Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - К. Любарский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своем «донкихотском» письме Юра Айхенвальд[22] как-то заметил, что Дон-Кихот утверждает нравственность, ни на чём её не основывая. На самом деле это не так. Дон-Кихот — это предельное выражение человеческой сущности, присущего человеку природного добра, очищенного от всяких наслоений социального (старый спор о том, зол или добр человек от природы, не так уж бессмыслен).
Разумеется, природой заложена в человека не вся этика. С становлением общества, с образованием социальных связей появились и новые морально-этические нормы (например, все нормы, связанные с собственностью), которые не могла выработать природа. Механизм этих норм иной: они не инстинктивны. Неслучайно поэтому, что и прочность их различна. Человеку сравнительно легко украсть (под гипнозом это нетрудно заставить сделать), но почти невозможно убить (все попытки имитировать удар ножом под гипнозом приводят к нервному срыву).
Между прочим, наличие в человеке генетически заложенных нравственных устоев великолепно демонстрирует широко известный параллелизм как положительных, так и отрицательных черт однояйцевых близнецов. Ничего подобного не наблюдается у двуяйцевых. Странное обстоятельство, если считать мораль внесенной извне, данной свыше.
Если уж говорить о том, что принципиально отличает человека от животных, то это вовсе не этика самоотвержения, а прямая противоположность ей — бессмысленная жестокость, корыстность и т. д. и т. п. Животное-фашист немыслимо, Бухенвальд у животных немыслим. Почему так получилось у человека? Почему начинают давать сбой природой заложенные механизмы? (Кстати, странное отличие от животных, если рассматривать человеческую душу, как данную свыше). Думаю, что дело в том, что у человека впервые в истории Земли скорость изменения условий жизни на много порядков превысила скорость эволюционной адаптации, ибо социальная среда меняется неизмеримо быстрее природной. Налицо разрыв между по существу старым (эволюционно) организмом и новой средой. Физиология человека не могла приспособиться к взрывам водородных бомб. Психология — к массированным средствам пропаганды, к новым социальным структурам.
Всё это ставит человека в такую ситуацию, с которой никогда не сталкивалось ещё ни одно животное. Можно было бы придти в отчаяние, но, к счастью, человек наделён и инструментом для преодоления таких кризисных ситуаций, инструментом, какого лишены животные, — разумом! Мы не вправе уйти от вызова, который нам бросает новая ситуация — и я уверен, что человек сможет достойно ответить на этот вызов. Я верю в мощь человеческого разума (вот, пожалуй, ещё один элемент веры в моём индивидуальном мифе).
Мрачные ожидания учёных из «Римского клуба» не кажутся мне обоснованными, хотя такие прогнозы безусловно полезны — полезны, как сигнал тревоги. Гудок пожарной сирены нужен, но если он раздался, то это не значит, что город сгорит, скорее напротив, что он спасётся. Великолепная иллюстрация — нынешняя всемирная кампания за сохранение окружающей среды. Я уверен, что она даст результаты.
В этой связи мне хочется позвать себе на помощь Бертрана Рассела: «В наш опасный век мне встречаются многие люди, которые, как мне кажется, питают самые нежные чувства к страданиям и смерти, а когда в них вселяют надежду, это раздражает их. Они думают, что надежда безрассудна и что, безответственно склоняясь перед безысходным отчаянием, они просто смотрят фактам в глаза. Я не могу согласиться с ними. Сохранение надежды в нашем мире сегодня взывает к нашему уму и к нашей энергии. Ни страдания, ни безрассудство не представляются мне частью неизбежной судьбы человека».
Напомню, что Б. Рассел — автор известной дилогии, одна из частей которой так и называется: «Почему я не христианин?»[23]
Говоря о материалистическом понимании феномена совести, мне хотелось бы подойти к вопросу ещё с одной стороны. Помните, ещё года два назад мы обсуждали вопрос о побудительных мотивах действий человека, и я высказал точку зрения, что таким мотивом является желание внутреннего комфорта. И помню, как я был поражен, познакомившись впервые с работами Ганса Селье по теории стрессов: в них я нашёл ту же самую мысль, только выраженную на точном языке физиологии.
