Вторая любовь всей моей жизни - Виктория Уолтерс

А больше всего, наверное, чтобы между нами все не было кончено. Чтобы однажды я снова смог вернуться в твою жизнь. Я знаю, у нас было нечто особенное. И, может, я и не имею права тебе писать или надеяться на то, что в будущем у нас что-то может быть. Но я бы до конца своих дней сожалел, если бы не попытался до тебя достучаться.

Я люблю тебя, Роуз. Я не планировал этого, и я знаю, ты не хочешь сейчас слышать об этом. Но ты должна знать, насколько ты для меня особенная.

Я не хочу с тобой прощаться, но буду уважать твое желание, если ты меня об этом попросишь. Желаю, чтобы у тебя была такая жизнь, какую ты хочешь. Желаю тебе всей любви, что есть в мире. И чтобы однажды я снова смог сжать тебя в своих объятиях.

Отложив телефон, я смахнула скатившуюся слезу, уперлась лбом в окно и отвернулась, чтобы никто не видел меня плачущей. Он любит меня. Было время, когда я не надеялась испытать это чувство еще хоть раз в жизни. И вот, мне предложил его человек, который навсегда будет связан с тем, кто погубил мою любовь. Почему он? Почему он должен был ворваться в мою жизнь и устроить в ней такой хаос?

Я скучала по человеку, по которому скучать не должна. Мое сердце было переполнено этими тремя словами: «Я люблю тебя», и я ненавидела себя за это. Все превратилось в запутанный клубок. Все что я знала, – прочтя его письмо, я не могла ответить, что я бы хотела, чтобы мы расстались навсегда. Это было бы ложью. Но я не понимала, почему теперь, когда я знала, кто он и что все это время он лгал мне, я все равно не могла распрощаться с ним.

Глава 22

Меня разбудили бьющие в окно солнечные лучи. Я открыла глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Мне понадобилось мгновение, чтобы понять, что я приехала на пленэр и это место станет мне ночлегом на ближайшие несколько недель.

Прибыв на поезде в Лондон, я полетела в Эдинбург, а потом на другом поезде отправилась в региональный парк за город. На местном железнодорожном вокзале я познакомилась с подростком на внедорожнике, который предложил отвезти меня на овцеферму, где должен был проводиться пленэр.

Подпрыгивая в машине, мы пробирались сначала по крутым тропинкам в полумраке, а затем мимо вереницы домиков в конце фермы, предназначенных для участников пленэра. Остальные дома казались пустыми, и после длительного путешествия я была слишком измотана, чтобы продолжать поиски, так что первым делом прыгнула в кровать.

Я зевнула и глянула на часы. Было поздновато, и знакомство за завтраком, должно быть, давно состоялось. Я выскочила из постели и помчалась в ванную принять душ и одеться. Скорее всего, эти домики представляли собой пару амбаров, перестроенных в маленькие уютные местечки для отдыха. В моем было два этажа и две спальни – хоть я ни с кем и не делила его, насколько я поняла. Все было декорировано безвкусным цветочным узором. От столика у двери пахнуло свежим лавандовым ароматом. Я надела теплые вещи: хотя на дворе стоял июнь, здесь было прохладно. Я вышла наружу, чтобы найти остальных.

Хотя я все еще ощущала усталость, умиротворенность этого места начала действовать на меня, пока я бродила вокруг, и у меня возникло то редкое чувство, будто я нахожусь именно там, где должна быть.

Приблизившись к лесу за домиком, я увидела группу из пятерых человек, сидящих в кругу на траве. Все они обернулись, когда я подошла. Мужчина во главе круга встал и протянул мне руку.

– Должно быть, вы Роуз. А я Дэн, – представился он, наклонив голову так, что его солнечные очки немного съехали на нос. В семидесятых Дэниэл Смит был большой шишкой, да и теперь считался одним из корифеев живописи.

Пожав ему руку, я поблагодарила его за то, что нашел для меня место.

– Можете меня отблагодарить тем, что постараетесь. Давайте, присоединяйтесь. Мы начинаем, – у него был сильный йоркширский акцент, одет он был в облегающие джинсы, хотя ему должен был уже идти седьмой десяток. Футболка обнажала татуировки, покрывающие его руки почти полностью. Он был похож на стареющую рок-звезду: именно так я себе его и представляла.

Меня представили четверке художников, и я поняла, что младше самого молодого из них лет на десять. Я уселась рядом с ними на траве, так же скрестив ноги. Я была немного обеспокоена тем, как собирается подниматься из этого положения мой сосед справа, Уильям. На вид ему было за семьдесят.

Дэниэл прочистил горло.

