Совьетика - Ирина Маленко

… И все-таки я солгала бы, если бы сказала, что совсем забыла Ойшина. A wishful thinking . Это утопать в жалости к самой себе теперь, слава богу, не было ни времени, ни сил. Но долго еще не было ни одного-единственного дня, чтобы я его совсем не вспоминала. Как правило, ночью, перед сном. Господи, боже, помоги же ты мне наконец совсем выбросить его из головы! Так обычно начиналась моя ежевечерняя молитва.

Чудес не бывает. Конечно, он женился. Конечно, у него родился ребенок. Конечно, он даже и не вспоминает теперь про меня. А чего же еще я ожидала? В конце концов, человек просто выполнял задание. Ну, немножко поразвлекся в процессе… В конце концов, он же не робот.

Я долго еще по-прежнему еще ненавидела себя – за то, что дала волю своим чувствам, его – за то, что он все это время только «подбрасывал дровишек в костер» и ветеранов ирландского освободительного движения – за то, что они слетались ко мне как мухи на мед, совершенно не думая о собственном возрасте и семейном положении и несмотря на то, что я не давала им никакого для того повода. Я ненавидела их за то, что моего очарования оказалось почему-то вполне достаточно для них, хотя я и не пыталась их очаровать – все эти «симпатичные стариканы» мне были совершенно не нужны- , но недостаточно для Ойшина, на котором для меня действительно сошелся клином белый свет.

У меня не было даже его фотографии на память. Не положено. Я никого не могла спросить о нем. И когда случайно, от третьих людей, мне удавалось хоть краем уха услышать его имя, я ужасно боялась, что кто-то из них заметит, до какой степени он мне не безразличен…

Иногда есть вещи, которые лучше не знать, думала я. Лучше не знать, например, что предмет твоего обожания – «ленивый такой мужик», да еще к тому же и «из плохой семьи». Лучше не знать, что у него есть жена, страдающая неврозом и похоронившая уже до него одного жениха, умершего от неизлечимой болезни. Лучше не знать, что его брат бил свою бывшую жену, которая родила ребенка в тюрьме, чуть ли не будучи закованной в наручники….

К чему такое знание? Чтобы доказать себе, что тебе повезло, что его нет рядом?

Но кто сказал, что все это – не лишь чей-то личный взгляд на него и его жизнь, настолько же субъективный, как и мое его идеализирование? И недаром любимая песня Чавеса -

«No soy monedita de oro

pa' caerle bien a todos;

as; nac; y as; soy,

si no me quieren, ni modo. »

Или, говоря по-русски, «я не червонец, чтобы всем нравиться!» Чавес молодец – он знает, что говорит…

А Ойшин жил где-то своей будничной жизнью, зарабатывая на жизнь починкой мебели. Его жена – естественно, даже не подозревавшая о моем существовании – может спать спокойно: я не из тех женщин, кто разбивает чужие семьи. It’s not my style .

За все эти годы я только один раз мельком видела его – в аэропорту в Дублине, через стекло. Я улетала, а он только что прилетел и шел по противоположному коридору в противоположном направлении. Мне показалось, что в этом был свой глубокий символизм… И, как ни странно, но именно эта встреча помогла мне в конечном итоге успокоиться и преодолеть в себе то, что так долго мне казалось непреодолимым..

…Он не видел меня, но я растерялась и почувствовала, как мне хочется спрятаться. За спиной у него типично ирландской размашисто-раскидистой походкой маршировала серая мышка – такая, что я совершенно не запомнила ее лица. Наверно, я даже и не узнаю ее при встрече. Помню только, что у нее были узкие бедра, выступающие пивной животик и грудь, широкоскулое крестьянское лицо и белобрысые волосы, завязанные в конский хвост. К тому же мне не хотелось терять время на ее рассматривание – у меня ведь было всего несколько секунд на то, чтобы перезарядить его образ в своей памяти….. Ойшин, к слову, совсем не изменился. Разве что немного поправился, как и положено, от семейной жизни.

Я не Екатерина Шевелева, чьи героини благоговенно называют своих дочек Татьянами потому что «самую счастливую женщину на свете зовут Татьяна» (это жену ее любимого героя). Наоборот, когда я увидела эту «самую счастливую женщину», я наконец-то почувствовала, как у меня проклевывается долгожданное разочарование в Ойшине. Не только потому, что впечатления счастливицы она совсем не производила… Конечно, в песне поется : «все говорят кругом: «С лица воды не питъ…», но на ее лице была нарисована такая интеллектуальная нищета, что ни в каких комментариях это не нуждалось. Я вполне допускаю, конечно, что наша «Татьяна» хорошо готовит ирландское рагу. Или даже что она кандидат наук – в какой-то очень узкой области, как те портные у Райкина, что специализировались на пришивании пуговиц, но в общей картине это ничего не меняет. Еще бы мне поговорить с ней пару раз о погоде и о детских подгузниках за кружкой пива в каком-нибудь пабе – и я бы, пожалуй, окончательно сумела с презрением выбросить его из головы! За такой выбор.

