Сердце мексиканца (СИ) - Хаан Ашира

Он открыл дверь ванной, но Аля схватила его за руку.

— Не уходи… — просипела еле слышно, но хотелось орать во весь голос, срывая горло.

— Хочешь посмотреть? — устало усмехнулся он.

— Хочу.

Сантьяго пожал плечами и приоткрыл дверь шире, впуская ее.

Он стаскивал с себя задубевшие от грязи джинсы, отвернувшись от Али, а она прислонилась к стене, пытаясь не сползти по ней.

Под стоящей колом от грязи и крови рубашкой была когда-то белая футболка — сейчас казалось, что на нее насенен какой-то оригинальный принт: половина закрашена градиентом от светло-коричневого до темно-бурого с обожженными краями прорехи на боку, где она пристала к коже. Шипя и матерясь на двух языках, Змей принялся осторожно отдирать ткань, присохшую к ране.

У Али поплыли круги перед глазами — не от вида крови, а от острого приступа эмпатии.

— Ты ранен, — заметила она очевидное.

— Да какое там ранен, — пробормотал он сосредоточенно. — Считай, просто ободрался, там едва задело. Самая легкая моя война. Почти без потерь.

Если не считать Хесуса.

Никто этого не произнес, но оно как будто все равно прозвучало.

— Ты убил… своего племянника, — проговорила она запекшимися губами, чувствуя, что каждое слово возводит между ними стену в тысячу кирпичей толщиной. Лучше было молчать, но не говорить об этом было нельзя.

Сантьяго повернулся к ней, опустив руки. Вода стучала по его смуглым предплечьям, размачивала корку крови и стекала в слив уже розовой.

Твердо, даже жестко он сказал:

— Хесус перешел черту.

— Он всего лишь… — начала Аля.

— Пытался тебя изнасиловать, — так же жестко закончил Змей. — И убить меня. И стравить и уничтожить сразу две банды, сыграв на своей обиде.

— Из-за меня… — Аля шагнула к нему под струи воды, и намокшая сорочка облепила ее тело от шеи до лодыжек.

Ему было неудобно дотягиваться до раны, и она принялась помогать: нежно и аккуратно, по миллиметру, стараясь не причинить лишней боли, отлепляла ткань. Закончив, она сама потянула рваную футболку вверх, чтобы ему не пришлось тревожить рану, сама впервые раздевая его. Царапина на боку и правда была поверхностной, только широкой. Пока Аля промывала ее прохладной водой, Змей стоял, подняв руку вверх, но смотрел не на то, что она делает, а на ее лицо и закушенную губу.

— Йод есть? — спросила Аля. — Ну, или что там у вас, бетадин?

— Залепи пластырем, не мучайся, — посоветовал Сантьяго. — В аптечке есть хирургический. Сейчас, только вымоюсь, сам залеплю.

Он встал под струи воды, смывая с себя грязь и кровь, и вдруг сказал:

— Не из-за тебя. Хесус — моя ошибка. Это я поставил его главным, оставил на него дела, когда. уехал. Надеялся, что в нем проснется ответственность, пора бы уже. Думал, что смогу на него рассчитывать и доверять родному человеку. Но он только нахерачил, устроил истерику и сбежал неизвестно куда.

Сантьяго поднял голову и закрыл глаза, подставляя лицо льющейся воде.

Аля подумала, что теперь понимает, почему Хесус был настолько нагл и самоуверен. Получил в его возрасте целую банду и полное доверие лидера — есть повод решить, что все делаешь правильно.

— Я надеялся, что он одумается и вернется хотя бы ради тебя. Не просто же так он ввязался в похищение. Одно дело грабить местные маршрутки, другое — забрать туристку из междугороднего автобуса. Так рискнуть можно только ради любви.

— Какой любви?.. — не выдержала Аля.

Он правда думал, что Хесус приволок ее сюда, потому что влюбился?

— Да, я понял, что это был каприз малыша, а не любовь. Догадался бы сразу, как тебя увидел, если бы ты не начала за него волноваться.

— Я не… — она помотала головой, вспоминая их первый разговор, когда поймала его острый взгляд, испугавшись, что он убил Хесуса.

Так и вышло в итоге. Так и вышло.

— Думал, сделаю вид, что забрал тебя себе, подержу, пока ребята не угомонятся.

— Не отпускать же… — горько сказала Аля.

