Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Симэнь и Цзиньлянь сидели рядышком, а сбоку от них расположилась Чуньмэй. Чарка за чаркой, так пропировали они до первой ночной стражи, после чего пошли спать.

На другой день Симэнь встал рано. За ним заехал тысяцкий Хэ. Они выпили натощак по чарке и отбыли за город на проводы военного губернатора Хоу.

У Юэнян же первым делом послала подарки, а потом, нарядившись, отправилась в большом паланкине на пир к госпоже Ся, жене командира императорского эскорта Ся. Ее сопровождали Лайань и Чуньхун, а также солдаты, которые окриками отгоняли с дороги зевак, но не о том пойдет наш рассказ.

Дайань и Ван Цзин оставались дома. После полудня они заметили у главных ворот старуху Ван, владелицу чайной против управы, которая привела с собой Хэ Девятого.

— Почтенный батюшка у себя? — спросила Дайаня старуха.

— А, матушка Ван и почтенный Хэ! — воскликнул Дайань. — Давно не заглядывали. Какими судьбами?

— Зря господ не беспокоят, — отвечала Ван. — Не случись с братом Хэ Девятым беда, не решилась бы и теперь явиться.

— А батюшка провожают его сиятельство Хоу, — пояснил Дайань. — И матушки Старшей нет дома. Обождите, мамаша, я матушке Пятой доложу.

Слуга удалился, а немного погодя воротился и объявил:

— Матушка Пятая велела просить вас, мамаша.

— Не смею я, — заметила Ван. — проводи меня, сынок. Собака не схватила бы.

Дайань повел старуху через сад к покоям Цзиньлянь. Он отдернул гостье дверную занавеску, и она вошла.

Прическу разодетой в парчу и атлас Цзиньлянь украшал, как обычно, отороченный мехом ободок, напоминавший спящего кролика. Напудренная и нарумяненная, блистающая нефритом, она сидела на кане, свесив ноги к жаровне, и грызла тыквенные семечки. Спальню ее украшал полог из узорной парчи, золотом сверкала кровать, одна ярче другой блестели безделушки, всеми цветами отливали коробочки и шкатулки.

Ван не преминула отвесить поклон.

— К чему эти церемонии, почтенная? — поспешно ответив на ее приветствие, говорила Цзиньлянь.

Старуха села на край кана.

— Давненько тебя не видала, — начала Цзиньлянь.

— Помню я вас, сударыня, — говорила Ван, — в сердце держу, а заглянуть все не решалась. Обзавелась ли наследничком, сударыня?

— Если бы … Дважды выкидывала. Ну, а ты? Женила ли сына?

— Да все не подыщу ему пару. Он ведь у меня только с берегов реки Хуай воротился. Больше года с купцами разъезжал. Деньжат немного подкопил. Осла купил, мельницу завел. Так вот и живем. А пару я ему как-нибудь подыщу. Так батюшки, стало быть, нет дома?

— Батюшка за город отбыл, губернатора Хоу провожают, — пояснила Цзиньлянь. — И хозяйки нет. А у тебя дело к нему?

— Это у Хэ Девятого беда случилась. Меня и попросил с батюшкой поговорить. Брата его, Хэ Десятого, с шайкой грабителей задержали. А допрашивать будут в управе у батюшки. На него показали — будто он шайку сколотил, а он тут вовсе не при чем. Вот мы и пришли просить батюшку, чтобы Хэ Десятого отпустили. А грабителям пусть батюшка не верит. Хэ Десятый потом щедро отблагодарит за милости. Вот и прошение.

Старуха достала бумагу и протянула Цзиньлянь.

— Оставь, я покажу, как только сам вернется, — пробежав прошение, пообещала Цзиньлянь.

— Хэ Девятый у ворот ждет, — сказала старуха. — Велю ему завтра за ответом придти.

Цзиньлянь крикнула Цюцзюй. Та немного погодя подала чай.

— Какое же вам счастье подвалило, сударыня! — заметила за чаем Ван.

— Да, подвалило … — протянула Цзиньлянь. — Если б не волненья, а то без них дня не проходит.

— Да что вы говорите, сударыня! — воскликнула старуха. — Вам и кушанья подают, и воду для умыванья подносят. Вы же в золоте да серебре купаетесь. Вон сколько служанок на побегушках! Какие же у вас могут быть волненья?!

— Быть старшей женой-хозяйкой — одно, ходить в младших — совсем другое, — отвечала Цзиньлянь. — Одна в теплом гнездышке наслаждается, другая в глухой норе прозябает. Из одной чашки хлебать да соседа не зацепить? Нет, без волнений не прожить.

— Сударыня, вы же умнее других, дорогая вы моя! И супруг ваш, батюшка, наслаждается процветанием. Вот и пользуйтесь счастьем сполна. — И старуха добавила: — Так я завтра велю ему придти за ответом, хорошо?

Она стала откланиваться.

— Посидела бы еще, почтенная, — оставляла старуху Цзиньлянь.

— Неловко задерживаться-то. Он, чай, заждался там. Пойду. Я лучше как-нибудь в другой раз загляну.

