Человек рождается дважды. Книга 2 - Виктор Вяткин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Золотой выругался и спрятал её за пазуху.
— Втравил ты меня, Жаба, в грязное дело…
— Захлопнись, гад, — перебил его, Колюха и спокойно пояснил — Не хлюзди, тут немного красивой игры. Ну, осудят, а ты обжалуешь. Вынудили на показания и всё такое, и раскроешь карты… Тут верное дело — взяли на день раньше. А мы тем временем все кончики в воду— и разлюли-малина. Но Если что — расчёт будет страшный.
Золотой поёжился. В глазах Его мелькнул страх. Он опустил голову и взялся за ручку двери.
— Иду. Но погоришь, жаба, не приду и плюнуть на твой гроб, — проговорил он скороговоркой и, шарахнувшись, вышел…
Заведующая библиотекой Нина Андреевна принесла большую стопу книг и положила на стол.
— Ну, Танюша, кажется, всё. Теперь упакуем, да и пора по домам; скоро час. — Она стала увязывать книги.
Татьяна сделала в каталоге последние записи и принялась складывать упакованные книги в уголок.
— Нина Андреевна, пусть полежат до завтра. Если не зайду с утра сама, выдадите водителю. — Таня забросила руки за голову, закрыла глаза. — Что-то устала.
Действительно, лицо Её побледнело, стало печальным.
— Не заболела ли ты, милая. Давно пора в отпуск. Ну поехала бы, отдохнула.
Татьяна сняла с вешалки шубку и подошла к окну. Уличные фонари потухли и сгустившаяся темнота окутала посёлок. Только кое-где Ещё светились одинокие окна да над зоной лагеря висел жёлтый круг света. Шёл снег.
Нина Андреевна открыла дверь, и они вышли.
На улице было тихо, даже снег не хрустел под ногами. Из-за клуба появились двое и, пройдя вплотную, свернули за домик. Где-то сразу залилась лаем собака и так же неожиданно стихла.
Свет в квартире Маландиной не горел, но железная труба печки весело помахивала рыжим хвостом дыма.
Женщины расстались. Только Татьяна собралась постучать в дверь, как та, к Её удивлению, неожиданно распахнулась, и перед ней с поленом в руках появился дневальный.
— Вот и вы, милая хозяюшка. Идите отдыхайте, дома тепло, а я ещё повожусь с дровишками. Трудно стало нынче, всё тайком да вечерком. Так что вы наружную дверь не закрывайте. А уж если я скрипну или стукну, прошу извинить. Тут ничего не поделаешь.
В комнате действительно было тепло. Соседи, как видно, спали, она так и не видела геологов ни разу. А может быть, они в командировках. Немного страшновато в пустой квартире, да Ещё со слащавым дневальным. Но ничего, щеколда хорошая, а в случае чего, можно постучать другим соседям через стенку, услышат. Она разделась, легла.
Скоро снова весна, промывка, а там отпуск на материк вместе с Игорьком.
Разбудил Её тихий разговор на кухне. Голос знакомый, певучий. Да это же дневальный из дома дирекции. Такой безобидный славный старичок. Она сразу успокоилась.
— А что Если разбужу? Может, что срочное? — снова тот же голос. На кухне тихо скрипнули половицы, осторожный шорох, и снова старичок — Просили срочно передать и лично в руки. Как же быть-то?
Наверное, Игорёк? Татьяна отбросила одеяло и быстро к двери. Щеколда легко скользнула по скобам. Она приоткрыла дверь и выставила руку.
— Что у вас там?
Но вместо ответа/ холодная рука быстро сжала запястье, и сильный рывок выбросил Её в коридорчик между кухней и комнатами геологов.
— Вы что? Как смеете? — хотела крикнуть она, но из горла только вырвался тихий шёпот.
Вместо тщедушного старичка она увидела высокую, плечистую фигуру. Она хотела броситься к телефону, но сильные пальцы так сжали руку, выворачивая запястье, что она закусила губу и прислонилась к стенке. Она поняла всё…
— Юрий Евгеньевич, вы сегодня такой важный, такой внушительный, как будто лет на пять сразу сделались старше, — заметила секретарь конторы механической базы Зина. Она принесла Колосову почту. Продолжая поглядывать на него с улыбкой, она добавила в чернильницу чернила, сменила перо и снова спросила — Нет, серьёзно, что с вами?
— Ну вот Ещё. Да откуда вы взяли? — пробурчал он, вспыхнув.
— Это заметила не только я, но и Расманов. Он утром меня спрашивал: что, мол, с вашим начальником? Встретился в посёлке, прошёл мимо и даже не поднял головы.
— Вы, Зина, поменьше слушайте всякий вздор. Позвоните лучше в библиотеку да узнайте, отправлены ли на «Пятилетку» книги. Татьяна обещала позвонить утром, а чего-то молчит.
Зина вышла и тут же вернулась.
— Нет Ещё. Книги в библиотеке.
— Ну хорошо. — Юра сложил папку и пошёл в литейную.