Я не намерен излагать здесь его работы, о них много написано. Коротко — речь идёт о неспецифической гормональной реакции на экстремальные воздействия, как положительные, так и отрицательные. Такие гормональные реакции побуждают человека действовать в направлении уменьшения стресса, в частности, дистресса — отрицательного стресса. И Селье указывает, что одним из сильнейших дистрессов является осознание того, что ты действуешь во вред окружающим или хотя бы бесполезен им. Отсюда сигнальная гормональная реакция и воплощение её в действие.
Я отдаю себе отчёт, что столь «грубый» материалистический подход вызовет инстинктивный протест Сергея Алексеевича и его друзей. Хуже он или лучше религиозного? Дело вкуса. Я не считаю, что материнство становится хуже от того, что ребёнок родится в крови и грязи. Всё это уже бывало в истории. Хуже ли Шекспир миннезингеров с их культом Прекрасной Дамы?
А тело пахнет так, как пахнет тело,Не как фиалки нежный лепесток…
Да ещё ближе ситуация, сложившаяся с появлением Дарвина, — сколько было комического негодования по поводу наших волосатых предков! Неужели будем всё повторять сначала?
В одном из последних писем Сергей Алексеевич приводит действительно очень смешные слова В. Соловьева о том, что русским нигилистам свойствен такой силлогизм: «Человек произошел от обезьяны, следовательно, будем любить друг друга». Хорошо сказано, но, может быть, не так уж неверен силлогизм? Уж если обезьяны умеют любить друг друга, так неужели мы, люди, с нашим разумом, не сможем их превзойти?…
Я расписался, но мне хотелось бы сделать ещё несколько замечаний по более частным вопросам. Я открываю письмо учёного друга Сергея Алексеевича, которого тот выбрал в арбитры нашего спора, и многое в нём меня удивляет. В частности, его утверждение, что, мол, неважно, улучшает или ухудшает мораль христианство, может вполне ухудшить, но это уже неважно, важно, что оно ведет ко Христу??! Вот уж, простите, если вопрос ставится так, то давайте лучше поговорим о погоде. Уж лучше без религии, чем с религией, оправдывающей (чем бы то ни было!) аморализм.
Второе, что меня огорчило, — это абсолютно неверное освещение естественно-научных проблем. Например, трактовка «Бритвы Оккама» в естествознании. Отказ от беспредельного введения новых сущностей вовсе не означает отказа от их введения вообще. Новая сущность вводится в науку тогда, когда возможности старых полностью исчерпаны. Не будь этого, и науки никакой бы не было! Но тогда и только тогда, когда исчерпание действительно полное. Яркий пример — введение Планком сущности «квант» перед лицом так называемой ультрафиолетовой катастрофы. Анологично дело обстояло и с Ньютоном, о котором пишет учёный друг Сергея Алексеевича, и с введением новых типов взаимодействий. Примеры эти являются не опровержением, а ярким подтверждением оккамовского принципа в естествознании.
А вот с биологическими полями Гурвича (да и с самими митогенетическими лучами, кстати, хотя о них в письме и не упомянуто), и с теорией номогенеза Берга дело обстояло иначе. Эти сущности были введены несвоевременно, в нарушение принципа Оккама, и оказались неплодотворными, мертворожденными. (Замечу, кстати, что совершенно неверно утверждение, что главное возражение учёных против номогенеза состоит в том, что он оставляет якобы место для Бога. Во-первых, это само по себе неверно, ибо номогенез, верная или неверная, но чисто естественно-научная гипотеза и Бог тут ни при чем. А обвинять в этом — так даже теорию относительности обвиняли, но не учёные же! Во-вторых, такого обвинения просто ни один учёный не делает. Очень полная сводка аргументов против номогенеза есть в одном из летних номеров «Природы» за прошлый год[24]. Ни один из них даже не упоминает о Боге! Там же, помнится, рассматриваются и трудности эволюционной теории, к которым апеллирует номогенез. Я мог бы сделать здесь то же, но лучше отошлю к литературе. Нас это уведёт в сторону.)
Хотелось бы думать, что всё это должен знать учёный друг Сергея Алексеевича. Но вот, гляди ж ты — и тезис о том, что накопление информации резко снижает энтропию системы, он считает лишь красивой метафорой. А это вовсе не метафора, а точное термодинамическое описание феномена культуры. Отошлю его хотя бы к Шредингеру, к Шеннону. Как-то неудобно даже писать об этом. Или, может быть, смущает язык описания? Но мне всегда казалось странным, почему в применении к человеку непременно должен использоваться только метафорический неоднозначный язык, а не точное математическое описание, если оно в том или ином случае возможно?