белой куртке, в белой беретке, с нежно-голубым шарфом на шее. И протягивала ко мне руки в голубых перчатках. Её кудрявые волосы завивались и торчали из-под шапки.

Андрюха изменился. Ему исправили косоглазие (в принципе, он мне доложил по скайпу, что ему сделали операцию, и она была очень простой, в больнице он всего пару дней провёл), и он теперь ходил в модных очках в тонкой оправе. Под синей курткой виднелись розовый джемпер и белая рубашка. Появилось в нём что-то итальянское, хотя с ходу и не скажешь, что.

Я села на корточки, и Кьярка бросилась мне на шею. Я зажмурилась. Она так выросла. Говорит «Лиза», а не «Лиса». Но пахнет, как и раньше, ванильным печеньем.

— Привет ещё раз, — сказал Андрюха, — посидишь с ней, а? Мне тут надо…

Я улыбнулась. Андрюха только снаружи изменился, а внутри всё такой же. Пойдет, видно, к Фоксу с Ала-шей, доказывать, что не верблюд. Ну-ну. Я поднялась, стала разматывать Кьяркин шарф.

— С удовольствием посижу, — сказала я, — только сними свитер розовый, мне кажется, они тебя не поймут.

«Итальянец» покраснел.

Верёвочка

Кьярка смешная.

Стала размахивать руками, когда говорит. И в интонациях появилось что-то итальянское. «Та-та-та-та!» — и голос взлетает вверх. Я любовалась ею. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Плакать от счастья. Я выслушала все новости.

Что аллергия Кьяркина слегка утихла. Конечно, она ещё не ест шоколадное мороженое. Но ей можно белый хлеб. А не одну только перловку. То ли морской воздух помогает, то ли она просто потихоньку перерастает свою аллергию.

У неё новый домик с куколками, и главную принцессу зовут Лиза. А няня Изабелла — противная. Она не разрешает шлёпать по лужам.

— Ну, она, наверное, не хочет, чтобы ты испачкала джинсы, — вступаюсь я за няню, — или чтобы ты промочила кроссовки. Я тебе тоже не разрешала в лужи наступать, чтобы ты не простудилась.

— И в сапожках не разрешает! — возмущается Кьяра.

— Ну, тогда правда, — соглашаюсь я (выходит, с тем, что её няня — противная?).

— Я просто на неё всегда брызгаю, — объяснила Кьяра с хитрой улыбкой.

— Ах ты, хулиганьё! — я сорвалась с места и погналась за ней. Она с хохотом убежала в комнату, закуталась в плед и забралась на кровать.

А когда я залезла к ней, она пустила меня под плед.

— Casa, — сказала Кьяра.

— Домик, — поняла я и принялась её щекотать. Кьяра захохотала, запрокинув голову, и я заметила, что у неё полуистёрлась верёвочка от крестика. Еще немного — и потеряет.

Я встала, поискала в комоде — подходящего шнурка не оказалось. Да и как её снимать вообще? Я позвонила маме.

— Сходи в церковь, верёвочку можно купить у входа.

Спасибо

Мне всегда боязно заходить в церковь.

Мне кажется, что все на меня смотрят и думают: «Ага! Она же не приходит сюда каждый день! А как понадобилось что-то — пришла!»

И куда деваться, нам же нужна была верёвочка. Кьяра потянула меня к свечкам, но я сначала подошла к женщине, которая продавала книги.

— Извините… Нам надо сменить верёвочку от крестика, только я боюсь её перерезать, она ещё не до конца стерлась, надо порвать, да? Или можно резать, просто я боюсь…

Когда она в конце концов поняла, что мне нужно, то улыбнулась, взяла огроменные ножницы, подошла к Кьярке и осторожно перерезала веревочку.

— Холодные, — сказала Кьяра про ножницы.

А женщина тем временем продела новую верёвочку в крестик и ловко завязала у Кьяры на шее.

— Спасибо, — сказала я, — а… сколько это стоит?

— Тридцать рублей.

Кьярка выхватила у меня монеты и сама протянула женщине.

— Спасибо, мой золотой. Свечку поставите?

— Да! — обрадовалась Кьяра.

Я взяла свечку. И только тут сообразила.

— Скажите, — начала я, — а кому можно свечку поставить, чтобы спасибо сказать? Ну, поблагодарить Бога. Типа.

Женщина расширила глаза, а потом как заулыбалась.

— Молодец какая, — похвалила она меня, — все приходят у Бога просить что-нибудь, а ты — спасибо сказать. Вон там, видишь, иконы? Подойди к Христу, поклонись, поблагодари. Свечку поставь. Христу поставь и Казанской Божьей Матери. Подойди с малышкой. Ей-то какая радость!

Я очень смущалась, но мы всё же пошли вглубь церкви, нашли иконы.

Возле иконы Христа стояла старушка, прижавшись лбом к стеклу. Мы поставили свечку, а потом, когда старушка отошла, Кьяра протянула ко мне руки, я подняла её, и она тоже прижалась лбом к стеклу.

