Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон. - Ефим Друц

Те приблизились, загородив стол от праздника в зале. Там все плясали… Но пляска сбилась. Отодвигая людей, не озираясь, от входа шли Ромкин брат Вася и трое цыган в начищенных сапогах и рубахах навыпуск. Публика приняла их за артистов.

Кодла слиняла, Нож побелел. Раджо левой рукой выдернул из за спины пистолет. Нож упал на колени. Вася уже был рядом. Его лапа легла Ножу на затылок, он вымолвил:

— Бери пушку у Раджо, кончай себя сам. По справедливости. Ты ведь — ром?

Нож, еще не веря в удачу, едва не выхватил вороненый облезлый ствол из руки Раджо. Но не успел. Раджо; пригнувшись, встречно ударил его своей финкой, зажатой в правой руке, и угодил точно в горло. Повел лезвием, повернул его, выдернул, и, пузырясь, ударила кровь. Нож упал лицом на паркет.

Раджо вытер лезвие о скатерть:

— Добей его, Вася, коли он жив.

Уходя вслед за Раджо, Артур содрогался. А Вася и родичи Кнута, верша закон, добивали кровника.

… — Прости меня, Анжей, — сказал Раджо, входя на хату к цыганам. — Нельзя мне к вам, но дело есть дело.

Он достал из-за пазухи кожаный мешочек вроде кисета, вывернул перед стариком на бархатную скатерть общего стола: вытекли сверкающие камнями кулоны, кольца, сережки.

— Откупиться хочешь? — недобро спросил Анжей.

— Поздно мне откупаться. Мирское уже не мое, я за порогом. Может, это добро пойдет цыганам на пользу. Это все, что осталось за мной. Другие долги я отдал. Ухожу. Молись Дэвле, чтоб он меня принял. Душу мою. — Раджо повторил, встряхнув стриженой головой: — Мою бедную душу…

— Зачтется тебе, — расстроился Анжей.

А что зачтется, и сам не сказал бы. Глядя в спину уходившему Раджо — статному, сильному и по-новому красивому со своей непривычной стрижкой, Анжей не нашел нужных слов. После — корил себя.

Часа два Раджо сидел на скамье в грязном сквере у дома, где когда-то Кнут жил. Сидел без мыслей, зная, что все позади, и чувствовал, как успокаивается сердце.

Свет фонарей не доставал сюда с улицы. Милицейских нарядов Раджо не опасался. И не удивился, увидев шедшую — нет, плывшую в воздухе вдоль кустов — фигуру Пиковой Дамы. Она была, как ей и положено, во всем белом.

Подплыв, склонилась к нему: «Ты готов?» «Я готов», — сказал он, поднимая взор к ее пустым зенкам. «Делай, морэ…» — сказала она и, вздохнув, растворилась.

Раджо выпростал из-за ремня свой ТТ. Рукоять была теплая. Он передернул ствольную накладку и, не давая себе отсрочки, нажал спусковой крючок.

Пуля вошла в висок и разнесла его голову.

Москва привыкла к ночной пальбе. Но все же кварталах в трех притормозила «Лада» с патрульными мусорами[100] и не спеша развернулась на происшествие.

Эпилог

И сказала пхури, что так было, но не поверили мы, потому что мало понимали. Нам, щенкам, казалось, что мы уже знаем, как жжет огонь, хотя мы лишь издали ощутили его. Мы-то думали, что напились воды, едва заломило нам зубы у ледяного родника. «Тот, кто один раз узнал, — не успел понять», — заметила пхури, но мы не поверили. Она сказала, что не было лучше цыгана, чем Раджо. И не было лучшей цыганки, чем его ромны. Да только время настало, и она нож на него подняла, а он ее не убил, не смог. Другой бы убил, а этот — не смог, таким уж он был. Ничего на свете он не боялся, а вот свою ромны не сумел наказать — и тем нарушил законы племени. Его цыгануху выгнал из табора крис. Такую нельзя держать.

А было все или этого не было?..

Пхури сказала: «Дэвла — знает!», но мы, щенки, ей не верили.

Еще говорили в Москве, что Риста-барон до табора не доехал.

Умер он в поезде.

Перстень с ликом Христа

Глава 1

Цыганка с выходом

Артур глядел на старые фотографии. Они были на стенах и в книжном шкафу. Ему казалось, что они сняты с надгробий. Когда он уедет, на стенах останутся вылинявшие цветные афиши с именами людей, которых он когда-то знал. Впрочем, многие из них живут в городе и, может быть, полагают, что он, Артур, забыл об их существовании.

Он уедет, и телефон омертвеет, перестав взрываться звонками и голосом, зовущим его напрасно. Впереди — неизвестное. По этой неизвестности Артур неосознанно тосковал. Неизвестность таит неожиданное. Защищая хозяина, собака порой бросается на ребенка, но потом, поджав хвост, уползает. Ее пригибает страх. Со страху можно черт знает что сотворить. Потом казнишь себя.

