У последней черты - Дмитрий Ромов

— Езжай, — кивает Чурбанов, — он придуривается.

Мы подвозим его к дому, а сами едем дальше.

— Галя, ты понимаешь, что ты меня немного подставляешь? Юрий Михайлович теперь злиться на меня будет, что ты при мне всё это говорила.

— Не будет, — машет она рукой. — Сейчас накатит и не вспомнит.

— Кхе-кхе, — покашливаю я, — чуть кивая в сторону водителя.

— Егор! Отстань! Радуйся жизни, пока со мной. Как со мной ни с кем не будет! Ты ещё не понял этого?

— Ой, Галя-Галя, моя бабушка сказала надвое, — качаю я головой.

— Считай, я тебя усыновила, внучок, — смеётся она.

— Только на сегодня или навсегда?

— Посмотрим. Тебе Гафт нравится?

— Ещё как, — скептически отвечаю я.

— А Филипенко? Он будет своего «Козла на саксе» сегодня читать, который фа-фа-фа-фа.

— Люблю, Галя. А больше всех тебя.

— Вот и молодец, — хлопает она меня по коленке. — А чего Наташку мою недооценил. Пока свою отправил, можешь за моей приударить.

— Галя, — смеюсь я. — Меня твой папа орденом наградить хочет, знаком почёта, а ты меня на что толкаешь? На разврат? Какой тут почёт со всеми его знаками?

— Нет, ты погоди.

— Нет, ты одного парня уже пристроила Наташке своей, — намекаю я на её неудачный брак с популярным актёром.

— А ты откуда знаешь, что это я? — удивляется Галя.

Из википедии, откуда же или какие там бывают журналы про жизнь знаменитостей…

— Галь, да вы же с ней только об этом и говорили.

— Так, Егорка, ты меня не зли, понял? — обхватывает она меня за шею. — Иначе задушу.

В общем, мы едем в Дом актёра. Место уже знакомо, и всё, в принципе идёт по привычной колее. Объявляется Боря весь в брюликах и золоте, не цыганском, а очень даже натуральном. Ната, Вика, ещё какие-то пресыщенные дамы и весёлые моложавые интеллектуалы немного подшофе.

Где-то мелькает Державин без Ширвиндта, приходит строгий Евстигнеев и ещё куча молодых, красивых и страшно талантливых и привлекательных людей. Вот они Галю и привлекают. У таланта есть энергия, даже если его обладатель замкнутый и ненавидящий людей интроверт.

Пашка кайфует, да и я, чего скрывать. Помню, в той жизни, я как раз школу заканчивал, и к нам приехал на гастроли Ленком. На целый месяц. Жили все в гостинице, напротив моей шестьдесят второй школы. И все ленкомовские сумасшедше популярные звёзды обитали на расстоянии вытянутой руки от нас.

Алфёрова по вечерам сидела на открытой террасе гостиницы, что-то там выпивала и курила «Кент», вызывая у юных и не слишком юных, но довольно авторитетных людей с золотыми зубами обманчивое ощущение доступности, острые приступы желания, жажды и яркие ночные видения.

Абдулов, Янковский, Пельтцер, кого там только не было… Леонов, например, одиноко бродил по нашему школьному двору и вообще не казался весёлым человеком. В общем, весь центр бурлил, переживал и наслаждался столь тесным соприкосновением с культурой. Вот, как Пашка сейчас. Мне тоже всё это нравится, Гафт остряк и эрудит, Филипенко вообще красавчег, пардон за мой французский.

И даже встречающиеся тут странные типы, типа худощавого кавказца в белом костюме, окружённого за столом дружками совершенно уголовной наружности, не вызывают неприятных эмоций. Все мы люди, все человеки, все братья и все один раз живём. Как бы…

— Куда ты? — хватает меня за руку Галя, когда я поднимаюсь из-за столика.

— Сейчас вернусь, — качаю я головой. — Носик попудрю. Не переживай, за мной Паша присмотрит.

Мы заходим в мужскую комнату ну и, собственно, отправляем потребности. Удивительно, но туалет здесь не очень, мягко говоря, ну, да чего уж, не это ж главное. Перед нами там дела свои делает джентльмен криминальной наружности. Ну, куда без них.

Я подхожу к умывальнику и замечаю, что этот кент внимательно наблюдает за мной. Зная, что узоров на мне нет, я подхожу и омываю руки, а потом тщательно высушиваю их с помощью очень громкого и дующего во все стороны фена.

— Слышь, браток, — сиплым голосом с характерными интонациями обращается ко мне этот неизвестный наблюдатель.

Вот блин, какого хрена! Я практически в храме культуры нахожусь, в ресторане Дома актёра. Как они, вот эти сипатые, даже сюда просачиваются? Сила культуры, твою дивизию, тянет их сюда, как мух на… мёд.

Мы с Пашкой молча переглядываемся.

— Да ты не бойся, я ж просто. Поинтересоваться.

— Я не артист, — говорю я, чуть поморщившись.

Сипатый ржёт:

— Не, артист, в натуре. Я это, про другое. Ты же Бро, да?

Слава — это когда тебя знают люди, которых ты не желаешь знать, сказала Бриджит Бардо. Ну как с ней не согласиться?

Он улыбается и тянет руку для пожатия. Поклонник, твою дивизию, с грязными руками.

— Вагоноуважаемый многоуважатый, — морщусь я, — ты руки помыть забыл. Это типа прикол такой? Мы форшмак не заказывали. Ступай своей дорожкой.

Сто процентов из свиты белого костюма. И кто он такой, и с какой стати меня знает? Ну, собственно, вариантов не так много. Вероятно, претендент на корону, только не шахматную, а карточную. Лучше бы я не Гафта слушал, а Ферика. Надо было с ним встретиться и выяснить уже, какая сейчас актуальная обстановка.

Я прохожу мимо и не удостаиваю его взглядом.

— Э, слышь, борзый, — сипит мне вслед этот социально близкий. — Тебе Зураб велел подойти.

Велел? Я вздыхаю. Да чтоб вы все провалились. И когда только с кадрами ситуация выровняется? Сейчас Скачков послал в Новосиб пацанов, а половина из них должна была сюда ехать. Надо здесь местных набирать, а это значит командарма нужно подобрать. Придётся Толяна или Пашку, хотя Пашку я уже в другое место наметил предварительно, а Толяна хотел при себе держать…

Мы возвращаемся к нашей компании и продолжаем наслаждаться вечером, правда уже не так беззаботно, постоянно замечая неприятные рожи, околачивающиеся вокруг нас и роняющие взгляды, полные любви и дружеского расположения.

Наконец мы собираемся уходить, и, что вполне очевидно, команда Зураба в белом костюме, тоже начинает готовиться на выход. Блин, у него и туфли белые. Франт, чисто Ален Делон.

— Галя, спасибо за восхитительный вечер и огромное удовольствие. Я наклоняюсь к ней, чмокаю в щёку и шепчу несколько слов на ухо. После этого прощаюсь со всеми, прощаюсь с Борисом, с которым мы сегодня и парой слов не успели перекинуться, и ухожу.

Мы выходим с Пашей на улицу и, оглядевшись, идём к машине. Она здесь, неподалёку. Не успеваем мы пройти и двадцати метров, как навстречу нам выходят джентльмены удачи. Зураб великолепен, весь в белом. Не заржать бы.

— Слушаю вас, господа хорошие, — говорю я уставшим голосом.

Сзади подходят ещё двое. Павел поворачивается к