Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе - Наталия Варбанец

Тяжба Йорга и Клауса Дритценов против Ханса Генсфлейша из Майнца, именуемого Гутенбергом, шла о наследстве умершего на Рождестве 1438 г. брата их Андреаса, являвшегося компаньоном Гутенберга по некоему делу и вложившего в него все свое — вряд ли большое — достояние. На этом основании Дритцены требовали, чтобы Гутенберг либо взял их в дело вместо покойного, либо вернул его пай. Встретив отказ, они обратились в суд. Судей занимала имущественная и юридическая сторона дела. Все участники, стараясь сохранить его суть в секрете, выражались неопределенно: Гутенберг обозначал его как свое «предприятие с искусством» — Afentur mit der kunst (kunst обозначало всякое ремесленное уменье), другие — просто werck (дело) или «это». В чем оно состояло, можно заключить лишь из обмолвок свидетелей либо по косвенным признакам. Самое в этом плане важное — показание ювелира Ханса Дюнне, что он три года назад заработал у Гутенберга 100 гульденов «только на том, что относится к печатанию» (was zu dem trucken gehöret). Оно указывает, что Гутенберг в 1436 г. был в Страсбурге, а главное — что он тогда уже полагал что-то печатать, причем в металлической технике (иначе — ненужен был заказ у золотых дел мастера). Из актов неясно, ранее или позднее этого срока он по просьбе Андреаса Дритцена стал обучать его ювелирным работам (упоминается stein bolieren — полировка камней, на которой, по словам Гутенберга, Андреас хорошо зарабатывал). Сколько-то времени спустя Андреас узнал, что у Гутенберга договор со старостой Лихтенау Хансом Риффе о некоем искусстве для Аахенского паломничества, и просил включить его в качестве участника и научить этому искусству. Священник Антоний Хейльман также стал «очень просить» Гутенберга, чтобы он взял его брата, тоже Андреаса in die ochenfahrt zu den spigeln. Так выясняется, что это был договор об изготовлении зеркал (или «зерцал»), Гутенберг сперва отказывал, так как не хотел, чтобы друзья Андреаса завтра сказали, что это шарлатанство (göckelwerk), затем согласился; было составлено и письменное соглашение. В 1438 г. выяснилось, что Аахенское паломничество переносится с 1439 на 1440 г. Цель товарищества отпадала. Но оба Андреаса, узнав, что Гутенберг занимается еще какими-то «искусствами» (которые по договору не был обязан им сообщать), стали настаивать, чтобы он их этим искусствам обучил и взял в компанию, о чем Антонием Хейльманом был составлен новый договор сроком на 5 лет. И опять Антоний «упрашивал» Гутенберга включить в дело и выучить ему Андреаса Хейльмана и снова повторил свое желание это у Гутенберга заслужить (umb in verdienen), что вместе с осведомленностью в деловой стороне предприятия позволяет считать его негласным членом сообщества (Gemeinschaft). Первый договор предполагал то ли равную долю во взносах (а значит, в доходах) Гутенберга и Риффе, то ли две трети Гутенберга и одну Риффе — здесь показания Антония, свидетеля Дритценов Штокара и решение суда расходятся так же, как в отношении доли обоих Андреасов. По изложению судебного решения, составленного на основании контракта, Гутенберг вносил половину, Риффе четверть, оба Андреаса — по одной восьмой общего вклада в дело, что наиболее вероятно; только так Гутенбергу гарантировалось преимущественное право на его «искусство». Но возможно, что это относилось лишь ко второму договору (так оно изложено Штокаром), по которому и тот и другой Андреас обязывались также дополнить свои паи, по версии Штокара — до 500 гульденов, по показанию Гутенберга и священника — до 410 гульденов плюс то ли 75, то ли 85 гульденов платы мастеру за участие в секрете и за обучение. Правда, в связи с этим договором тот же Антоний приводит слова Гутенберга, что «теперь, когда так много оборудования уже имеется и еще делается» (zo vil gezüges do ist und gemäht werde), а паи обоих Андреасов почти полностью внесены, искусство они получат даром. Но это, видимо, касалось уже следующего этапа, относительно которого Гутенберг предложил, чтобы они во всем были равны и едины и чтобы никто от другого ничего не скрывал, потому что Антоний прежде для него так много сделал (sit er jn vor zo vil geton). При этом контракте оба Андреаса не хотели иметь дела с Риффе, так как они все «получили от Гутенберга» (was si hetten das hetten si von Gutenberg wegen), но Риффе в товариществе остался. Намечалось, что сообщество будет жить бурсой, т. е. вместе и на