Шпага чести - Владимир Лавриненков

Всматриваясь в земные ориентиры и поглядывая по сторонам, пилот вдруг заметил справа сзади самолет. Круто развернувшись, рванулся к нему, а тот уже шел в пике. Только теперь Сент-Фалль рассмотрел, что это фашист. «Недаром в полку от летчика к летчику передаются слова Тюляна: истребитель должен иметь глаза на затылке».

Надо быть осторожнее. Только подумал это, обнаружил сзади другой самолет. Идет прямо на него. Жак прибавляет обороты, а винт начинает «выдавать кресты» — останавливаться: пробита система бензопитания. Ну все, кончилась одиссея Жака де Сент-Фалля. Он бросает последний взгляд на настигающий его самолет и вдруг видит трехцветный кок. Ура! Свой! Да это же Альбер! Жак ошалел от радости. Он стал оживленно жестикулировать, объясняя, что весь пронизан снарядами. А тут наступила неприятная тишина: двигатель остановился. «Як», резко клюнув носом, пошел вниз. Надо выбирать площадку для посадки. Вон среди леса поляна…

Марсель Альбер, поняв ситуацию, стал в круг, чтобы проследить за тем, как пройдет приземление. И увидел такое, что долго будет потом прокручиваться в памяти замедленной киносъемкой: «як», ткнувшись носом в землю, перевернулся, потом встал дыбом на хвост, завалился на крыло и снова перевернулся.

Альбер возвращался домой без ведомых. Неизвестно, где Фуко, вряд ли остался в живых Сент-Фалль.

А Жак не погиб. В последнее мгновение перед ударом о землю он пожалел о том, что не пристегнулся ремнями. Ими французы вообще не пользовались: на «яках» эти ремни были жесткими, без регулировочных приспособлений.

Последнее, что помнил Жак, это как он уперся руками в стойку коллиматорного прицела.

Когда пришел в сознание, увидел: кабина наполовину забита сырой землей, смешанной с травой. Гарь не дает дышать. Попробовал выбраться — с ужасом вспомнил, что забыл до соприкосновения с землей отбросить фонарь. Его намертво заклинило. «Если вспыхнет пожар, есть перспектива быть заживо зажаренным». Жак только теперь почувствовал, что шерстяной шарфик — подарок невесты — весь пропитан кровью. Начал ощупывать голову и лицо. О, ужас! Нижняя губа висит тряпкой — результат «поцелуя» с ручкой управления.

Надо выбираться. Но как? Попробовал плечом высадить фонарь — не поддается. Вдруг слышит стук по остеклению. Поднял глаза — русский солдат.

Никогда еще Жак не испытывал большего счастья, чем при виде этого белесого человека в выгоревшей гимнастерке и заношенной пилотке с красной звездочкой.

«Сейчас ничего не страшно. Буду жить!» Извлеченный из кабины, Сент-Фалль сразу же попал в руки военного врача, который немедля пришил ему губу.

— До свадьбы заживет!

— Если я сам доживу до нее.

— После того что с вами случилось, вас уже ничто не возьмет.

— Спасибо, доктор. Помогите мне, пожалуйста, добраться до своего аэродрома.

Поблизости нашелся маленький У-2 с пилотом. Когда он приземлился с Жаком на борту, у «нормандцев» находился генерал Пети. Пуйяд представил ему молодого летчика с изуродованным лицом:

— Сент-Фалль возвратился с первой победой.

— Я… нет… не так, — промычал Жак, не в состоянии шевелить губами.

— Молодец! — пожал ему руку генерал Пети. — Теперь отправляйтесь подлечиться.

Убывая в подмосковный госпиталь, Жак оставил Альберу записку: «Я никого не сбивал, даже не открывал огня».

В палате он, к большому удивлению, оказался на койке рядом… с Фуко.

Подбитого в том бою, его без сознания подобрали пехотинцы и отправили в Москву. Он был недвижим — ему растягивали поврежденные позвонки.

— А того боша, который прошил тебя, я сбил, — сказал Фуко, выслушав рассказ Жака о том, как поздравлял его с победой сам Пети.

Пьер Пуйяд не мог быть доволен результатами переучивания новичков, однако вынужденно бросал их в бой. Делалось это со многими предосторожностями, ограничениями и подстраховками, однако закон войны — побеждает сильнейший — действовал со всей неумолимостью. Ряды «нормандцев» продолжали таять. Один пилот сбит, другой пропал без вести, третий ранен, четвертый заболел. И наступил день, когда одновременно могли подняться в воздух только десять истребителей.

Обстановка на фронте накалялась. Приходилось всем составом вылетать на задания, а на обратном пути каждый раз пересчитывать свои самолеты в надежде, что никто из них не пропал, не отстал.

