Лондон. Биография - Питер Акройд

Карта, однако, демонстрирует новшество иного рода. Работавшие над ней топографы Джон Огилби и Уильям Морган заявили, что нанесут на нее «все малые и боковые улицы, все переулки, тупики и дворы, все церкви и погосты», используя научные принципы «измерения и топографической съемки» посредством теодолитов и угломеров. Впервые город сделался объектом научных обмеров, вследствие чего его невозможно уже стало изобразить как некое эстетическое или гармоническое целое. Парадоксально, но он стал теперь фрагментарным, хаотическим, непознаваемым. Двадцать страниц, где представлены результаты всех этих топографических манипуляций, расчерчены прямоугольниками и испещрены цифрами: i90… B69… C54 и тому подобное; все это предназначено для облегчения поиска и идентификации, но создает общую картину сложной головоломки. Попытка взглянуть на Лондон сквозь призму абстрактных размеров и расстояний делает город непредставимым.

В порядке компенсации развилась мода на путеводители, где Лондон предстает понятным и близким. Отметим среди них «Исторические замечания и наблюдения» Куча (1681), «Современное состояние Лондона» де Лона и «Путеводитель по Лондону» Кольсони (1693). Вышли, кроме того, такие труды, как «Древности Лондона и Вестминстера» с описаниями городских рвов, ворот, школ, больниц, церквей и административных районов.

В XVIII веке подобная литература, делающая упор на «все самое примечательное по части ВЕЛИЧИЯ, ЭЛЕГАНТНОСТИ, ИНТЕРЕСА или же ПОЛЬЗЫ», расцвела пышным цветом. Публиковались также издания, цель которых – дать посетителю или новому жителю Лондона указания о том, как ему вести себя в городе. В одном из них, например, читаем, что, если носильщик портшеза грубит, седоку следует «заметить номер портшеза, как Вы поступили бы с наемной каретой, и обратиться с жалобой в вышеуказанное учреждение, после чего начальство примет исправительные меры». «Лондонский сборник полезных советов и путеводитель» за 1790 год дает сходный совет, отмечая при этом, что за сквернословие на улице простолюдин подлежит штрафу в один шиллинг, а джентльмен – в целых пять шиллингов. О количестве присужденных к штрафу, однако, ничего не сказано.

Следующая попытка создать исчерпывающую карту Лондона, предпринятая в 1783 году Джоном Роком, высвечивает трудности, ставшие теперь неизбежными: результаты тригонометрических расчетов разошлись с результатами реальных измерений, и в названиях улиц возникла полная путаница. Работа заняла семь лет, и в ее ходе Рок оказался на грани банкротства. План города получился огромным по размерам, и издатели предложили тем, кто захочет его приобрести, наматывать его дома на валик, чтобы он «не мешал расстановке прочей мебели». Однако его ни в коей мере нельзя считать исчерпывающим. В нем опущены мелкие или сочтенные маловажными детали, отсутствуют топонимы и не предпринято попытки изобразить отдельные здания. Для карты, охватывающей около десяти тысяч акров плотно застроенной земли, это неудивительно, и публикаторы тактично попросили подписчиков без стеснения сообщать обо всех замеченных «неточностях и упущениях». Во многом этот план является импрессионистским: реальные переулки, жилые дома, лавки просто растушеваны в нем серым цветом, сведены к изящным переливам теней. Как пишут авторы «Истории Лондона в картах», плану свойственно «стойкое очарование», но это лишь очарование отдаленности.

В конце XVIII века была изготовлена самая большая карта из всех, когда-либо напечатанных в Англии, – карта, которая передавала огромность, свойственную Лондону уже в то время. Карта Ричарда Хорвуда площадью в девяносто четыре квадратных фута содержала номера домов, названия улиц, отдельные строения. Работа длилась девять лет, и через четыре года после публикации карты Хорвуд, переутомленный и измученный заботами, умер в сорокапятилетнем возрасте. Некоторые из неизбежных трудностей, с которыми он столкнулся, могут быть оценены по количеству поправок в четырех последовательных изданиях. За тринадцать лет поля по соседству с Коммершл-роуд были постепенно застроены отдельными зданиями и террасами (сплошными рядами однотипных домов). На протяжении двадцати лет количество домов на Майл-энде утроилось. Постоянный и безудержный рост Лондона, можно сказать, убил его картографа.

