Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон. - Ефим Друц

Барон не слушал и встал навстречу Артуру, вошедшему в комнату.

— Не скрою, дадо, беда, — сказал мертвенно-бледный Артур. — Нет у тебя и второго сына. Нарвался Граф на цыганский нож.

Барон отстранил Артура, как вещь, и ушел.

Раджо бросился следом. Грохнули двери. В окно глядела луна.

Раджо вернулся утром. Сказал, что барон сел в поезд, уехал из города. С ним двое таборных.

Артур и Раджо выпили коньяку. Что-то еще предстояло.

Спиртное пошло, как вода. Сердце Артура стучало. И худшее было — ждать.

— Раджо, — сказал Артур, подняв веки, — я твою просьбу выполнил, доложил о цыганах, что знаю. Теперь давай ты.

— Смеешься, Артурыч? Что у меня за душой! Одни только сказки.

— Рассказывай. Я с тобой в таборе у костра не встречался. Может, что вспомнишь, морэ.

Раджо задумался, перебирая забытое. Сказал, вздохнув:

— Ты сказок знаешь больше меня. Но вот что мы сделаем. И не спорь. Вруби «Панасоник», морэ, ставь свежую ленту, пусть пишет. Длинная будет сказка, пускай и не новая. Только отметь, что, мол, Раджо-чер наболтал в последние свои дни. Для поучения гадже. Такие, мол, сказки текут у цыганских костров — и нет им конца. Ими, мол, утешаются все ромалэ — от малых до стариков… И это, мол, память о Раджо, аминь.

— Я согласен, — сказал Артур. — Говори свою сказку. Но только жизнь не кончается, ни твоя, ни, надеюсь, моя.

— Тебе-то долго, — упорствовал Раджо, — а я, считай, готов на выход с вещами.

Коньяку больше не было. Артур сварил себе кофе и по заказу Раджо заделал ему чифирь, не пожалев пачку майского чая.

Настроил магнитолу. Они закурили…

— Стало быть, так, — сказал Раджо. — Жили цыган с цыганкою. Был у них сын. Бедные были, но парня работать не заставляли. Когда они померли, взял он коня и собаку, поехал. В лесу поймал зайца, развел костерок. И жарит косого. Нарисовался тут великан и базарит: «Везуха! Каждый день хаваю самое большее одного человека, а сегодня достались мне трое: цыган, лошадь и собака!» Чяво в ответ: «Что с меня толку: кожа да кости. Дай зайца срубаю и стану толще, тогда мной закусишь». — «Ладно».

Лег великан и заснул. А чяво взял горящую головешку да и воткнул великану в очко[97]. Ну, обжег. Великан рванул бегом, воет, чяво за ним. Великан доскакал до горы, кричит ей трижды: «Откройся!» Она распахнулась, и он — туда. Чяво выждал и тоже базарит: «Откройся!» И так три раза. Скала раскрылась, чяво вошел, там богатства кругом, и встречает слуга: «Куда держишь путь?» — «Да вот великана хочу замочить». — «Молодец, он всем тут осточертел. А сделай, цыган, как я говорю. Увидишь трех теток, они тебя остановят и засмеются, пошутят с тобой, пощекочут. Если в ответ хотя б улыбнешься, они тебя схавают, понял? В глаза им смотреть нельзя, и не смейся. Тогда пройдешь дальше. А великана увидишь, размахивайся и бей один раз. Он скажет: „Ах, как приятно, врежь-ка еще!“ Ты не пробуй. Скажи ему: „Только раз родила меня мать, и я только раз ударил тебя!“ И все в ажуре». — «Благослови тебя Бог, будь здоров!» — сказал чяво слуге. Все так и вышло. Тетки-колдуньи улыбались, щекотали и хохотали. Чяво на них и не глянул. Великан увидел цыгана, обхезался, шепчет жене: мол, этот цыган меня хотел зажарить на деревянном вертеле и сожрать. Поднял чяво руку, ударил великана. «Бей еще», — сказал тот. «Только раз родила меня мать, и я только раз ударил тебя!» — ответил чяво. Великан тут от злости лопнул, а чяво сшиб все замки и выпустил на волю людей, которых держал великан. Ну, он ловэ взял, сколько унес, и прихватил этих теток, что на дороге смеялись. Они волшебницы были. А конь чяво пасся в лесу. Увидали коня три разбойника. Первый разбойник забздел[98] его обротать, второй тоже в коленках был слаб. Третий же — охамел и взял коня за узду. Но чяво уже тут как тут и орет: «Оставь коня, порчь! Это мой конь, сучий ты потрох!» Испугался разбойник — и ходу. Чяво посадил одну бабу перед собой, другую — за спину, третью — на круп коня. Скачут. Конь бодрый. Разбойники только губами шлепают. Им завидно. Тут чяво им говорит: «Не тушуйтесь, ребята, давайте побратаемся».

