Лондон. Биография - Питер Акройд

Вклад этих людей в осмысление истории Лондона был прискорбным образом преуменьшен и даже осмеян – в частности, в результате появления более точных и «научных» описаний городского роста, составленных при поддержке различных лондонских археологических обществ, чью практическую работу надо признать поистине бесценной. Еще более серьезный вызов антикварианизму был брошен многочисленными социологами и демографами послевоенных лет, которых в ущерб истории прежде всего занимали перестройка города и новые формы городского планирования.

Антикварианизм можно, таким образом, считать вышедшим из моды; но как тогда расценивать любопытную церемонию, проводимую ежегодно в церкви Сент-Эндрю-Андершафт? Здесь находится гробница Джона Стоу с памятником этому великому антиквару эпохи Тюдоров. В руке он держит гусиное перо, и каждый год в начале апреля лорд-мэр лондонского Сити и тот или иной известный историк идут к памятнику, чтобы вложить в каменную руку Стоу новое перо. Так город чествует одного из своих великих жителей, торжественно заявляя сменой пера о том, что писание лондонской истории будет продолжаться вечно.

Торгово-ремесленные улицы и приходы

Лондонская «веселая молочница», изображенная Марцеллусом Лароном во второй половине XVII в. Молочницы обычно происходили из Уэльса и, вопреки подписи, редко бывали веселы. Сооружение из серебряной посуды у нее на голове – атрибут майского праздника.

Глава 11

Темз-стрит, где твои сыры?

В XIX веке поношенную одежду перепродавали евреи. В том же столетии лондонские пекари в основном были шотландцами, тогда как парикмахерами становились почти исключительно коренные горожане. Кирпичники тоже были природными лондонцами, однако нанимались к ним на работу «почти исключительно ирландцы». Чернорабочие происходили из Йоркшира и Ланкашира; родиной немалой части сапожников был Нортгемптон. Сахарное дело и торговля игрушками находились в прошлом почти всецело в руках немцев, которые селились в Уайтчепеле и его окрестностях. Мясники и рыбники, торговавшие соответственно на Смитфилдском и Биллингсгейтском рынках, в большинстве своем были лондонцы, однако торговцы сыром, как правило, приезжали из Гэмпшира, а молочники – из Уэльса; валлийская молочница была в свое время обычным лондонским персонажем. Льняным товаром торговали манчестерцы, лондонцы составляли лишь малую долю их подручных, в большинстве своем происходивших из Девона и Сомерсета. Словом, представители каждой профессии тяготели к образованию отчетливых анклавов и землячеств.

Эта разгороженность всегда была свойственна лондонской торгово-ремесленной жизни. Так, в XVII веке оптики концентрировались в основном на Ладгейт-стрит, ростовщики – на Лонг-лейн, книготорговцы – на улице Сент-Полз-черчард. В XVIII веке сыр можно было купить на Темз-стрит, игральные карты – на Стрэнде. Вывески для лавок и таверн продавались в переулке Хуп-элли близ Шу-лейн; живописцы держали там запас изображений на все случаи жизни – от чайников до белых оленей и красных львов. Продавцы птиц жили в Севен-Дайалс, каретники – на Лонг-эйкре, скульпторы – на Юстон-роуд, торговцы тканями и одеждой – на Тоттнем-корт-роуд, зубные врачи – на Сент-Мартинз-лейн.

Однако порой улица могла стряхнуть былые ассоциации и «переквалифицироваться». Кэтрин-стрит была в свое время известна как средоточие торговли порнографической литературой, хотя имя святой, давшей улице название, восходит к греческому слову, означающему «чистота». Однако в первые десятилетия XIX века Кэтрин-стрит стала улицей ресторанчиков, продавцов газет и рекламных агентов. Стрэнд был знаменит изданием газет, пока центр газетного дела не переместился на восток – сначала на Флит-стрит, а затем еще дальше, в обновленный район доков.

Некоторые виды деятельности традиционно связывались с церковными приходами, где они процветали: в приходе Сент-Джордж группировались торговцы домашней птицей, в приходе Сент-Мартин – торговцы кружевом, у церкви Гроба Господня (Холи-Сеплкер-уизаут-Ньюгейт) – живописцы, в Ламбете – торговцы лесом. Колесников можно было найти в Дептфорде, мельников – в Стратфорде, шорников – в Чаринг-кроссе.

Торгово-ремесленные отрасли порой задерживались на старом месте даже в том случае, когда сама улица переставала существовать. «Весьма любопытна цепкость, – писал Уолфорд в „Лондоне старом и новом“, – с которой былые ремесла и виды торговли, наряду с былыми типами жителей, держатся в тех или иных районах». В качестве примера он привел Кранборн-стрит с ее серебряных дел мастерами; улица, как и соседний переулок Кранборн-элли, была уничтожена, но внезапно лавки на только что отстроенной Нью-Кранборн-стрит «наполнились серебряными тарелками, ювелирными изделиями и безделушками».