В одной из схваток с армадой «хейнкелей» и «фокке-вульфов», в которой были сбиты восемь вражеских машин, бесследно исчез «як» Ива Фару. Никто не видел, куда он девался, что с ним случилось. Через три дня летчики традиционно поделили между собой его вещи. И только закончили это грустное занятие, над аэродромом появилась «стрекоза» — У-2. Как всегда, подумали: прибыло начальство. Но ошиблись. Это везли в Москву тяжелораненого Ива Фару. Везли с аэродрома советского полка, на который француз буквально чудом, движимый последними проблесками сознания, посадил подбитый самолет. Там врачи сделали ему несколько операций, однако положение оставалось угрожающим, и пилота направили в стационарный госпиталь. Он уговорил летчика сделать круг и сесть в расположении «Нормандии».

Бледный, обескровленный Ив прошептал черно-синими губами:

— Соберите и сложите мои вещи обратно. Я к вам еще вернусь. — И в который раз он потерял сознание.

У-2 взмыл в небо, а оставшиеся на земле товарищи с радостью складывали в чемодан Фару кто рубашку, кто бритву, кто носовой платок. Сам ритуал «дешевой распродажи вещей», как его называли, уже никого особо не волновал. Появилась даже шутка, так сказать, висельного свойства: «Черт возьми! Мои подтяжки совсем износились. Быстренько слетай к фрицам, попроси, чтобы тебя сбили».

В госпитале Ив Фару был окружен заботой и вниманием Люсетт. Она некоторое время сама болела, лечилась в Новосибирске, а вернувшись в Москву, первым делом поинтересовалась, где лечатся раненые французские летчики. Вместе с Жинетт Люси как бы стала сестрой милосердия. Тем самым девушки немало способствовали выздоровлению «нормандцев». Тем из них, кто поднимался на ноги, они устраивали маленькие развлечения — водили в цирк, театр, кино. Благодаря этому Ив Фару смог сделать для себя крайне удивившее его открытие одной из причин поражения Наполеона. Они смотрели спектакль «Давным-давно». Когда по ходу действия на сцене появился мужик с подковой в руках и стал рассказывать что-то, в зале все начали смеяться. Ив никак не мог сообразить, что смешного нашли люди в обыкновенной подкове. А когда Люси объяснила, сам залился смехом. Оказывается, что французская подкова была совершенно стерта, а такого никогда не случалось с русскими: они имели специальные шипы.

Фару и Фуко выписались из госпиталя вместе. Вместе возвратились в свой полк, который находился уже в Туле.

От Люси они знали: генерал Пети недавно побывал в полку, убедился, что дух французов высок, сражаются как львы. С одобрения де Голля он возбудил перед советским командованием вопрос о создании авиационной дивизии «Нормандия» с русским техническим персоналом.

— Я воздаю должное советским механикам, — заявил он. — Без преувеличения могу сказать, что эти люди благодаря самоотверженности, опыту, любви к делу стали лучшими друзьями французских летчиков. Они дороги им, как братья.

В штабе Советских ВВС отнеслись к идее генерала Пети одобрительно и обещали доложить о ней Сталину.

Фару и Фуко были уверены, что в Туле уже происходит переформирование полка в дивизию. Однако «Нормандию» пока отвели с фронта по другой причине. Она понесла слишком большие потери. Не стало Андре Бальку, Лео Барбье, Мориса Бона, Поля де Форжа, Жеральда Леона, Жака Матиса, Андре Ларжо, Роже Дени, Жана де Сибура… Все погибли в районе Ельня — Смоленск.

Особенно непредвиденной была смерть Жана Рея. Пуйяд поручил ему вместе с Астье доставить на У-2 в штаб дивизии срочное донесение. Часть маршрута пролегала над линией фронта. И тут Рея подстерегла вражеская… автоматная очередь. Его тело было буквально изрешечено пулями.

В середине октября накал сражения достиг высшего предела. Многие летчики увеличили свой боевой счет сбил пятого «фоккера» сам командир полка. Вместе с тем сказывалось нервное и физическое перенапряжение летного состава. К вечеру пилоты валились с ног. А тут еще приближалась русская зима. Такая же, как та, которую французам уже пришлось пережить; и они с тревогой думали о предстоящих холодах.

Французская военная миссия, тщательно взвесив ситуацию, решила сохранить костяк «Нормандии» для будущей авиадивизии и попросила советское командование временно снять полк с фронта, отвести его на зимние квартиры.

Оснований удовлетворить эту просьбу было более чем предостаточно. За девять месяцев боев «нормандцы» сбили 75 вражеских самолетов, выполнили ряд других ответственных заданий. Потери французов составили семнадцать человек, в том числе девять из первых добровольцев. Из состава ветеранов остались, в живых только Альбер, Беген, Лефевр, де ля Пуап, Риссо. Беген был трижды сбит; он очень сдал, начали пошаливать нервы, и пришлось отправить его в кратковременный отпуск с поездкой в Москву.