От кофе и коньяка сердце Артура стучало, как бешеное. И Раджо начифирился, глаза налились краснотой. Ему надоело рассказывать бестолковую сказку, но он упрямо бубнил:

— Приходит чяво в трактир, заказывает пожрать и пузырь[99]. Слышит, гадже толкуют между собой: «Король ищет фею — жениться — и никак не найдет. Тоскует уже пятый год». Чяво выходит к коню: «Отвезешь меня к этой дамочке?» «Могу, — отвечает конь. — Давай сто кило винограда и золотые подковы». Ну, это дело простое. Дал чяво коню два центнера винограда «дамские пальчики» и подковал его золотом. Конь его вмиг донес к замку феи. Прыгнул чяво в окно, фея — брык! Опрокинулась в обморок. Чяво воспользовался и с ходу поставил фее пистон. Она очнулась и говорит: «Приятно познакомиться, ваше величество». — «Дура, я не король, а цыган. Люба ты мне, давай повторим это дело». Она, конечно, не против, какая ей разница. Так он жил с ней три дня и три ночи, потом она взяла свои шмотки и бижутерию, ну там кольца, помаду, кресты с брильянтами, и подались они на пляж, к берегу моря…

Увы, сказка этим не кончилась. В дела цыгана и феи вмешалось десятка два персонажей. Явились разбойники и волшебницы. Конь словил рыбу в пруду; в рыбе нашелся волшебный ножик, которым колдунья раньше убила цыгана. Чяво воскрес из мертвых и обманул короля, переодевшись пастухом… Далее было еще кое-что интересное, в результате чего конь золотым копытом убил и того короля, и ту злую колдунью. Сыграли четыре свадьбы… Разбойники и цыган женились на волшебницах. Тут сказке конец.

Артур отпал. Он и не заметил, как вырубилась магнитола, поскольку кончилась пленка.

— Артурыч! — Раджо потряс сомлевшего Артура за плечо. — Пошли, золотой. Я не могу здесь быть.

— Опасно выходить, Раджо, — ответил Артур.

— В гробу я всех видел… — Раджо зажмурился и по-волчьи клацнул зубами. — Я уже не ром, я этот, как его… Шеварднадзе… Нет, Кикабидзе! Чита-бри-та-чита-Маргарита.

Зубы его белели, как молодой чеснок.

Через двадцать минут они были перед обитым фольгой порталом, предваряющим вход в заведение с вывеской «Табор». Навстречу грохала музыка.

— Вперед! — сказал Раджо.

В вестибюле его придержал охранник:

— Здорово, Раджо, сдай пушку. С оружием не положено.

Зубы Раджо сверкнули. Он распахнул куртку, похлопал себя по бокам:

— Я пустой, морэ, что ты! — и сунул охраннику в лапу пять баксов.

Пистолет был сзади за поясом, лезвие в подбортовке. Охранник мигнул:

— Идите.

На эстраде работал цыганский хор; распаленные посетители-коммерсанты рвались поплясать, девки светили ляжками из-под мини и макси. Как всегда, в кабаке было пьяно и шумно. Официанты уже не спешили.

Ай да зазнобило ты мою головушку,Ай да зазнобило мою раскудрявую…Вида мангэ, чяворэ, ай бида мангэ, ромалэ…

— наяривал хор. За столиками хлопали в ладоши.

Артур и Раджо уселись в проеме за обособленным — «для своих» — столом. Отсюда видно весь зал, а сидящие за этим столом полуприкрыты декорацией полевой палатки.

Официант, лавируя между танцующими, подрулил без задержки:

— Здравствуй, морэ, давно тебя не было.

— Дела, дорогой, — сказал Раджо. — Бутылку бравинты прошу, остальное сам знаешь.

— Все будет, морэ. — Он сфотографировал острым взглядом Артура.

И как только он удалился, на его месте возник осклабившийся Нож.

— Кого я вижу! — сказал он, вихляясь под музыку. — Бросил меня? А сам опять в деле? Ну, кореш!

Раджо как будто ждал его. Он чуть прикрыл глаза и сказал:

— Сядь сюда… кореш. Есть разговор. Ты меня продал Графу. Давай повтори при свидетеле: кто кончил в Малаховке артистку и чяворо? Ну?!

— Граф тебя взял на пушку. Моя работа, он в курсе.

— Граф твой уже на том свете… кореш. Зовет нас на очную ставку.

Нож ерзнул, дернулся.

— Грабки на стол! — сказал Раджо тихо и, последив за руками Ножа, искоса глянул на Артура: — Смотри на этого гада, Артурыч. Запомни его. Напишешь потом, как Раджо-чер с ним разбирался при людях… — Он говорил не спеша, будто Ножа тут нет. Но внезапно бросил ему: — Ты от Васи, Ромкина брата, не бегай, как заяц. Зря ты меня нашел, вот о чем думай… кореш.

— Много берешь на себя, — сказал Нож, хорохорясь, Руки его блуждали по скатерти. Они его выдавали: он трясся.

Официант с подносом издали поглядел и заложил вираж, сменив курс. А за спиной Ножа затоптались блатные. Артуру стало нехорошо…

Руки Ножа внезапно замерли.

— Повтори, что сказал, — бросил он Раджо, вставая, и поглядел на своих.

Те приблизились, загородив стол от праздника в зале. Там все плясали… Но пляска сбилась. Отодвигая людей, не озираясь, от входа шли Ромкин брат Вася и трое цыган в начищенных сапогах и рубахах навыпуск. Публика приняла их за артистов.