Когда любовь соперница у смерти - Владимир Колычев

– В общем, люди гибнут за металл, – заключила женщина.

– Какие люди? Которые его добывают или те, которые мешают им?

– И те, и другие. Одни от радиации, другие от пуль. Оружие, говорят, по степи гуляет. И автоматы, и пулеметы. А вроде бы склады с оружием здесь не оставляли, все в Россию вывезли. Даже новые самолеты на старые заменили… Казахам должны были новые оставлять, а старые в России оставались, так там целый цирк устроили. С чаганского аэродрома новые «тушки» поднялись, а с российского старые, и в воздухе поменялись местами. Старые сюда вернулись, а новые в России остались. Казахам ничего не оставалось, как на металлолом их порезать…

– Это, конечно, интересно, – в раздумье сказал я. – Но меня больше оружие интересует. Автоматы, говоришь, пулеметы. И откуда?

– Говорю же, не знаю. Да и не надо нам это. Мы никого не трогаем, и нас никто не трогает, вот, отдыхаем себе спокойно, а дня через три разъедемся. Одни в Пермь, другие в Тюмень, мы вот в Екатеринбург вернемся…

Люба хотела сказать еще что-то, но тут ее позвали, и она, коснувшись моей руки в знак извинения, ушла.

Но долго в одиночестве мне оставаться не пришлось. Ко мне подошел мужчина примерно одного со мной возраста, но почему-то уже седой, с глубокими залысинами – степенный, основательный, и фигура у него была как у человека, увлекающегося спортом. Звали его Борисом. Я запомнил его имя, когда Эдик знакомил меня с обитателями лагеря.

– Что, Иван, задумался?

Он остановился рядом со мной, но смотрел не на меня, а на реку. Но видел, казалось, не воду, а отражение на ней своих мыслей. О чем-то думает он, и очень напряженно. Видно, заинтересовал я его всерьез, и вряд ли со светлой стороны.

– Да вот, хорошо здесь, думаю.

– А ты в ОЗК сюда ехал, в противогазе.

– Ну, и зачем ты это сказал? – насупленно спросил я.

– Затем, что человек ты среди нас новый. И Чаган для тебя – радиоактивная зона.

– А разве нет?

– Ну, не до такой же степени.

– И что дальше?

– Эдик сказал, что ты с человеком должен здесь встретиться. У него катер, у тебя удочки. Отдохнуть собрались, понимаю. Только защита зачем?

– А Эдик не сказал, что я костюм для рыбалки взял?

– А противогаз? Вместо акваланга?

– Ты меня в чем-то подозреваешь?

– Вот и милиционер в тебе прорезался… Извини, пока ты купался, я документы твои глянул.

– Да я и не скрывал, что из милиции.

– Вроде бы в отпуске, а взгляд ищущий, беспокойный. Я сам служу, в Тюмени, в управлении МЧС. Подполковник, кстати сказать.

– Да хоть генерал.

– Ты не хорохорься, ты лучше правду скажи, что здесь не так. Может, что-то намечается здесь, может, нам собраться и уехать от греха подальше? Места здесь тихие, но вместе с тем беспокойные, всяко-разно случиться может…

– Не знаю, что здесь может случиться.

– Но ведь ты же по делу сюда приехал, а не в отпуск.

– И в отпуск. И по делу. Человека жду, который на катере сюда может подойти.

Я должен был держать в секрете цель своего здесь появления. Но в то же время мне нужен был человек, который мог подсказать, в каком направлении работать. Наверняка о мертвом городке Борис знал больше моего. К тому же человек он посторонний, не имеющий отношений к махинациям Прилепова.

– Это я уже слышал.

– А на совести у этого человека три загубленные жизни.

– Убийца?

– Нелюдь. Троих убил. Мутант местный.

– Мутант?

– Мать его от лучевой болезни умерла. Сначала дозу получила, а потом родила… Где, что конкретно, не знаю. Но у парня сильное отклонение в умственном и физическом развитии.

– Бывает, – совершенно серьезно сказал Борис. – И с заячьей губой рождаются, и даже о двух головах… Радиация – дело серьезное. Мне-то повезло, когда я здесь служил, уже ничего не взрывали. А потом нас и вовсе отсюда вывели. Но когда ребенок здоровым родился, радовался, как маленький… Значит, за убийцей охотишься.

– Вроде того.

– А почему один, без прикрытия?

– Потому что псих-одиночка. Мы-то думали, здесь радиация, только я один и согласился.

– Радиация здесь так себе, но все же лучше надолго в этих местах не задерживаться… А почему твой мутант сюда должен подойти?

– Есть информация, что у него отец здесь живет. Здесь, в Чагане.

– В поселке или в городке?

– Чего не знаю, того не знаю. Может, и в городе. Бизнес у него здесь нелегальный.

– А какой конкретно?