Et tu, Brute ?… Есть какая-то ирония в том, что мужчины, занятые переустройством мира, выбирают себе вот таких, не интересующихся ничем, кроме мыльных опер, шоппинга да вязания крючком, а на нашу долю достаются мужчины, которые лучше бы как раз подошли этим мышкам. Хотя мне уже кажется, что такие мямли, как Ойшин, вообще никого не выбирают сами. В этом плане он как Шурек. Выбирают их.

Я тоже не выбирала. Судьба прибила меня к Кирану Кассиди как штормовой ветер прибивает к берегу чудом не перевернувшуюся во время девятого вала лодку. Он просто оказался в нужное время в нужном месте. И так как было нужно себя повел… Мне повезло с тем, кто стал отцом моих детей. В практических терминах. Киран напоминал мне большой и надежный спасательный круг. Именно такую роль он сыграл в моей жизни. Когда ты чувствовала, что тонешь, достаточно было только обвить руки вокруг его длинной шеи и закрыть глаза…

Помните, я говорила вам, что семейные пары в современной России по большей части напоминают мне двух зацепившихся друг за друга просто чтобы выжить людей? Они вместе не обязательно по большой любви, они давно уже не равноправные партнеры, шагающие вместе по жизни, будучи преисполненнми чувства собственного достоинства и уверенности в будущем, как это зачастую было в советские годы – нет, сегодня они даже по улице идут, держась за руки с таким видом, словно боятся их отпустить. Словно если они сделают это, ветер тут же подхватит их и унесет в разные стороны, как воздушные шарики. The unfamous “wind of changes” , так прославляемый «Скорпионс». Эта песня для советского человека сегодня звучит как издевательство высшей пробы.

И уж тем более эти пары у нас сегодня – не соратники, стремящиеся вместе изменить мир к лучшему. «Не до жиру – быть бы живу!»- написано на их лицах. А ведь я всю жизнь искала себе соратника. И Ойшин пробудил было во мне иллюзию, что я наконец-то его нашла…

Никогда не думала, что я сама окажусь составной частью подобной пары. Потому что только именно это мы с Кираном и пытались сделать – выжить. Ведь вместе это сделать легче, чем поодиночке.

Я долго не считала его своей парой, даже уже ожидая от него детей. Во-первых, из-за того, что не хотела обременять его своими заботами- как я и вообще никого не хотела ими обременять. Но он как-то совершенно естественно и непринужденно взял их частично на себя, не навязывая мне при этом своего образа жизни или своих решений, как то делал Сонни.

Во-вторых, наверно, потому, что мы больше были друзьями, чем страстными влюбленными. Maatjes , как говорят голландцы. Я могла говорить с ним открыто о чем угодно – наверно, даже о своих чувствах к другому человеку, – и он бы не обиделся и понял. Но, конечно, я не говорила о таких вещах – потому что Киран стал мне по-своему очень дорог, и я ни за что не хотела оскорбить его и его чувства. Я подозревала, что где-то в глубине души у него тоже скрывается безответная любовь, но не ворошила эту его душу. Вместо этого мы вместе выполняли свои семейные обязанности, вместе переживали, вместе смеялись и радовались, поддерживая и подменяя друг друга, когда у кого-то одного иссякали силы.

Я никогда ни на чем не настаивала, ничего не требовала от него. Он сам впрягся в семейную упряжку, со всей присущей Тельцу усердностью. Киран был ярко выраженный трудоголик: он не минуты не мог сидеть на месте спокойно, разве что когда курил. Когда в доме не оставалось несделанных мужских дел, он переходил на женские: пылесосил, протирал окна, мыл посуду, готовил. Если обед был уже готов, он готовил его впрок, на следующий день. Это, конечно, была тоже своего рода ненормальность, но намного более полезная, чем мои бесконечные покупки книг и прочих вещей. Кирана совершенно не пугало состояние Лизы, он видел в ней просто нормального, полноценного человека, заслуживающего уважение. Он безо всякой натяжки в голосе всегда говорил, что детей у нас трое.

После рабочего дня в комнете Кирана пахло совершенно так же, как в свое время – на кухне от моего дедушки после прополки им картофеля на огороде и рубки дров. И это делало его еще более родным. У него были большие, добрые карие с зеленцой глаза за толстыми стеклами очков и длинный нос с горбинкой. Ростом он не по-ирландски напоминал Михалковского дядю Степу. А еще у него было совершенно искрометное, саркастическое чувство юмора, с которым он никому не давал спуску. Тем, кто любил овощные салаты, например, он говорил задумчиво: