Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Жюно Лора Герцогиня Абрантес

«Я люблю вас, как дикий обожает солнце… Я совершенно ваш… Но для вас надобно вести вечную войну, а я не хочу этого!.. Я хочу мира!.. Я хочу наконец успокоить свою утомленную голову и больное тело в своем доме, посреди своего семейства, своих детей; хочу их попечений… Хочу наконец наслаждаться тем, что купил я кровью честного человека, настоящего француза, истинного патриота… Да, я требую спокойствия, приобретенного двадцатью двумя годами действительной службы и семнадцатью ранами, через которые пролилась моя кровь, прежде всего за отечество, а потом за вашу славу…»

Пора, однако ж, остановить мои личные обстоятельства и обратиться к событиям общим.

Глава LXVI. Последствия Пражского конгресса

Письма из Испании привозили нам ужасные известия. Я принимала душевное участие в этой войне, потому что любила Испанию и вблизи видела, на протяжении многих годов, великодушие испанцев, отвергающих несправедливое вторжение. Разумеется, я не желала гибели своим соотечественникам; но я молила Бога, чтобы император открыл, наконец, глаза и принял благоразумное решение, необходимое посреди опасностей, которые окружали нас со всех сторон. Но нет, он поддерживал войну на полуострове и удовольствовался тем, что снова послал туда маршала Сульта, при этом изъяв у него двенадцать тысяч человек гвардии и около сорока тысяч человек старых войск. Это значило обезлюдить испанскую армию… Но вот что примечательно в Наполеоне и что я не могу объяснить, что противоречит всему, что хотел он сделать для собственной своей славы: он требовал от своих генералов и маршалов таких же успехов с молодыми конскриптами, как со старыми солдатами. Не хватало лишь ему требовать, чтобы они побеждали совсем без войск… Следствием этого маневра, когда вывели так много войск с полуострова, было отступление маршала Сюше из Валенсии к Эбро.

Между тем мы подписывали союзный и оборонительный трактат с Данией, и в то же время открывался Пражский конгресс, нарочно замедленный Наполеоном, который не допускал Коленкура туда, и Нарбонн писал мне из Вены: «Припомните, что я вам говорил!..»

Я так хорошо знаю все лица, игравшие роли в важной драме Пражского конгресса, что не могу не рассказать об этом несколько подробнее. Там решились судьбы Европы, и если Наполеон проиграл партию, то это по его ошибке, единственно по его ошибке… Всего больше способствовало этой ошибке ложное мнение Наполеона о Меттернихе. Я сама слышала это мнение, когда разговаривала с ним. После, может быть, он переменил свой образ мыслей, но благородная, гордая душа господина Меттерниха, одна из самых высоких добротой благоразумною, рассудительной, — эта душа была уязвлена. При этом он не мстил за себя, как хотят уверить нас многие, потому что сами они поступили подобным образом. Повторяю, Меттерних — благородное, великодушное создание.

Как не хотел Наполеон видеть, что в тогдашних обстоятельствах Европы его политическое положение зависело от союза с Австрией? Однако суетность его постоянно отказывалась видеть это! Более того: если б Австрия сохранила только нейтралитет, это одно произвело бы неизмеримые следствия… Она долго не решалась объявить себя против нас. Только накануне приезда герцога Виченцского в Прагу Австрия подписала союзный трактат с нашими противниками. Трактат был подписан 27 июля; герцог Виченцский явился официально на конгресс, если не ошибаюсь, 28-го. На его опоздание отвечали медленным разбором его полномочий, отказались принять его официально, и конгресс разъехался… Надобно было продлить перемирие до 10 августа… За три дня Коленкур сделал Меттерниху такие важные сообщения, что они привлекли все внимание человека, искренно желавшего тогда общего мира. Сообщения состояли в вопросе: что сделала бы Австрия для утверждения союза, который император Наполеон заключил бы с северными державами? Этот вопрос был окружен такой секретностью, что император Наполеон требовал, чтобы даже посланник его при Венском дворе, граф Луи Нарбонн, не знал ничего об этом тайном переговоре. Меттерних согласился на это требование, но против воли: он уважал Нарбонна, и ему казалось, что государь должен иметь к своему посланнику доверенность неограниченную… Но сам он, верный данному обещанию, сказал о том, что сообщил ему герцог Виченцский, только императору Францу… Этот, крайне желая окончания войны, приказал Меттерниху отвечать уверением, что Австрия будет поддерживать условия, самые почетные для Франции. (Достоверность этого события могу доказать.)