– Может, металлом промышляет, радиоактивным ломом. Может, что-то другое, но денег у него много. Дом сыну в России купил, катер моторный, джип…

– На металле не разбогатеешь, – озадаченно покачал головой мой собеседник. – Хотя всякое бывает… Тут ходят слухи, что аэродром наш самолеты принимает.

– Я слышал, Эдик говорил.

– А зачем он принимает, вот в чем вопрос? Какой в том смысл?

– А смысл должен быть: самолеты без смысла не летают.

– Вот и я говорю… А еще ходят слухи, что в штольнях не только металл ищут.

– А что?

– Радиоактивные отходы туда сгружают. Очень удобно. Штольня уже готовая, вскрыл, засыпал, а там хоть трава не расти… Если это бизнес, то очень-очень серьезный. За отходы хорошие деньги платят. Очень хорошие… Но я не утверждаю, это всего лишь слухи. Может, и нет ничего… Все, что говорят, переосмысливать надо. Не так-то просто самолет под спецперевозку оборудовать, это целая система, причем небезопасная. Куда проще по железной дороге вагонами возить, есть специальные вагоны, и технология отработана. И железная дорога есть. Раньше не было, а сейчас есть, недавно ветку от Конечной до Павлодара протянули… Может, вагонами отходы возят. А может, вообще ничего нет.

– А если есть?

– Если есть, я в эти дела лезть не собираюсь. Хотя бы потому, что Казахстан – суверенное государство, пусть оно само со своими проблемами разбирается.

– Логично.

– А потом я и без того жизнью рискую, потому что спасатель, а у меня жена, дети… В общем, я тебе ничего не говорил, а ты если слышал, то не от меня… Кстати, сейчас рыбу ловить будем, присоединяйся, – с душевной улыбкой предложил Борис.

Сеть у него была, привязать к ней две палки – не проблема. Соорудили бредень, но перед тем как лезть в воду, для борьбы с пагубным воздействием радиации приняли внутрь антидот сорокаградусной крепости. Дело заладилось, и к вечеру мы наловили десятка три увесистых лещей.

Рыбалка удалась, и на ужин мы ели жареную рыбу под водку. Хорошо, что к этому времени я успел поставить свою палатку, поэтому, порядком окосев, спокойно забрался в свое жилище и сладко заснул.

Утром я опохмелил честную компанию вином из своих запасов, но сам выпил немного. Мне нужно было обследовать берег Иртыша, поискать катер. Борис увязался со мной, но даже его помощь не помогла мне. Разрушенные лодочные гаражи мы видели, но все они были пустые, к тому же ни один из них не вместил бы в себя катер Гарика.

По пути в лагерь мы заехали на железнодорожную станцию, возле которой и находился поселок Чаган. На здании станции, под белой аркой оконного проема красовалась надпись «Шаган» – на казахском и русском языках, такой же дубль я видел и под козырьком поселковой школы. Молодцы казахи, чего уж тут говорить.

Я не нашел в поселке домов, подобных особняку в Запалихе. Но Прилепов-старший мог проживать и в мазанке, отделав ее изнутри по последнему слову европейской моды. Какими бы хорошими ни казались мне казахи, я не рискнул идти в акимат с прямыми расспросами о Прилепове. Я пошел на хитрость. Незаметно налепив на входную дверь лист бумаги с фотороботом Гарика, я зашел в кабинет, где сидел усатый аким, за спиной которого красовался голубой флаг Республики Казахстан с золотым на нем солнцем.

– Салам алейкум, уважаемый! – напористо начал я. – Я тут мимо шел, смотрю, ориентировка у вас висит. Я знаю этого человека!

На законно-возмущенный вопрос, что за чушь я несу, мне пришлось дать убедительный ответ. Я открыл дверь, сорвал с нее листок и показал его акиму.

– Вы разыскиваете этого человека?

– Нет, – недоуменно посмотрел на меня казах.

– Но я его знаю, я его видел. И вы его знаете, если ищете, – наседал я, наблюдая за реакцией мужчины.

– Не знаю я такого! И не ищем мы никого!

Возмущение его было густо замешано на неприязни к моей персоне. Ни растерянности не увидел я в глазах казаха, ни замешательства. Он действительно впервые видел Гарика… Увы, но с изображением его отца этот маневр я повторить не мог, за неимением такового. Но прежде всего мне нужен был Гарик, отец его интересовал меня постольку-поскольку.

Извинившись перед акимом, я повернулся к нему спиной. А на пороге резко обернулся и увидел, как он крутит указательным пальцем у виска.

– Боюсь, что вы правы, – сокрушенно вздохнул я и вышел из кабинета.

Какое-то время мы курсировали по улицам поселка в надежде увидеть знакомое лицо – Гарика или Сереги, но, увы.

Вернувшись в лагерь, мы снова провели внутреннюю дезинфекцию, а утром приютившая меня компания дружно отправилась в обратный путь. И даже Эдик с Любой уехали, поддавшись общему настроению. В покинутом лагере остался только я один. Псих-одиночка.