Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина

раскрыть и обезвредить красного дьявола во французском мундире. Только один я! Я шел по верному следу. Дайте же мне три дня!

– Успокойтесь, Сергей Сергеевич, – попросил Ляпунов. – Мы же не собираемся вас убивать. Вы назначены начальником милиции в Туруханский туземный округ. И в ближайшие дни вас приказано туда препроводить. Там у вас достаточно будет времени для размышлений!

Князь Хвостов позвал из приемной трех офицеров, чтобы помогли доставить Каргаполова на его квартиру. Коротковский, не теряя времени, приступил к исполнению обязанностей губернского комиссара.

Ной взял свою шашку, поправил ремень с кольтом в кобуре и даже про письмо сестренки не забыл!

Хвостов отыскал письмо в папке, отдал и, воспользовавшись моментом, изорвал в клочья протоколы допросов, в том числе на самого себя, и бросил в корзину.

– Не беспокойтесь, Ной Васильевич, все будет в порядке. Слово князя!

Ной попрощался с князем и полковниками.

– Но что же с самим Кириллой Иннокентьевичем? – спросил князь.

– Капитан Ухоздвигов за доблестную службу и проявленную самоотверженность по предотвращению офицерского мятежа, организованного Каргаполовым девятнадцатого июня, пожалован в подполковники и отозван правительством для работы по специальному заданию. Полковник Розанов произведен в генерал-майоры и рекомендован правительством на пост наказного атамана Енисейского войска, утверждение которого должно состояться на общевойсковом кругу десятого августа.

– Слава богу! – отлегли страхи у князя Хвостова.

Но это еще не все. Чехословацкий национальный совет удостоил капитана Гайду чином полковника, и, более того, имеются сведения, что через месяц-полтора Гайда получит производство в генерал-майоры.

VI

Завидев хорунжего, офицеры в приемной повскакивали. От прокурора Лаппо им стало известно, что губернский комиссар подполковник Каргаполов снят с должности и разжалован, а «гатчинский Конь Рыжий» на копытах – не повязан!

Окинув испепеляющим оком каждого из офицеров, Ной уперся взглядом в тщедушного Сазонова, подошел к нему и молча взял обе ими руками за ремни, поднял.

– За-ради бога! За-ради бога! Ной Васильевич! – забормотал Сазонов.

Стиснув зубы, Ной потащил за собою Сазонова вниз по лестнице. Выволок на парадное крыльцо, зыркнул глазами справа налево и тем же манером потащил в ограду. Ярость и бешенство распирали Ноя до такой степени, что он и сам не знал, какой мерою воздаст вихлючему комитетчику за его предательство. Убить, убить мало гада! Ведь наказал же Ною капитан Ухоздвигов проследить за Сазоновым и в крайнем случае убрать, а он, Ной, проявил милосердие, хотя и догадывался, что Сазонов дал на него и капитана показания в контрразведке.

Сазонов всеми святыми и Богом просил помиловать его, он ни в чем не виноват: Каргаполов стращал его смертной казнью!

– Маааалчааать, стерва! Где твой конь?

– В той ограде, – ответил Сазонов. – Там все кони.

Раздувая ноздри, Ной чуток подумал. К чему еще конь! Он его так утащит за собою ко всем чертям! Ну, падла! До чего же мерзким бывает человек! Не подоспей правительственного указа, ему, Ною, не видать бы белого света из-за этого вот предателя! И если его оставить в живых, новый губернский комиссар Коротковский хотя и тихий будто подполковник, но непременно потребует от Сазонова подтверждения показаний, данных Каргаполову. Ему оказать милосердие, а себе – виселица. «Ну, нет, гад! Одна есть мера!..»

– Следуй за мною! – рявкнул Ной. – Теперь ты мне обскажешь без вихляния, каким ты показал себя, гад, в Гатчине! Дезертировал, падла, и других утащил за собою в самый ответственный момент. Или того мало тебе?! Замолкни! Чтоб ни звука по пути следования городом! Упреждаю!

Вот теперь урядник Сазонов окончательно понял, что перед ним все тот же хорунжий Лебедь, суровый и жестокий председатель полкового комитета сводного Сибирского полка.

Солнце только что ушло, и на небе рдела полоса заката. Освежающий тихий ветерок дул навстречу. Ной вел рядом с собою Сазонова сперва по Благовещенской, сунув в карман брюк кольт, решая трудный вопрос: как-никак урядник Сазонов находится на службе при контрразведке в сотне Кудрина, и его, понятно, хватятся. Придется давать объяснение не только в контрразведке, но и у новоявленного генерала Розанова – наказного атамана Енисейского войска. Убрать Сазонова надо тихо, без шума. Ага! Есть еще мещанин Подшивалов, который сочинил в контрразведку донос на «подпольщика с рыжей бородой».