– Теперь, когда мы все в сборе, приветствую вас. Спасибо, что приехали. Главная причина того, что каждый год я провожу пленэр, – помочь художникам обрести вдохновение. Как-то я его утратил. Я был непризнанным молодым художником и влюбился в девушку, которая разбила мне сердце. До какого рисования мне тогда было? Как я мог применить талант, когда меня ничто не вдохновляло? – Казалось, говоря это, он смотрел прямо на меня, и я беспокойно заерзала. – Ответ был в том, что нужно было вглядеться в свое разбитое сердце и нарисовать то, что я чувствовал.

Он взял в руки альбом и открыл его на странице с несколькими изображениями женщины. Я подалась вперед и узнала женщину с репродукции, которую я повесила у себя дома.

– Моя боль стала для меня вдохновением. Было сложно писать ее после того, как она разбила мне сердце, но это был лучший способ превозмочь боль, и в конце концов это помогло мне жить дальше. Ее портрет стал моей самой востребованной работой, потому что люди что-то чувствовали, глядя на нее. Они понимали, что я чувствовал, ведь когда-то они чувствовали то же самое. Это было мгновение, которое я разделил с ними, – он вздохнул, вспоминая те времена.

Очарованная, я наклонилась. Я знала, что могла чему-то научиться у этого человека, но это было настолько схоже с тем, что переживала я!

– Вы все здесь, потому что стали бояться рисовать. У вас нет вдохновения, потому что вы ищете не там, где надо. На ваших лицах я вижу страх, но вы избавитесь от него, стоит вам лицом к лицу столкнуться с ним. Искусство – это страх. Искусство – это боль. И потому оно прекрасно.

Я никогда раньше не думала об этом. В искусстве я всегда избегала риска. И всегда была хорошим – но не выдающимся – художником. Мне захотелось попробовать по-другому, противостоять своим страхам.

Я лишь надеялась, что смогу преодолеть этот барьер.

Женщина слева от меня – ее звали Пэм – согласно кивнула. В ее седых волосах была голубая лента.

– Я никогда не испытывала уверенности в рисовании. Моя семья считала, что никакого таланта у меня нет, поэтому я бросила рисовать, но теперь я на пенсии и… в общем, хочу избавиться от этого страха – что я никуда не гожусь.

– Вам просто стоит прислушаться к себе, Пэм. Нельзя чего-то достичь, делая то, что вам говорят другие, – произнес Дэн.

Признание Пэм, казалось, вдохновило Уильяма: он прокашлялся, и мы повернулись к нему.

– Я алкоголик. Раньше я думал, что алкоголь делает мои картины лучше, но он не давал мне чувствовать все те сложные вещи, которые могли бы меня вдохновить. Я понял, что это все ерунда. Мне хотелось, чтобы мне снова было что сказать. Вот уже два года я не пью, – он выглядел немного смущенным, но Дэн захлопал в ладоши, и мы все последовали его примеру.

Следующей говорила Джулия. Она была ближе всех ко мне по возрасту. У нее были красивые золотисто-каштановые волосы и улыбка, которой можно было осветить всю комнату – разумеется, если бы мы были в помещении.

– Будучи подростком, я родила девочку и отдала ее на удочерение. Я испытывала огромное давление со стороны своей семьи, а ее отец просто исчез. Рисовала я всегда, но вовсе не то, что действительно хотела; потому я и решила сюда приехать и раскрыть ту часть своей души, которая была закрыта столько лет. Сейчас я замужем, у меня семья, но, мне кажется, это все еще не дает мне покоя. Я так и не смогла ее отыскать, – она притронулась к своему сердцу. – Хотя она вот тут, – она провела рукой по глазам. Я сделала то же. Питер сжал ее руку. Он был в длинных шортах, хотя было морозно, и я восхитилась его стойкостью.

– Моя жена бросила меня в прошлом году, а для меня она была музой. Она всегда вдохновляла меня, и я почувствовал себя таким… опустошенным, когда ее не стало рядом. Казалось, я больше никогда не смогу рисовать, но потом во мне проснулась злость и большее вдохновение, чем я испытывал годами. Я хочу прочувствовать эту боль, обуздать ее и умело использовать. Наверное, мне нужно извлечь какую-то пользу из всего этого, – он был в некотором замешательстве из-за своей желчной речи. – Я хочу суметь простить нас обоих.

Я была поражена их мужеством и честностью. Они вдохновили меня. И вот, та девочка, которая терпеть не могла читать вслух настолько, что притворялась перед матерью больной вместо того, чтобы рискнуть ответить на уроке, рассказывает людям, которых никогда раньше не встречала, зачем она сюда приехала.