С отливками, дело не клеилось. Ремонты требовали сложных деталей, и шёл большой брак. Не управлялись и с сушкой, не удавалось подобрать нужные формовочные составы.
В окнах литейной просвечивал подозрительный малиновый свет. В открытую дверь вползла чёрная волна дыма.
Горит? — мелькнула догадка, и Юра влетел в помещение.
Зарево краевого света било из свода в закопчённые деревянные перекрытия. Там уже трещало, щёлкало, гудело. Казалось, потолок вот-вот займётся огнём. Шайхула, забравшись на балки, морща от жары лицо, поправлял ногами железные листы, забрасываемые с желоба мастером Гориным. У печи с лопатами в руках стояли формовщики и ждали команду забрасывать наверх формовочную землю. Всё делалось молча и быстро.
Мастер забросил Ещё один лист и махнул рукой. Со всех сторон полетела на свод земля, свет начал меркнуть и скоро совсем потемнел.
Шайхула вытирал обожжённое лицо.
— Что произошло? — подошёл к нему Колосов.
— Порядочек, начальник. Опять завалился свод. Будьте спокойны, мы тут здорово наловчились.
Тяжело отдуваясь, вышел из-за печи Горин. Формовщики как ни в чем не бывало разошлись по своим местам.
— Как же так? — обратился к нему Колосов. — Оказывается, это не в первый раз. Надо вызывать пожарников, да и меня ставить в известность. Так можно и без литейной остаться.
Горин, разгладил припалённые усы и лукаво сощурил глаза.
— Пожарников-то вызвать не трудно. Этим антихристам только позвони, так они всё по брёвнышку раскатают. А потом?
— А Если сгорит?
— Да тут и гореть-то нечему. Ну, Если не дай бог уж что-нибудь случится, так мы сами всё заново сколотим.
— За пожар и спросить могут.
— Вот потому ты, Юрий Евгеньевич, ко мне и не лезь. Спросят — отвечу. Умный поймёт, а дурака и звать нечего. До весны бы как-нибудь протЯнуть, а там надо думать как следует…
Старик покашлял, пошевелил усами и посмотрел на Шайхулу.
— Ты мне, разбойник, давай стержни для направляющих роликов. Нечего тут на старших глаза пялить.
— Дядя Коля, да ролики Ещё вчера отлиты. А ты всё на меня туда-сюда… Воруешь — нехорошо, работаешь — тоже вроде бы недоволен, — наморщился дурачливо Шайхула. — Вот осерчаю и уйду.
— Ой ли? Так и ушёл. Да куда ты, сукин сын, денешься!
Эге-е, да тут не разлить водой, подумал Юра.
Прибежала Зина и позвала Колосова к телефону. Вызывал с Левого Берега Валерка. Он всё Ещё был на лесозаготовках и приехал за продуктами.
— Ты слушал доклад? — орал он в трубку так, что трещало в ушах.
— Не весь, а что там? Говори, я слушаю.
— Дела у нас идут отлично. Не хватает только одного — готовности ликвидировать свою собственную беспечность, своё собственное благодушие, свою собственную политическую близорукость…
— Чего? Чего ты говоришь?
— Я передаю тебе заключительную часть доклада. Встретимся, тогда расскажу, что уловил. Главное — бдительность и непримиримость…
Тут «по срочному» разъединила «Пятилетка». Девушки разыскивали Татьяну, и в трубку одновременно кричало несколько голосов.
— Нигде нет! Из квартиры ответили: как вчера ушла, так больше и не приходила. В управлении сегодня тоже не была! На прииске нет. В чём дело?
Юра вызвал библиотеку. Нина Андреевна сообщила, что расстались они с Татьяной в час ночи и Маландина пошла к себе. За книгами обещала заехать, а в крайнем случае прислать водителя, но не было никого.
Тогда Юра позвонил на квартиру. Трубку поднял дневальный, Юра узнал Его по голосу. Грибовский откашлялся, чего-то помямлил и только после ответил:
— Хозяюшку спрашиваете? Да нет Её, мил человек. Вчера ушла с каким-то черноволосым молодцом, так больше и не приходила. На прииск, наверное, уехала, сердешная. Так что позвоните туда.
Черноволосый — это, наверное, он, Юрка. Что бы могло всё это значить? Неожиданно уехать она не могла. Не закончить дело, бросить книги? Нет-нет, на неё это совсем не похоже. Ведь даже не попросила отправить. Нет, тут что-то не то…
И Колосов поднял тревогу…
— По-бе-ре-гись! — кричал Краевский.
Валерка упёрся плечом в дерево. Лиственница, тряхнув вершиной, стала клониться, сбивая с соседних деревьев хлопья снега. Наконец надрез жалобно треснул, и дерево, ахнув, зарылось в сугроб снега. Белая пыль взметнулась и поплыла над лесом, радужно искрясь в вечерних лучах солнца. И Ещё долго тихий шорох сухого дождя/ рассыпался по затвердевшему насту. Парни стояли белые, как бы обсыпанные мукой.