— Спасибо, — пробормотала я.

Потом мы нашли Казанскую Божью Матерь. Тоже поставили свечку.

А я прижала к губам пальцы, пахнущие мёдом и воском, посмотрела в глаза Божьей Матери и прошептала:

— Спасибо.

Спасибо за то, что утром мама сказала: летом папу переведут на поселение. Он будет жить в общежитии, ходить на работу, покупать еду в магазине. И ещё мы к нему сможем ездить с ночёвками хоть каждые выходные. Спасибо, что к бабушке, хоть и частично, а всё-таки вернулось зрение. Спасибо за то, что у Ирки в животе появился ребёнок. И хотя я ничего не собиралась у Бога просить, пусть мои Андрюха с Кьярой приедут снова. Пожалуйста…

Эпилог

Мама уехала на день раньше нас. Чтобы подготовить место, где мы могли бы разместиться всей оравой.

Ирка всё волновалась — боялась, что Даня проснётся в дороге. Что орать будет. Накупила ему китайских погремушек целую сумку. Таких пластиковых, ярко-зелёных и розовых, у которых ручка мгновенно отлетает от шарика. И еды набрала — печенья, соков, пюрешек.

— Давай мы с мамой сядем сзади с Данькой, а ты впереди поспишь? — предложила я Ирке.

— Ты серьёзно? — не поверила Ирка. — Не боишься его?

— Нет, — удивилась я, — чего его бояться?

— Я боюсь, — призналась она, — я всё время боюсь, что с ним что-нибудь случится. Я просто умираю от страха… И ещё я боюсь, что я засну, а он проснётся и будет плакать, а я не смогу его успокоить…

— Всё будет хорошо, — заверила я, — не волнуйся. Соска есть, пюре много.

— Полбагажника, — мрачно встрял Костя.

Он был бледный и небритый, тёр глаза. Данька, видно, не одной Ирке ночью спать не давал.

— Как закончишь кормить, можете мне его на ночь оставлять, — сказала я им.

Ирка вытаращила глаза.

— Он же просыпается каждые два часа!

— Знаешь, когда я сидела с Кьяркой, я несколько раз укладывала её на ночь в свою кровать. Я понимаю, что это непедагогично, но иногда…

— Да хоть оба в ванной спите! — воскликнула Ирка, — Правда заберёшь? О… всю ночь спать… Костя, ты прикинь?

— Такого не бывает, — всё тем же мрачным голосом ответил Костя, но я видела, что он повеселел.

— Ладно, в машину, — скомандовала я, — а то у вас ребёнок выхлопными газами дышит.

Если честно, я подумала, что с газами переборщила. Скажут ещё: заведи своего и командуй.

Но они оба послушались, быстро пристегнули а автокресле Даньку и усадили меня рядом вместе с ворохом погремушек.

— Данька, — строго сказала я голубоглазому племяннику, который начал, конечно, кряхтеть и выгибаться, как только его пристегнули, — сейчас будем играть в пожарников. Кто первый заснул — тот и выиграл.

Данька удивлённо посмотрел на меня, Костя тронулся, и племянник, ощутив движение, перестал выгибаться, сунул в рот палец и стал смотреть в окно.

А за окном было что-то удивительное. Небо голубое настолько, что глаза болели на него смотреть, а трава — зелёная-презелёная. Вокруг всё взрывалось от радости.

Через некоторое время Ирка и Даня выиграли у меня игру в пожарников.

А я всё смотрела и смотрела за окно. Я хотела увидеть всё. Чтобы помнить.

— А нам куда? — спросил Костя у Иры, когда мы подъехали.

— Да вроде бы туда же, — сонно ответила она, — мама сказала почему-то к шлагбауму подъехать. Хотя место-то должно быть другое.

— Позвони маме, — сказал Костя, — или дедушке. Они ведь там должны быть уже? Поезд в пять утра приходит. У тебя есть номер дедушки?

— Конечно, — пробормотала Ирка и принялась искать телефон.

Мы подрулили к шлагбауму.

— Интересно, сколько ждать? — зевнув, спросил Костя.

Ира оглянулась — вспомнила про Даньку.

— Не просыпался всю дорогу? Да?!

— Да, — ответила я, напряжённо вглядываясь в будку у шлагбаума, — да…

Я открыла дверь.

— Ты куда? Даньку разбудишь!

Но я всё равно выскочила. И бросилась к будке. В ней я видела силуэт. Только силуэт. А потом увидела улыбку.

И папу. Такого большого. Настоящего. Почти свободного. Нет, просто свободного.

Он шёл по земле, по обыкновенной земле, с камешками и травой. Он шёл, и земля чуть поскрипывала. Он шёл и улыбался.

А потом я вцепилась в него, уткнулась ему в плечо. И только сейчас увидела рядом со шлагбаумом маму. По её лицу текли слезы, но она улыбалась. Рядом — бабушка с дедушкой. Бабушка плакала и тоже улыбалась, а дедушка одной рукой обнимал её, а другой махал нам.