Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе - Наталия Варбанец

Следует отметить и другое: четкое разделение двух предприятий и двух контрактов присутствует в показаниях Гутенберга и Штокара, знавшего о деле от Андреаса Дритцена, и, видимо, в сделках опытного; в свидетельствах Антония такого различия между первой и второй afentur und kunst Гутенберга (между производством «зеркал» и другим делом) нет. И о первом контракте Антоний не помнит, был ли он, и все дело явно мыслит как единое. И еще: Андреас Дритцен, обычно отвечавший на вопросы о деле речами о том, сколько оно ему стоило, одному из заимодавцев (которому сперва говорил, что занимается «чем-то, на что не может собрать достаточно средств») сказал, что он — Spigelmacher (делатель зеркал), но долг при этом брал на второе дело, обозначение профессии было маскировкой. Последнее плюс тот факт, что Дюнне уже в 1436 г. зарабатывал у Гутенберга на чем-то, относящемся к печатанию, и двузначность слова Spiegel подсказали в свое время гипотезу, что и первое начинание было связано с каким-то видом книгопечатания, и что целью его было «Зерцало человеческого спасения» (считая, что Гутенберг начинал с опытов в лубочной технике, ему приписывали то самое издание «Зерцала», о котором шла речь выше, см. гл. II). Хотя ныне возобладало буквальное прочтение (сувенирные зеркала на Аахенском паломничестве продавались и единично от 1430-х гг. даже дошли), упоминаемые материалы (свинец, на покупку которого члены товарищества занимали деньги под поручительство разных лиц и друг друга), производственные процессы (плавка, а значит, и отливка), предметы — пресс, формы (что в ту пору обозначало не столько формы отливочные — глубокие, сколько высокие — выпуклые — формы, включая лубочные) в сочетании с тем, что, как известно из других источников, Хейльманы (среди свидетелей был еще третий брат Клаус) имели у св. Арбогаста бумажную мельницу, говорят скорее в пользу первой гипотезы. Нужно добавить: производство зеркал, в отличие от печатания, единовременным процессом быть не могло, а предполагало постепенное накопление готовой продукции, которой в 1438 г. должно было быть уже немало. Гутенберг же при обсуждении нового договора говорит только о том, что имеется уже много оборудования (которое, значит, хотя готовилось ранее, годилось и для нового дела). Кроме того: трудно представить, чтобы запас зеркал мог оставаться скрытым, еще труднее — чтобы видевшие работу свидетели не сумели опознать зеркала. И главное: замысел напечатать «Зерцало» — сперва, видимо, по близкому к нидерландской печати способу (судя по «Кельнской хронике», тогда малоизвестному), являлся бы — в ходе заготовки печатных форм — прямым путем к изобретению типографи́и, зеркальное производство с ним не связано (и именно этим импонирует исследователям).