— Это выглядело бы как отобрать игрушку и выбросить. После такого уважение парней было бы утеряно безвозвратно. Другое дело, если мне захотелось его женщину себе, а когда наигрался, отдал обратно. После старшего не зазорно, тем более, я не собирался тебя трогать. Но он даже слушать не стал, щенок…

— Ты… — Аля онемела.

Он собирался очень аккуратно обращаться с игрушкой племянника, а потом вернуть ее владельцу! Чтобы не уронить авторитет Хесуса!

Действительно, зачем спрашивать мнение вещи?

Сантьяго повернулся к Але, буквально вдавливая ее в стену своим тяжелым темным взглядом. Он словно почувствовал ее злость и тихо сказал:

— Он моя семья. Последняя связь с домом после того, как я окончательно выбрал свой путь.

Влажные волосы прилипли к его лбу и потемнели от воды. Гладкая смуглая кожа влажно блестела, под ней перекатывались мускулы — он все еще был напряжен, готовый снова броситься в бой. Такой опасный. Такой сильный. И такой беззащитный перед тем, кого считал родным человеком.

— Он подставил и меня, и своих друзей из той банды, стравив нас и начав эту войну. А сам с такими же молодыми шакалами ждал, пока мы перебьем друг друга, чтобы занять наше место, и сразу, с наскока, получить все, что мы имели. И только увидев меня, не выдержал и выдал себя раньше времени. Победить мне помогли мои враги.

Сантьяго коснулся плеча Али и притянул ее к себе, под прохладную воду, смывавшую с ее лица грязные разводы. Он был совсем близко, ближе чем когда-либо, и говорил очень тихо. Шумела вода, но она все равно все слышала.

— Как причудливо сплетаются судьбы. И в каких только странных местах я не нахожу по-настоящему близких людей. Начиная с Пилар и заканчивая…

Аля встала на цыпочки в ночнушке прямо под водой и поцеловала его в губы.

Обвила руками шею.

— Тобой, — договорил он, заключая ее в свои объятия, которых ей уже так давно не хватало.

6

Сантьяго присел, не отпуская ее взгляд, стягивая им — глаза в глаза — их воедино как стальным канатом, привязывая друг к другу. Пальцами подхватил мокрый подол сорочки и потянул его вверх, стаскивая ее с Али. Отбросил в сторону, к своей рубашке, и тут же прижал холодное тело к своему жаркому, согревая и успокаивая своим живым теплом.

И снова целуя, нежно и долго, спокойно, никуда не торопясь, словно нет у него там, за стеной двух едва помирившихся банд, разоренной базы и мертвых друзей. Словно вот эта расслабляющая нежность в его пальцах, на его губах, в его дыхании — навсегда, навечно, как в раю.

Он промыл ее волосы, разделяя их на пряди, провел пальцами по лбу, скулам, щекам, вновь легко коснулся губами губ, огладил плечи и руки, очертил грудь, почти не дотрагиваясь, но так медленно и трепетно, что соски заныли от жажды ласки. Сжал ладонями талию и провел ими дальше, вниз, туда, где она переходила в бедра, присел на корточки, глядя на Алю снизу вверх и скользнул по бедрам вниз.

Касания его рук снимали напряжение с каждой мышцы, расслабляли тело, закаменевшее от боли и страха за последние сутки. Его взгляд не отрывался от нее — тяжелый, темный, восхищенный и нежный, от него подгибались ноги и горела кожа.

Он снова накрыл ее губы своими и целовал так долго, что Але начало казаться — в мире никогда не было ничего кроме этого поцелуя, и его рук на ее теле, и его сильного успокаивающего, пронизывающего все присутствия, и… его члена, упруго и твердо прижимающегося к ее бедру.

Сантьяго выключил воду и потянул Алю в комнату, где ленивые взмахи лопастей вентилятора под потолком разгоняли текучую жару, мгновенно облепившую их влажные тела.

— Сейчас, — он сделал шаг в сторону, открыл тумбочку и достал аптечку. В картонной коробке кроме упаковок тканых пластырей для хирургических ран, бинтов и бутылки со спиртом одиноко перекатывался только пузырек с антибиотиками. Настоящая мужская аптечка. Хоть бы аспирин положили.

Аля сразу отобрала у него пластырь и сосредоточенно, стараясь не отвлекаться на покачивающийся в поле зрения член, почти прижимающийся к его животу, залепила рану и легонько прогладила пальцами, задержавшись на краях, чтобы впитать немного острого удовольствия от прикосновения к горячей смуглой коже.