Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - К. Любарский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но ведь именно для жизни по вере и нужна бывает нам святая Евхаристия. А если искушения во время литургии будут повторяться, то как бы не лишиться Вам этого таинства. Надо заметить, что искушениям способствует наша испорченная церковная традиция. Евхаристия совершается «тайно» за иконостасом, народ же в храме в ней не участвует — только слушает в это время, как наёмный, отчужденный хор тянет малосодержательные песнопения… Скука. А ведь мы должны бы не со стороны размышлять об Евхаристии, а на деле совершать её. Позвольте дать Вам добрый совет: устройте для себя литургическую реформу — читайте молитвы святой Евхаристии, приобщайтесь к этому чудотворному таинству благодарения, надежды, душевно-телесного освящения. Тексты молитв и всё другое на эту тему — в первом сборнике нашей переписки. При случае непременно посоветуйтесь с нашим другом Б., у него есть проникновенный опыт Евхаристии.
В заключение Вы вспомнили о книге С. Л. Франка «С нами Бог». Это даёт мне повод исправить ещё одно моё упущение. К идее всечеловеческой Церкви доброй воли я пришёл до чтения упомянутой книги; но в реферате мне следовало на неё сослаться, её цитировать. Сейчас я это восполню — приведу некоторые из сохранившихся у меня выписок. Вот о неверующих христианах:
…Если и полезно пытаться отдавать себе по возможности точный умственный отчёт в содержании веры — в содержании Христовой правды, — то никогда не нужно забывать при этом, что различие между «верующим» и «неверующим», между «христианином» — подлинным учеником Христовым — и человеком, пренебрегающим христианской правдой и её отвергающим, отнюдь не определяется той или иной системой идей, признаваемой или не признаваемой человеком. Это различие определяется только тем, живёт или нет в душе человека та реальность, о которой говорит вера, действует ли в его душе благодатная сила правды Христовой или нет. В этом смысле, как уже приходилось указывать, неверующие, ищущие правды и осуществляющие её в жизни, бессознательно суть верующие и христиане, а люди, равнодушные к правде, творящие, а тем более одобряющие неправду, тем самым обличают своё неверие, хотя бы они исповедали на словах или умом всё содержание «символа веры». Гуманитаристы последних, неверующих веков были бессознательными, слепыми, неблагодарными к источнику своей веры, часто заблуждавшимися и спотыкающимися на своём пути потенциальными христианами; а церковно-настроенные защитники неправды, равнодушные к страданиям, ею порождаемым, были людьми, фактически отпавшими от правды Христовой…
В отличие от «реально-эмпирических» церквей веры, философ развивал понятие единой «сущностно-мистической» Церкви Христовой. В частности, он писал:
…Божий взор — и Божья любовь — объемлет сразу всё время — прошлое, настоящее и будущее. Поэтому все, искавшие правды и спасения, то есть в этом смысле предугадывавшие реальность Христа, бывшие её потенциальными причастниками до исторического момента Его воплощения, включены в Богочеловеческий организм сущностно-мистической церкви, не менее тех, кому дано было видеть Христа, или кого достигла весть о Нём, Его живой образ. Наивные средневековые представления, ещё доселе не преодоленные, согласно которым даже величайшие религиозные мудрецы и праведники античного мира — и отчасти и ветхозаветные — исключены из спасения в силу только того случайного обстоятельства, что они жили до Христа, явно противоречат существу всеобъемлющей правды Христовой; они забывают простую великую истину, высказанную Христом о Самом Себе: «истинно говорю вам, прежде, нежели был Авраам, Я есмь» (Ин. 8, 58). Древние отцы церкви уже понимали, что, по крайней мере, такие личности, как Гераклит, Сократ, Платон были «христианами до Христа». Все ищущее и предугадывающее правду Христову человечество на протяжении всего времени человеческой истории в этом смысле объемлется сущностно-мистической церковью Христовой.