Цзиньлянь больше не стала ее удерживать.

У ворот Ван еще раз напомнила Дайаню.

— Знаю, мамаша, не волнуйтесь, — заверил ее слуга. — Я доложу батюшке тотчас же, как они прибудут.

— Брат, — обратился к Дайаню Хэ Девятый, — я завтра утром за ответом приду.

С этими словами старуха Ван и Хэ Девятый и ушли.

К вечеру вернулся Симэнь. Дайань доложил ему о Хэ Десятом. Хозяин пошел к Цзиньлянь, где, ознакомившись с прошением, передал его слуге со словами:

— В управе напомнишь.

После этого Симэнь Цин велел Чэнь Цзинцзи разослать приглашения на третье число, а с Циньтуном поручил украдкой от Чуньмэй отнести лян серебра и коробку сладостей в дом Хань Даого.

— Это для барышни Шэнь Второй, — пояснил он. — Скажи, чтобы она не сердилась.

Ван Шестая, жена Хань Даого, с радостью приняла подарки.

— Она не посмеет серчать, — говорила Ван Шестая. — Поблагодари батюшку с матушкой и извинись за неприятность, причиненную барышне Чуньмэй.

Однако не о том пойдет рассказ.

Под вечер вернулась Юэнян. На ней была горностаевая шуба, расшитая золотом куртка и голубая парчовая юбка. Юэнян несли в большом паланкине, который сопровождали двое слуг с фонарями. Она поклонилась сперва старшей невестке У и остальным женщинам, потом приветствовала пировавшего в ее покоях Симэня.

— Госпожа Ся была очень рада моему прибытию и благодарила за щедрые подношения, — рассказывала Юэнян. — Было много гостей — родственниц и соседок. От господина Ся письмо пришло. Он и тебе написал. Завтра принесут. Госпожа Ся числа шестого или седьмого выезжать собирается. Всей семьей в столицу переезжают. Госпожа Ся очень хотела бы, чтобы их сопровождал Бэнь Четвертый. Мы, говорит, его в столице не задержим. А дочка его, Чжанъэр, мне земные поклоны отвесила. Совсем взрослая стала и собой недурна. Что это, думаю себе, чай подает и все на меня украдкой поглядывает. Я-то ее совсем забыла. Там ее Жуйюнь назвали. Кликнула ее хозяйка и говорит: «в ноги матушке Симэнь поклонись». Поставила она чайный прибор и мне в ноги. Четырьмя поклонами приветствовала. Я ей два золотых цветка подарила. А как ее хозяйка выделяет. Будто она не горничная, а дочь родная.

— А повезло девчонке! — заметил Симэнь. — У кого другого «выделили» бы! Одно прозванье — заноза, сучье отродье — вот и вся честь.

— Чтоб у тебя язык отсох! — строго взглянув на мужа, сказала Юэнян. — Это ты на любимую горничную намекаешь, а? На ту, которой от меня досталось?

Симэнь засмеялся.

— Стало быть, ей хочется, чтобы Бэнь Четвертый провожатым поехал, да? — переспросил он. — А кого я в шелковую лавку поставлю?

— Можно, небось, и закрыть на эти дни.

— Как закрыть? Прервать торговлю? — недоумевал Симэнь. — Ни в коем случае! Тем более в канун Нового года, когда так разбирают шелка. Нет, об этом потом потолкуем.

Юэнян проследовала во внутреннюю комнату, где разделась и сняла головные украшения, а потом и села рядом с невесткой — госпожой У Старшей. Тут к ней подошли по старшинству домочадцы и отвесили земные поклоны.

В тот день Симэнь ночевал у Сюээ, а утром отбыл в управу.

Утром же прибыл Хэ Девятый и, протянув Дайаню лян серебра, узнал, в чем дело.

— Дело обстоит так, — объяснил ему Дайань. — Батюшке я еще вчера доложил, как только он воротился. Твоего брата нынче выпустят. Ступай в управу, там обожди.

Обрадованный Хэ Девятый направился прямо в управу.

Симэнь тотчас же по прибытии открыл присутствие. Ввели грабителей. Каждому было приказано надеть тиски и всыпать по два десятка палок. Хэ Десятого освободили, а вместо него был задержан монах из буддийской обители Всеобщего спасения. Объяснили этот арест тем, что грабители как-то заночевали в монастыре.

Вот какая бывает на свете несправедливость!

Да, Чжану пить вино — прослыть пропойцей Ли.Смоковницу срубить — над ивой слезы лить.

Тому свидетельством стихи:

Дни Сунского двора уж были сочтены,Когда несправедливости творили судьиИ чистоту со скверною мешали без вины,Но не укрыть от глаз Земли и Неба сути.

В тот день Симэнь позвал певиц У Иньэр, Чжэн Айюэ, Хун Четвертую и Ци Сян. Они прибыли у полудню и, держа в руках узлы с нарядами, проследовали в покои Юэнян, где отвесили земные поклоны хозяйке дома, ее старшей невестке У и остальным женщинам. Юэнян распорядилась напоить их чаем, после чего они настроили инструменты и услаждали пением собравшихся.