Между тем часы летели. Наполеон стоял на такой точке, что он мог считать каждый день годом в судьбе Франции!.. Время торопило: начальное предложение герцога Виченцского было сделано 6 августа, 7-е и 8-е прошли в обсуждении встречных предложений Австрии, и эти предложения действительно было почетны. Австрия благородно поступала до последнего дня, когда пришлось ей перетянуть своею тяжестью чашу весов, на которых лежала несчастная судьба Наполеона.

Восьмого августа Наполеон послал новые предложения императору Францу, начались новые споры… Наконец наступило 10 августа, потому что время, в неизменном течении своем, никогда не останавливает стрелки своего циферблата… Рушилось перемирие, и северные державы — Россия, Пруссия, Швеция — объявили Франции и Австрии, что они принимаются за оружие. Тогда-то можно было подумать, что Наполеон только хотел выиграть время, необходимое для прибытия его войск, и особенно кавалерии.

Вот какие предложения обеспечивала ему Австрия:

1. Общий мир в Европе и сохранение за Францией завоеваний республики.

2. Восстановление границ Пруссии на Эльбе.

3. Испания, возвращенная законным ей государям.

4. Независимость Голландии, под властью короля, назначенного Наполеоном.

5. Возвращение Иллирийских областей и Тироля Австрии.

6. Гамбург и Любек становятся свободными и независимыми как прежде.

В вопросе о Рейнском союзе не было согласия: одни хотели уничтожить его, другие оставить. Вся Италия должна была остаться под непосредственной или косвенной властью Франции. Таким образом мы сделались бы опасными соперниками Англии, с нашими собственными гаванями и гаванями Италии, Бельгии, Голландии!.. Спокойствие восстановило бы наши силы, и мы имели бы, наконец, то, на что никогда не смели надеяться: нашу славу упроченную и будущность!..

Наполеон часто повторял, что его противники действовали не прямодушно!.. Это не правда; но если бы и так, что за дело?.. Он не мог проиграть этой новой партии, где доставались ему такие славные карты. Он должен был искать одного — времени для восстановления своих потерь, своих армий и даже самого себя!.. Но он не хотел ничего слышать, ни на что глядеть!.. Он не считал неприятельских фаланг и хотел только одного: войны, вечно войны! Войны до истребления его самого и всех его приверженцев! Он хотел этого — и добился!..

Вероломства не было с его стороны, потому что он сделал самую большую ставку; но все сочли это вероломством и закричали о предательстве! Каждый бросился тогда к оружию, и военным криком было: Смерть Наполеону! Бешенство и ярость присоединились к политике, и сделалась почти личная война. Каждый порицал друг друга, как только два человека разных наций сходились вместе… Сам Наполеон, в безумном гневе своем, уступил страсти, слишком низкой для такого человека, как он… Это было мщение, основанное на старой неприязни, и герой, единственный исполин века, чья стальная воля соединялась с самыми высокими помышлениями, этот человек превратился в обычного человека… Я чувствовала в душе своей больше величия, нежели он, и оно помогло мне понять, где был его пьедестал, на который он взошел бы, подписав представленные ему предложения… Тот выше всех, кто жертвует своею славой счастью другого.

Но он не сделал этого, и несчастье его и наше было ужасным следствием его упорства… Война возобновилась. Война истребляющая, окончательная…

Тогда Наполеон увидел, что ему может помочь только его гений. У союзников было 600 тысяч человек войск, а у него — 350 тысяч, из которых две трети были юноши, едва вышедшие из детства… Прибавьте к этому другое важное преимущество: сражаться в дружественной земле, иметь в распоряжении всё, что составляет материальную часть армии… Сравните со всем этим положение Наполеона, правда, исполина славы, однако удаленного от своей империи, с меньшей армией, в составе которой было много союзников, готовых оставить его, — и вы содрогнетесь, если любите славу человека великого!.. Таково было его положение. Это очень хорошо видел и Меттерних, когда он говорил герцогу Виченцскому: