Лучшее эфирное время - Джоан Коллинз

Первыми прибыли Розалинд Ламаз и Джонни Свэнсон. Розалинд оделась непринужденно – узкие белые кожаные брюки были заправлены в семисотдолларовые ковбойские сапоги от Ди Фабрицио, отделанные бирюзовой кожей; вырез бирюзовой ковбойской рубашки доходил до пупка; шею украшало массивное серебряное ожерелье, подобно трофеям давно забытых племен, усыпанное огромными камнями бирюзы и натурального жемчуга. Серебряный пояс подчеркивал ее двадцатитрехдюймовую талию, а смуглые пальцы были унизаны бирюзовыми кольцами.

Джонни и Розалинд были давними друзьями и могли рассчитывать друг на друга, когда требовался «дежурный эскорт», а никого более привлекательного на горизонте не предвиделось. Джонни было двадцать девять, Розалинд – тридцать шесть. Ростом шесть футов, он прекрасно смотрелся рядом с ее пятью футами двумя дюймами. Джонни был очень привлекателен и по-юношески учтив, а блестящее остроумие придавало ему особый шарм. Молодой обаятельный и общительный, он легко находил подход к женщинам.

«Если она идет навстречу, будь ласков», – это было его своеобразным девизом.

Джонни был знаменит своей репутацией «прилипалы», впрочем, как и колоритной историей своей семьи.

Розалинд поправила серебряное ожерелье и оглядела комнату. Она увидела нескольких киноактеров и вдруг… Эврика! И он здесь, старый толстяк Эбби Арафат! Это ведь ключ к ее будущему. Она соблазнительно взглянула на Эбби, и роскошные бедра задвигались в такт ее притворным интонациям:

– О, мне так все надоело – столько предложений сниматься, но ничто не вдохновляет. Что мне делать, Эбби, дорогой? – Розалинд не хотела, чтобы он знал о том, как ей нужна Миранда, хотя она и дала согласие на пробы.

«Выигрывает самый хладнокровный» – эта американская поговорка в последнее время стала очень популярной.

Эбби мусолил свою сигару и вполуха слушал забавную болтовню Розалинд, не отводя взгляда от другой женщины, которую на следующей неделе ему предстояло пробовать на роль Миранды. Эта Хлоя. Красива и обаятельна. Его глаза сузились, рассматривая ее великолепную фигуру в облегающем белом шелковом платье от Аззедин Алайя, черные волосы, ниспадающие естественными волнами, и очертания ее красивой груди, особенно заметные, когда она запрокидывала голову, хохоча в разговоре с Алексом Эндрюсом. Где же ее муженек, недоумевал Эбби. Почему он не следит за такой красоткой?

Алекс Эндрюс был одним из самых отборных самцов в Голливуде. Красивый, молодой, сексуальный, светловолосый, мужественный, умный, он обладал всем, что требовалось для большого экрана. Однако сегодня, размышлял Эбби, глядя на него, молодость, красота и прочая ерунда – не самое главное. В тридцатые, сороковые, пятидесятые годы этого, конечно, было достаточно, чтобы стать звездой, но уже в шестидесятые эти атрибуты стали второстепенными в актерской карьере. Разве Дастин Хоффман, Майкл Кейн и Джек Николсон были молоды и красивы? Нет. Они были актерами, артистами, трагиками, которые постоянно совершенствовали свое искусство. Талант и обаяние. Интересная внешность и ум. Вот что нужно было кинематографу восьмидесятых. Зритель был слишком требователен. Молодость, красота, сексуальность – все это ушло на второй план. Ценились талант, личность, ум и индивидуальность.

Алекс, упорно работая со своим сценическим педагогом, старался приобрести все эти качества. Но сегодня вечером он устремился в другом направлении, обратив взгляд своих карих глаз в сторону Розалинд и развернувшись так, чтобы она могла оценить его достоинства, спрятанные в черных кожаных брюках. Алекс был чистая душа, ковбой из Индианы со всей полагающейся наивностью. «В его голове огромные пустоты», – съязвил Джонни, всегда бдительно осаживающий новичков, пытающихся пробиться в круг избранных.