Разграничение лондонских районов по родам деятельности проявилось и в том любопытном обстоятельстве, что «лондонский ремесленник редко разбирается более чем в одной узкой отрасли той профессии, которой он обучен», тогда как сельские работники, как правило, мастера на все руки. Это еще один показатель лондонской «специализации». К началу XIX века различия и обособления стали выражаться порой в чрезвычайно мелком дроблении профессий и территорий. Например, в Хокстоне расцвело ремесло отделки одежды и головных уборов мехом и перьями. Уолтер Безант писал в книге «Восточный Лондон», что «число отраслей и подразделений поистине ошеломляет»; «можно спокойно прожить жизнь, зная лишь один мельчайший кусочек своего ремесла… человек умеет обычно что-то одно и только одно, и если вдруг в этой единственной области работу получить не удается, он оказывается в бедственном положении, потому что ничего другого делать не может».

Работники становятся, таким образом, малыми элементами огромного и сложного механизма, каким является хозяйственная жизнь Лондона. На «Карте промышленных кварталов северо-восточного Лондона» за 1948 год четко выделяются голубые пятна, соответствующие «инструментам Камден-тауна», «тканям Хэкни» и «обуви Южного Хэкни». Темно-синим цветом отмечены «ткани Олдерсгейта» по соседству с «типографским кварталом в Шордиче», который граничит на севере с «мебельным кварталом», а на юге с «тканями Ист-энда». Эти территориальные подразделения, внутри которых действовало много мелких предприятий, названы в «Атласе истории Лондона», изданном газетой «Таймс», «преемниками возникшей еще во времена Средневековья системы ремесленных районов». Позднее, словно бы следуя средневековому образцу, специализироваться в определенных отраслях хозяйства начали и другие, более новые и отдаленные части города. Хаммерсмит и Вулидж прославились инженерным делом и металлами, Холборн и Хэкни – тканями.

Некоторые другие виды деятельности на протяжении столетий дружно мигрируют, переходят на новые территории, словно повинуясь некоему инстинкту или импульсу. Хорошо известно, в частности, что врачи и хирурги ныне группируются на Харли-стрит. Но в XVIII и начале XIX века местами обитания наиболее видных практикующих медиков были Финсбери-сквер, Финсбери-пейвмент, Финсбери-плейс и Финсбери-серкус, а чуть поодаль жили более молодые или же не столь состоятельные врачи. Все они выехали на протяжении 1840‑х и 1850‑х годов, и Финсбери стал «социально опустошенным районом». Аналогичная миграция произошла у шляпников. Вначале они обитали в той части Бермондси, что носит название «Лабиринт» (ограниченной Бермондси-стрит, Боро-Хай-стрит и Тули-стрит), но затем вследствие некоего неясного миграционного толчка «грандиозный центр шляпного дела» стал перемещаться на запад, пока не остановился у Блэкфрайарс-роуд. Почему шляпников перестало устраивать Бермондси – неизвестно; можно лишь сказать, что их уход явился результатом действия какого-то скрытого коммерческого механизма. Сходным образом центр мебельного производства передвинулся с Кертен-роуд (Шордич) в Камден-таун.

Феномен торгово-ремесленных улиц и приходов можно проследить и в более широком городском масштабе, обращаясь к «картам землепользования». Они показывают, что вся территория была в свое время разделена на зоны, обозначаемые как «застроенный район», «глиняные карьеры (заброшенные)», «огороды для выращивания овощей на продажу», «пастбища», «сельскохозяйственные угодья смешанного типа» и «участки севооборота». Границы этих областей образуют чрезвычайно текучий рисунок. Карта продовольственных рынков XVIII века являет нам сходный живой узор; можно подумать, сама топография Лондона определялась безмолвными и незримыми токами коммерции.

Почему к мебельным магазинам, вот уже 150 лет торгующим на Тоттнем-корт-роуд, в последнее время добавились магазины электроники? Почему к часовщикам Кларкенуэлла присоединились консультанты по дизайну и рекламные агентства? Почему Уордер-стрит, место торговли старинными безделушками, стала ныне средоточием киноиндустрии? Промежуточный период в конце XIX века, когда Сохо был центром нотопечатания, возможно, делает этот переход более плавным, но отнюдь не помогает его объяснить. Как и многого другого, в Лондоне не сохранилось ключа, позволяющего постичь его скрытые и таинственные перемены.