Но церковь «кафолична», т. е. всеобъемлюща не только в измерении времени, но и во всех других измерениях. Я уже не говорю о том, что она предназначена для всех людей, народов и культур мира, так как её цель есть обновление и спасение всего творения. Это ясно само собой. Но и по своему актуальному составу мистическая церковь всеобъемлюща в том смысле, что она не имеет никаких эмпирически-зримых или определенных границ: она есть единство всего ищущего спасения, а потому и спасаемого человечества. Ни таинство крещения — в смысле эмпирически-совершенного согласно определенным правилам акта, — ни исповедание веры, в смысле явно выраженного рационального признания её истин — не есть необходимый признак «христианина», члена мистической церкви Христовой; этим признаком является незримое, никем, кроме Самого Бога, неустановимое причастие человеческой души правде и реальности Христа. Даже уставные правила эмпирической церкви признают в принципе возможность принадлежности к церкви людей, не подходящих под обычные внешние признаки, определяющие формальное принятие в церковь. Будучи живым организмом, а не организацией, мистическая церковь объемлет всю реальность, в которой действует живая Божественная сила Христа; и человеческому уму не дано видеть, докуда распространяется действие этой силы; здесь можно сказать только одно: оно распространяется на все души, сознательно или даже только бессознательно открывающиеся для Его восприятия…
Есть и другие тексты, показывающие, что С. Л. Франк отчетливо признавал возможность пребывания в мистической церкви всех людей доброй воли, — и верующих и неверующих. Вы спрашиваете — не пора ли Церкви «раздвинуть, вернее, понять свои границы»? Я полагаю, что вопрос поставлен неправильно. Общая для всех «эмпирических» христианских церквей веры граница есть вера во Христа. «Раздвинуть» эту границу церкви веры не могут, — это значило бы для них перестать быть самими собой. Но есть мистическая Церковь Христова, граница которой — добрая воля. Вопрос Ваш может быть поставлен так: не пора ли христианским церквам веры осознать эту широту мистической Церкви Христовой? — Давно пора, но для нашей Русской церкви веры сегодня это возможно только на уровне личных суждений.
Апрель 1975
(Это письмо до К. А. Любарского не дошло.)
К. А. Любарский
Письмо С. А. Желудкову (от апреля 1975)
Из письма жене[18]:
***Помимо неравноправия нашей переписки, о котором пишет Сергей Алексеевич, связанного с моими условиями, и которое, я надеюсь, всё же будет преодолено, рано или поздно, есть и ещё одно неравноправие, внутренне присущее нашему спору и оттого более серьёзное.
Дело в том, что я, сколь бы ни был я убеждён в правоте моей точки зрения, в принципе допускаю всё же возможность её изменения. Хотя мне, такому, каков я есть сейчас, кажется весьма маловероятным, что я когда-либо смогу перейти на позиции человека верующего, тем не менее я на 100 % не могу отвергнуть этой возможности. Мало ли как может сложиться дальнейшая моя судьба, мало ли как могут меняться убеждения и воззрения! Основой для этого является ясное понимание чисто человеческой природы любых воззрений, любой позиции, понимание их неабсолютности. Поэтому, как я ни убеждён в своей правоте, как я ни возражаю на аргументы оппонентов, я всё же откладываю их где-то в запасниках памяти и когда-либо (почему бы и нет?) они могут сработать.
Иное дело Сергей Алексеевич и его друзья. Будучи людьми религиозными, они убеждены в абсолютности своих точек зрения. Они убеждены, что обрели ту высокую ценность, о которой писал в своей статье Аверинцев, столь сочувственно цитируемый энергичной знакомой Сергея Алексеевича. Обретя Бога, они не мыслят возможности (хотя бы минимальной) перехода на иные позиции. Поэтому с их стороны наш спор — никогда не диалог, а всегда лишь монолог, проповедь, хотя они это и отрицают. Субъективно, может быть, никто из них и не стремится «обратить меня в свою веру», но объективно убеждённость в обладании высшими ценностями, в обладании абсолютом, лишает дискуссию необходимого условия — презумпции возможности изменения собственной позиции.
Если ещё на позиции абсолюта стоит Сергей Алексеевич, то по крайней мере он, оставаясь непоколебимым сам, признаёт за другими право на иную точку зрения, хотя это его и огорчает. Но уже несколько иной, видимо, человек, один из друзей Сергея Алексеевича, смотрит на вещи по-иному. Вот, пожалуйста, что он пишет: «Вне религии говорить, спорить о чем-либо, в сущности, по большому счёту говоря, не о чем». «Серьезность, искренность, честность души — только этим религиозным проблемам и предназначены». «Позиция неверия не позволяет быть внутри неё искренним, честным, последовательным, определенным…»