Джонни были открыты в Голливуде все двери: приемы любого уровня, оргии, нудные благотворительные мероприятия – везде он был желанным гостем. Он не был актером, но он был из прекрасной семьи, хотя никто толком и не знал, кем же он был зачат. Алекс же был аутсайдером. Новичком. Его главные достоинства – внешность и сексуальность. Ни семьи, ни происхождения. Ему еще нужно было очень стараться, взбираясь наверх, хотя его агент и уверял, что роль сына Стива в «Саге» у него в кармане.

Алекс охотно болтал с Розалинд, пытаясь разжечь ее интерес. Он понимал, что, хотя она и большая звезда, а он всего лишь начинающий, они оба играли в одну игру. Он чувствовал ее сексуальный голод. Чувствовал это по тому, как ее круглые карие глаза жадно оглядывали его скуластое лицо. Ее пухлые, унизанные кольцами пальчики начали нежно теребить его черную шелковую рубашку. Слегка, словно бабочка касалась крылышками. Ему и в голову не могло прийти, что Розалинд сейчас думала вовсе не о нем. У нее в мыслях была Анжелика. Не дай Бог, если это сборище когда-нибудь узнает, что она лесбиянка. Тогда конец ее карьере. Мужчинам все дозволено в этом мире, это их мир, но женщина – секс-символ – и лесбиянка? Боже упаси. Ей никогда не видать работы.

Эбби Арафат плавно продвигался сквозь толпу гостей, вступая в разговор со всеми. Улыбающийся, кивающий, обаятельный, он сознавал, что сегодня вечером он король. А как же иначе? У его ног были сливки актерского мира, и все сгорали от желания сыграть одну из шести или семи самых замечательных ролей в «Саге».

Эбби был печальным свидетелем ухода настоящих, великих кинозвезд. Хеди Ламарр, Ава Гарднер, Лана Тернер, Рита Хэйуорт. Цветущие, нежные, шестнадцати-семнадцати лет, сорванные со студенческой скамьи или из-за прилавка косметических товаров в местной аптеке, обожаемые и боготворимые, но всего через несколько лет забытые непостоянной в своих пристрастиях публикой, которая легко переключалась на новые лица. Эта самая публика не знала, что кумиры, которым она поклоняется, были во многом слеплены кропотливым трудом студийных работников. Многие из этих актеров были лишь манекенами, без души, без мозгов, без жизни – роботы, которые подчинялись законам студии и делали то, чему их учили. Так и должно быть, думал Эбби. Делай то, что говорят в студии. Хватит этих дурех с мозгами, этих Гленды Джексон, Ванессы Редгрейв и Ширли Маклейн. Они думали, что у них есть идеи. Хотели сами быть режиссерами, директорами, хотели права голоса. Ими нельзя было руководить, они не воспринимали ни похвалу, ни лесть.

Никто из них никогда не будет играть ни Миранду, ни даже Сайроп. Эбби даже не рассматривал их в качестве возможных претенденток на эти роли. Ему нужна была в первую очередь женщина – привлекательная внешне, беззащитная, мягкая, элегантная, сексуальная – словом, совсем не та «эмансипе», которая вошла в моду в восьмидесятых. Женщина чувственная, рядом с которой мужчина осознает себя мужчиной. Женщина, как… Хлоя. Взгляд Эбби опять скользнул по изгибам ее великолепной фигуры, изящно облегаемой шелковой тканью платья. По лицу можно было угадать скрытый темперамент, это было лицо опытной женщины, но вместе с тем свежее и молодое. А почему бы не Хлоя, размышлял Эбби, пожевывая сигару. Разумеется, она всего лишь эстрадная певица, но кто сказал, что певцы не могут играть? Посмотрите на Стрейзанд, Минелли, Шер. Нет, поразмыслив, Эбби все-таки решил, что не могут. От Стрейзанд у него начиналась изжога.