равных основаниях при монастыре св. Арбогаста у Гутенберга. По каким-то причинам вопросу о бурсе и тяжбе придавалось большое значение. Это видно из свидетельств — от Антония Хейльмана, показавшего, что, кроме случая, когда оба Андреаса доставили Гутенбергу полуфудр (ок. 6,8 л.), а Андреас Дритцен подарил еще омен (ок. 1,3 л.) вина и около сотни груш, последний ничего за свой стол не вносил и «с нами бурсы не имел», до Морица Бейльдека, слуги Гутенберга, который утверждал, что бурса должна была начаться после Рождества, как раз когда Андреас Дритцен умер, а до того он, хотя ел у Гутенберга часто, ни гроша не платил. И из вспышки Йорга Дритцена, с угрозами и руганью обвинившего Бейльдека во лжесвидетельстве (что тот обжаловал суду). Из других показаний явствует, что Андреас жил, работал и умер у себя: «бурса», если была (как свидетель Дритценов Штокар утверждает, что, вступив в сообщество, оба Андреаса zu Gutenberg komme zu sankt arbogast, т. e. переехали к Гутенбергу), то вскорости прервалась. Решение судей (12.XII.1439 г.) было в пользу Гутенберга, ибо контракт оговаривал на случай смерти кого-либо из участников в течение договорного срока (Гутенберг говорил Антонию в основном о смерти своей) компенсацию в 100 гульденов для наследников по окончании этого срока, с запретом открывать им секрет производства. Все искусство, оборудование и готовые изделия (alle kunst, geschirre und gemäht werk) оставались собственностью первичных членов товарищества. Договор, который Андреас Дритцен должен был оформить, скрепить подписью и печатью, был обнаружен в его бумагах после смерти; долг, взятый под его поручительство, Гутенберг выплатил ранее. Так как Андреас был еще должен 85 гульденов за обучение, мастер предложил сразу отдать истцам разницу в 15 гульденов, что и было для них результатом суда.

Такова юридическая сторона тяжбы. Бросается в глаза, какое значение — шла ли речь о зеркалах или о другом «искусстве» — придавалось соблюдению тайны дела. Для непосвященных оно даже воочию оставалось непонятным: для кузины Дритценов, Эннель Шультхейсс, которая, по ее словам, часто и днем и ночью помогала Андреасу делать «эту работу»; для Барбель фон Цаберн, молодой торговки, которая как-то ночью разговаривала с Андреасом «о разных вещах» в то время, как он должен был, прежде чем лечь спать, «сделать это», и была испугана, что «это» стоило ему «более 500 гульденов»; для Рембольдта фон Эгенхейма, спросившего Андреаса, что он делает с теми «вещами», над которыми трудится. Особенно колоритен рассказ Антония, как незадолго до Рождества Гутенберг послал Бейльдека «за всеми формами», какие находились у обоих Андреасов, и велел у себя на глазах их расплавить (…und wurdent zurlossen das er es sehe), хотя о некоторых сожалел (un jn joch etliche formen ruwete). Если бы причиной было недовольство их качеством или изношенность, присутствие самого мастера вряд ли было бы непременным и срочность столь настоятельной. Кроме того, после смерти Андреаса в доме Дритценов остался сделанный для товарищества Конрадом Заспахом пресс, а в нем (in der presse liegent) лежал некий четверочастный предмет, коему Гутенберг придавал особую важность. Он на следующий же день послал Бейльдека к Клаусу Дритцену сказать, чтобы тот вынул два винта, тогда четыре части (stücke) распадутся, их нужно положить на пресс, и никто не узнает, что это такое. С тем же пришел к Заспаху Андреас Хейльман, прося его вынуть и развинтить этот предмет в тех же выражениях, что и Бейльдек. Заспах этого предмета — ding — не обнаружил; то же сообщил Бейльдеку и Клаус Дритцен (ему Гутенберг передавал и приглашение для разговора). Об этой просьбе упоминают и Антоний, и родственные Дритценам супруги Шультхейсс, слышавшие разговор Бейльдека с Клаусом. Несмотря на сбивчивость передачи (свидетели говорят то о четырех предметах, которые нужно разнять и положить врозь, то о самом прессе), обозначение ding — вещь, лежащая в прессе (особенно в устах делавшего пресс Заспаха), позволяет считать, что это был отдельный предмет, к конструкции пресса не относящийся. Хотя Андреас Хейльман мотивировал свою просьбу к Заспаху тем, что тот делал и знает пресс, но скорее чтобы избежать неприятного поручения; для выполнения его знания пресса не требовалось: то же через Бейльдека предлагалось сделать Клаусу Дритцену, который ничего не знал. Остается неясным, утаил ли Клаус этот предмет в надежде разобраться, «что это такое», или вернул Гутенбергу.