Цель Хорвуда была во многом утилитарной. Работа шла при финансовой поддержке компании «Феникс», занимавшейся страхованием от огня и бывшей одним из самых видных городских учреждений. Карта рекламировалась как незаменимое подспорье для «возбуждения дел о выселении и восстановлении прав на недвижимость, для сдачи внаймы и передачи в собственность помещений, и так далее». В этом отношении предприятие оказалось успешным – хотя бы потому, что все последующие попытки нанести на карту отдельные строения города провалились из-за необъятности задачи. Например, первый из атласов Лондона, подготовленных Государственным картографическим управлением (работа над ним завершилась в 1850 году), содержал 847 листов; для публикации масштаб был уменьшен, но вскоре выяснилось, что он стал слишком мелок и поэтому неудобен как для приезжих, так и для жителей города. Этот и более поздние атласы Лондона середины и конца викторианского периода показывают улицы просто как сеть линий, а закрашенные участки изображают магазины, конторы, жилые дома и общественные здания, причем различий между типами строений не проводится.

Эти издания – прямые предшественники нынешних атласов с алфавитными указателями, которым нужны сотни страниц, чтобы отобразить город, не могущий быть узнанным или понятым через посредство единого центрального образа. Завороженная огромностью Лондона, первый такой атлас создала в середине 1930‑х годов Филлис Пирсолл. «Вставая в пять утра и проходя в день по 18 миль», она прошагала по улицам в общей сложности 3000 миль и обработала 23 000 названий, причем записи свои она хранила под кроватью в коробках из-под обуви. Майкл Хебберт, автор книги «Лондон», сообщает, что все карты были исполнены одним рисовальщиком и что Пирсолл «сама составила и оформила книгу, сама держала корректуру». Ни один издатель, однако, ее трудом не заинтересовался, пока она не доставила экземпляры на тачке сотруднику фирмы «Смит и сын». К 1996 году, когда она умерла, количество лондонских улиц возросло примерно до 50 000.

Город XIX века, уже казавшийся слишком большим для целостного восприятия, начали порой изображать на картах и планах под теми или иными специфическими углами зрения. Печатались, в частности, «карты для пассажиров кеба», позволявшие определить, куда можно доехать за ту или иную плату; карты городского благоустройства, на которых обновленные улицы выделялись ярко-красным цветом; карты «современной лондонской чумы», где каждое питейное заведение было обозначено красной точкой; карты смертности от холеры. Вскоре возникли схемы линий метрополитена, трамвая и других новых видов транспорта. Лондон, таким образом, превратился в город карт, которые накладывались одна на другую на манер исторического палимпсеста. Город рос не переставая и переливался при этом всевозможными цветами; цвета смерти, алкоголя и бедности соперничали на его картах с цветами благоустройства и рельсовых путей.

«Неизменно вплоть до нынешнего времени, – писал в 1869 году Генри Джеймс, – на меня давило ощущение огромности Лондона как таковой, его невообразимой величины, давило так, что мой парализованный разум отказывался воспринимать частности». Однако подлинный лондонский антиквар находит для этих частностей место в своей памяти, где они живут и выживают помимо всех планов и схем. «В дни моей юности, – писал Джон Стоу в XVI веке, – помню, набожные люди нашего города, мужчины и женщины, имели обыкновение часто, и в особенности по пятницам, неделю за неделей ходить этим путем [в Хаундсдич] ради того единственно, чтобы раздать благочестивую милостыню; всякий бедняк или беднячка, лежа на одре болезни у окна, что глядит на улицу, откроет окошко так, чтобы с улицы было видно». Это отчетливая, впечатляющая картина, которую являет нам город зрелищ и ритуалов. И дальше: «Я не помню, чтобы за последние пятьдесят четыре года мальвазия продавалась дороже полутора пенсов за пинту». Память должна продолжить и довершить труд наблюдения, пусть даже только для того, чтобы «пресечь речи неблагодарных, кои спрашивают: почему ты не записал то, почему не записал это? И не говорят спасибо за сделанное».

Дух Стоу благословлял и благословляет лондонцев позднейших эпох, богатых своими собственными воспоминаниями о времени уходящем и времени минувшем. Вот Чарлз Лэм, бродящий по Темплу в начале 20‑х годов XIX века: «Какими древними выглядели солнечные часы с почти уже истершимися ныне наставительными надписями! Казалось, они одного возраста со Временем, которое они измеряли». Это были, говорит он, «мои самые ранние воспоминания». Десять лет спустя Маколей писал о грядущей поре, когда горожане Лондона, «древнего и необъятного, тщетно будут искать среди новых улиц, площадей и железнодорожных вокзалов то место», что в юные годы было средоточием их жизней и судеб. Ли Хант в книге «Город» (1848) сказал о Лондоне: «Здесь нет, возможно, такого места, где прошлое не присутствовало бы ощутимо и зримо – обликом ли старинного здания или хотя бы названием улицы». В самом начале XIX века лондонский журналист, писавший под псевдонимом Алеф, бродил по Лотбери, вспоминая былую здешнюю «извилистую и темную вереницу надменных зданий», освещенных одними масляными лампами; улица впоследствии многократно меняла облик, но и по сей день остается единственной в своем роде и узнаваемой – главным образом благодаря все той же темноте и все той же надменности.