Но фотографии не оживут, стены не закричат, не спохватятся и не вернутся к тебе, телефон не зазвонит. Во всяком случае, ты не увидишь ничего такого. Все расцветет когда-то. Но не для него. То есть не для него цветут цветы — это песня. А ведь картина мира реальна. Это мозаика моментальных снимков Их можно вывести на экран. Это даже стихи:

Кошка, степенно переходящая дорогу,Голубь, вспархивающий из-под колес автомобиля.Дождь, через минуту переходящий в солнечный день.Бегущие и смеющиеся мальчишки,Мужчины, говорящие о своих делах,Женщина, торопящаяся на свидание,Березовая роща, залитая солнечным светом,Отчужденные глаза человека.Белая коса девушки, изучающей английский язык.Музыка и танцующие фигуры,Дым, в котором плавают тени людей,Старуха, нагруженная сумками с провизией,Человек с раскрытым зонтом, хотя дождя нет,Певец, разучивающий слова новой песни,Мальчик играет на флейте,Причудливы переплетения облаков,Остовы строящихся домов,Толпа, рвущаяся в метро,Собака, разглядывающая автомобили…

Да, все вещественно, только я нереален и скоро исчезну, как все исчезает. Исчезну? Пока я — живой и страдаю.

Я хотел бы сохранить прошлое, но оно — мертвое. Так уж распорядилась жизнь. Взамен дала мне гитару и песню «С криками носятся птицы над опустевшим городом…». Я сам себе врач и философ, фотограф и музыкант, не предавший ни себя, ни всех остальных, но так и не полюбивший себя и не понимающий прошлого, за которым уже не угонишься.

Старый дом, старый… В нем днем и ночью пасмурно, как в колодце, а в окрестных новых домах и солнечно и светло. В старом доме ты словно в гостинице. Тут какие-то бабы поют, оплакивая свою пропащую жизнь. Или — оплакивая Артура? Когда бесится дождь, улица становится сумеречной. Мелькает троллейбус, и в нем — усталые лица…

Артур ныряет в метро. Конечная остановка.

— Ты что, уснул? Поезд идет в депо!

Выходит на улицу своего детства. Уже вечереет. И здесь сыплет дождь, а вокруг все старое, жесткое, и оно дышит жестокостью.

Тут каждый испокон веку сам по себе и сам за себя.

«А если я не хочу?!» — вспыхивает Артур и будто слышит из мокрой тьмы скрежет:

«Не хочешь жестокости — подыхай как собака. Тогда не цепляйся за жизнь. Хватит гоняться за призраками. Тебе что — прошлого жаль? Не оглядывайся — ослепнешь».

Артур потерял свою тень, выйдя из лабиринта трущоб, где знакомы каждая подворотня и каждая пядь мостовой. Без тени стало не по себе.

Улицы расширились. Цветки с электрическими головами реклам распускались один за другим, и город вздрагивал, словно животное.

Люди шли вереницей, не видя друг друга.

Отдельные дома память как будто высвечивала, Артур разматывал клубок воспоминаний, и это была работа души.

Словно наткнувшись на что-то, Артур невольно замер у входа в Болотный сквер. Перед ним вздымались каскады брызг, подсвеченные цветными огнями. Фонтан. Деревья с листвой. Артур сел на скамью.

Возле него замедлила шаг женщина лет двадцати пяти с коричневой сумкой.

— Свободно? — спросила она и села, не дожидаясь ответа. Взяла из сумочки «Мальборо», зажигалку и закурила. Еще спросила: — Скучаете?

— Некогда мне скучать, — ответил Артур.

— Странно, — сказала женщина. — Все скучают. Особенный, что ли?

Артур представил себе свой облик: ветхие джинсы, затертый вельветовый пиджак, седая бородища — и улыбнулся.

Она его оглядела, словно прицениваясь:

— Поболтаем?

— О чем? Может, о жизни?

Она улыбнулась:

— Кто вам рубашки стирает?

Артур не сказал, что каждый способен выстирать свою рубаху. Он сам стирает свои. Что объяснять!.. Хотел уже встать и уйти, но что-то держало.

— Сколько ты стоишь? — спросил он и сам удивился, как оно вырвалось.

Она усмехнулась. Голос ее был ровен.

— Есть баксы? А нет, сойдемся на деревянных.

— Лады, — сказал Артур. — Похоже, договоримся.

Они поднялись как по команде и двинулись между серых домов вдоль пыльных тополей, чуть наклонивших ветви. Все вокруг будто ждало сигнала стронуться с мест.

Артур поглядывал на свою спутницу искоса. Его одолело смятение. Зачем связался? Он ничего не хочет. Опять полез на рожон, встревая в очередную историю, которая кончится новой гадостью.