Вопрос в том, на какой технической стадии изобретение было застигнуто смертью Андреаса Дритцена (именно этот, конца 1438 г. этап отразился в протоколах). Гутенберговедение все еще пытается согласовать толкование технической стороны дела с тем, что часть ранних известий в качестве места изобретения называет Майнц, ради этого поступаясь сообщаемым основными источниками годом изобретения — 1440, раз он приходится на страсбургский период Гутенберга. Ибо Майнц с 1450-х гг. утвердился большим типографским делом и первыми известными колофонами. И майнцская версия шла от Шеффера. Ранние свидетельства в пользу Страсбурга и посейчас рассматриваются как «колокольный» патриотизм. Чтобы объяснить, каким образом труд Гутенберга мог еще 10 лет после тяжбы 1439 г. оставаться бесплодным, ученым приходилось изыскивать для страсбургских его опытов заведомо несостоятельную технику (см. гл. II), какой ни один золотых дел мастер XV в. для такой цели придумать не мог. Делаются также попытки расшифровать страсбургские опыты Гутенберга через одно современное ему и довольно загадочное известие: в конце прошлого века в Авиньоне были обнаружены акты 1444–46 гг., касающиеся Прокопа Вальдфогеля из Праги, тоже ювелира (argentarius), который под клятву сохранения тайны учил за плату «искусству искусственно писать» (ars artificialiter scribendi) и изготовил несколько алфавитов, в том числе два еврейских, из железа или стали (пунсоны?). В актах перечислен рабочий инвентарь — приспособления из олова, латуни, дерева, стальной винт. Употребляется термин litterae formatae, который, видимо, обозначает буквы, «отлитые в форму» (но встречается также в применении к инициалам, а значит — к металлическим штампам, которыми пользовались для нанесения контуров). В 1446 г. Вальдфогель исчез. Следов ранней авиньонской печати не обнаружено. Аналогии со страсбургским периодом Гутенберга разительные. Сходные договоры на обучение как упомянутому «искусству», так и ювелирной работе (in arte argenteriae) с внесением учениками авансов. Займы — в том числе у красильщика, еврея Кадерусса, для коего и изготовлялись еврейские алфавиты. Кадерусс два года обучался «искусственно писать» и, кроме того, учил Прокопа крашению и ссужал деньгами под залог его «форм», но также мебели и одежды (что показывает изрядную бедность ювелира). Сходна тенденция селиться вместе со своими компаньонами: это — с перерывом для другого ученика — имело место в отношении Жирарда Ферроза, слесаря, который затем одновременно с Прокопом исчез из Авиньона. Такое же стремление сохранять собственность на рабочее оборудование: при договоре с двумя студентами один из них — Мано Виталис, на средства которого делалась часть инвентаря, обещал все вернуть по первому требованию, что и выполнил, расторгая договор в связи со своим и своего товарища отъездом. Вальдфогель тоже обязует своих учеников никого не обучать его искусству, добавляя еще оговорку — не разглашать, кем оно им показано (nulla mundi eam docebit neque revelavit fuisse osten-sam per quemvis), но разрешая его использовать на расстоянии от мест своего пребывания.

Общая модель и дела и поведения (своеобразна лишь присяга Виталиса в том, что искусство Прокопа нужное и полезное, данная по желанию последнего) подсказывает мысль о прямых контактах пражского ювелира с Гутенбергом, а временное совпадение авиньонского известия (Вальдфогель появляется после начала 1444 г., без точной даты) с лакуной в данных об изобретателе соблазняет на их отождествление. Для первого сама модель дает полное основание. Отсутствие следов Вальдфогеля в страсбургских архивах тому не препятствует: авиньонские акты всплыли после частичной их гибели. И сами по себе прибытия и отъезды городским управлением в XV в. не регистрировались. В 1439 г. Вальдфогель приобрел гражданство в Люцерне, что вероятности его пребывания в Страсбурге в ближайшие годы не снимает: между обоими городами были деловые связи (так, в 1443 г. в Люцерне у Йорга Дритцена была тяжба). В самом Авиньоне можно наметить цепочку, связующую Прокопа со Страсбургом. Среди свидетелей в актах упоминается торговец Арбогаст Basileae (это, видимо, указывает на приезд из Базеля, но Арбогаст — имя страсбургское), с 1435 г. ставший авиньонским гражданином, что создавало здесь опорный пункт для его земляков. В бытность Вальдфогеля там отмечается появление страсбуржцев, в том числе однофамильца (или родича) гутенберговского компаньона Риффе. Исключить тождество Гутенберга и Вальдфогеля тоже нельзя: отсутствие документации личности в те века открывало возможности двойственного существования, а фамилия пражского ювелира (Вальдфогель — лесная птица) вполне годилась для прозвища почему-либо скрывающегося человека. Последнее относится уже к области недоказуемых догадок. К тому же, в практике обоих имеются и различия: «искусство» Прокопа по актам выглядит как некий индивидуальный вид механического письма, не только обучаться, но и практиковать его можно было в одиночку, что для типографской работы допустимо, но не характерно. Нет упоминания о каком-либо прессе (но можно счесть за его деталь указанный в актах стальной винт); если таковой был (деревянные детали не уточнены), то небольшой. Известие о Вальдфогеле показывает, что отмеченная в Праге в 1570 г., когда об авиньонских актах слуху не было, версия, будто либо изобретатель книгопечатания, либо его помощники были из Богемии, имела основания.