– Куда мы, Ной Васильевич?! Помилосердствуй!

– Завилял, сука! Погодь! Время твое еще не приспело, сейчас. Пойдешь со мною в дом одного гада, такого же, как ты сам, влупишь ему плетей за клевету, да покрепше, чтоб век помнил, как вихлять перед властью и пакостить доподлинным офицерам, на которых правительство держится! Смыслишь?

– А меня, меня?!

– Тебя ждет самый страшный суд подполковника Ухоздвигова, которого ты со всех сторон обмарал перед гадом Каргаполовым!

– Господи! Господи! – стонал Сазонов, дошло до пяток: жизнь его накоротке, со смертью перемежается.

Перешли деревянный мост и по пыльной кривой улице стали подниматься в гору: Сазонову отказывали ноги – на кладбище ведет!

Упал на колени:

– Помилосердствуй, Ной Васильевич! За-ради ребятишек! Пятеро у меня! Пятеро!

– Встать, пакость! – рявкнул Ной. – Ты меня самого милосердствовал, когда давал показания?! Нету для таких милосердия. Только не я тебя кончать буду, сказал. А сейчас идем к паскудному мещанину, у которого я снял квартиру и коня купил. Ужо всыплешь ему для ума-разума!

– Как прикажешь, Ной Васильевич!

– Я тебе не Ной Васильевич, а господин хорунжий! Или ты первый день в казачестве?!

– Слушаюсь, господин хорунжий!

У Сазонова чуть отлегло, когда хорунжий провел его мимо кладбища и свернул к домам слободы. Подошли к глухой ограде, и Ной так ударил сапогом в калитку, что защелка вылетела вместе со скобой. Навстречу кинулся на проволоке, протянутой через всю ограду от навеса до ворот, лохматый черный кобель с оскаленной пастью. Мигом выхватив шашку, Ной с такой силой полоснул кобеля – туловище надвое развалилось. У Сазонова дух занялся от страха. Не дай-то господь, если так же хватанет шашкою самого Сазонова!

На крыльцо выскочил из избы Мирон Евсеевич Подшивалов, а за ним толстая рябая дочь Устинья.

– Выходите все! Живвво! – гаркнул Ной. – Упреждаю! Один шаг к побегу – пристрелю, стервов! А теперь, хозяин, отвечай: кто тебе подсказал писать клеветнический донос на меня? Или я вас не упреждал: квартиру сымаю, чтобы была в полной надежности, и шестьдесят рублей задатку дал еще. Так или нет?

– Так-то оно так, – бормотал Подшивалов, сходя с крыльца. – Токо разобрались бы, господин хорунжий. Всемилостивейше разобрались бы! Потому как время такое. Того и гляди, нарвешься на подпольщиков-большевиков. Они, падлы, разгуливают на свободе и выдают себя за офицеров. Вот ночью гнали их в тюрьму с парохода, так сколько сволочей разбежалось. Того и жди – бунт подымут супротив нашего правительства. Кабы знатье, што вы доподлинный офицер, разве Устинья стала бы писать в контрразведку!.. Виноваты мы, виноваты. Всемилостивейше прошу, господин хорунжий, помиловать!..

– Тааак! – протянул Ной Васильевич, резанув злеющим взглядом мордастую дочь Подшивалова. – Сходи с крыльца, стерва! Живвво! А ты, хозяин, расчет получишь по второму номеру. Сей момент выведи мово коня, оседлай, а ты, старуха, вынеси мои вещи в мешке из горницы, и ежли замечу пропажу – расстреляю всех до единого!

– Помилуй нас! Помилуй нас! – заголосила хозяйка.

– Урядник Сазонов, приступай к экзекуции подлой твари. Двадцать пять плетей! Ложись, гадина, на крыльцо, да платье задери, чтоб сидеть не на чем было недели две опосля!

Мордастая, толстозадая Устинья Мироновна всеми богами клялась, что донос она написала под диктовку есаула Потылицына, который лечится в городской больнице, и пусть ее помилует господин хорунжий: она за него молиться будет. И что сегодня утром, когда в больницу доставили с Качи проклятых большевиков, порубленных доблестными казаками, она, Устинья Мироновна, находясь на дежурстве, такую оказала «первую помощь» еще живому Марковскому, что он быстро испустил дух.

– Кишки я ему втолкала в брюхо вместе с грязью! Еще доктор Прейс, жидюга, выговор мне сделал, – выворачивалась фельдшерица, чем еще пуще взбесила Ноя. Это же надо! «Кишки вместе с грязью втолкала в брюхо!»

– Лооожись, гааадинааа! – трубно взревел Ной Васильевич, выхватив кольт. – Или пристрелюууу!

– Погодь, господин хорунжий! – остановил Сазонов, умудренный в таких делах. Он не раз участвовал