Харьюнпяа и кровная месть - Матти Йоэнсуу

— Алекси! Я здесь! — крикнул он и пополз к середине двора.

Собака выла с бешеной злобой. Это была, очевидно, овчарка или какой-нибудь другой зверь крупной сторожевой породы. Сашка выхватил револьвер.

Алекси стоял перед домом, возле самой двери. Он прижал руки к груди, словно боялся, что оттуда кто-то выскочит. Велосипед валялся рядом с ним. А собака — Сашка понял это только теперь — была заперта в помещении, чтобы охранять дом от грабителей. Она рвалась на улицу и бешено царапала дверь. Но никак не могла освободиться. Ее лай разносился, наверно, очень далеко, и это было опасно — ведь хозяин мог договориться с кем-нибудь из соседей, чтобы тот позвонил плоскостопым, если послышится шум.

Сашка засунул револьвер за пояс, схватил Алекси за руку и стал его трясти.

— Ничего не случилось! — шепнул он, зная, что врет и что Алекси это понимает; он и сам был так напуган, что ноги у него подгибались, будто кто-то хотел посадить его на землю.

— Уйдем, Сашка!

— Нет. Мы возьмем аккумулятор.

Сашка наклонился, поднял велосипед и пошел к фургону, он тащил за собой велосипед и брата, а собака выла, словно ее охватило пламя; железки и всякий хлам гремели у них под ногами, и Алекси плакал в голос.

— Отведи велосипед на дорогу, — выдохнул Сашка и заставил Алекси взяться за руль. — А если кто-нибудь появится, спрячься. Заползи под какую-нибудь машину и сиди тихонько…

Он подтолкнул брата в спину и даже не посмотрел, как тот справится, услышал только, что заднее колесо без шины колотится по камням. Потом он согнулся, влез под капот и уже не мог себя успокоить — бессмысленно и бесполезно стал дергать провода голыми руками, прежде чем догадался взять гаечный ключ и употребить его как гвоздодер. Собака лаяла теперь хрипло и отрывисто — казалось, будто где-то вдали стреляют. Сашка думал о том, что аккумулятор надо положить на багажник и накрыть хотя бы пиджаком — но он знал, что это не поможет, если явятся плоскостопые.

24. Отъезд

Харьюнпяа вошел в гараж. Там стоял гул от только что заведенных моторов. Две «лады» и серый «транзит» стояли в проходе одна за другой. Фары у них горели, задние рессоры осели от тяжелого груза.

Все, кроме Кандолина и Тийликки, сидели уже в машинах. Тийликка стоял у задней дверцы «транзита», в руках у него был автомат, из которого он целился куда-то в глубь гаража и при этом производил губами звуки, напоминающие стрельбу. Кандолин стоял неподвижно возле первой «лады» и ждал Харьюнпяа.

Харьюнпяа направился к машинам. Ему было жарко. Под курткой на нем был бронежилет, который защищал грудь и живот, плечи и спину, а особенно хорошо оберегал сердце, так как в передней его части в специальном кармане была стальная пластина, которую не могла пробить даже крупная пуля. Назначение жилета — охранять человека от врагов и опасностей. Но как уберечь конечности, шею, голову? Свой шлем Харьюнпяа забыл на столе у дежурного. Впрочем, забыл ли? Шлем был слишком мал и стягивал голову, словно обруч на винтах. В глубине души Харьюнпяа знал, что ведет себя глупо, но и жилет-то было трудно вынести, он так сжимал грудь, так мешал дышать и двигаться — тут и без шлема обливаешься потом.

— Ответили? — громко спросил Кандолин, и стены отразили его голос. Он был в бронежилете такого же цвета, как костюм, и поэтому едва заметном. Похоже, что эта амуниция нисколько его не стесняла — он стоял, такой же длинный и подтянутый, как всегда, непринужденно засунув руки в карманы. На голове красовался шлем, надвинутый на лоб и закрывший верхнюю часть очков, а браво выставленный вперед подбородок был так затянут ремешком, что задевал даже нижнюю губу. Шлем был синий, спереди белыми буквами выведено: ПОЛИЦИЯ. Харьюнпяа покачал головой.

— Я насчитал по крайней мере гудков двадцать, — сказал он. — Тут хочешь не хочешь — кто-нибудь проснулся бы. Но нет…

Он звонил в квартиру Хедманов. Это была старая уловка: если бы кто-то ответил, он пьяным голосом попросил бы к телефону Сашку или просто повесил бы трубку. Так ему, во всяком случае, следовало сделать.

— Наверно, отключили телефон на ночь, — сказал Кандолин. — Дома они. Группа Сёдерхолма на месте уже минут десять, они только что сообщили, что в квартире Хедманов горит свет. Поехали.

И Кандолин так резко повернулся, что каблуки его ботинок заскрежетали на бетонном полу. Он наклонился и сел на переднее сиденье, при этом шлем, коснувшись верха, звякнул.

Харьюнпяа прошел к средней машине. Мысли его были непоследовательны и отрывочны, временами его охватывало чувство безнадежности. Он бросился на заднее сиденье, и машина сразу тронулась. Харьюнпяа старался думать о том, что при любых обстоятельствах он первым проникнет в дом, но это нисколько не улучшило его настроения. Нордстрём проверял сигнальные огни и сирену — машину на мгновенье залило синим светом, и сирена оглушительно взревела: тиа-тиа! Машины подъехали к воротам. Сидящий у телевизора дежурный заметил их и нажал на одну из десяти кнопок пульта — створки ворот открылись, группе ничто больше не препятствовало, не понадобилось даже снижать скорость; их встретила ночь, одетая в густой туман.

25. Больница

— В поликлинику?

— Нет. В больницу. К главному входу, — ответил Сашка с заднего сиденья.

Они ехали молча, пока такси не миновало перекресток. Потом водитель обернулся:

— Туда не стоит. В это время там все закрыто. Единственное, что сейчас открыто, — «Скорая помощь».

— Мы договорились, — торопливо возразил Сашка; он и сам все время об этом думал и боялся худшего, хотя и старался надеяться на удачу, а теперь вот водитель высказал вслух его опасения. Сашка беспокойно дернулся и притронулся к висящему на шее кресту, но это его не успокоило. Он почти возненавидел водителя; к тому же тот был похож на очкастого комиссара — даже нос такой же острый.

Сашка сунул руку под свитер. Револьвер был на месте. Он это, правда, и так знал, потому что дуло упиралось в бедро. Но прикоснуться к оружию было приятно; вот и теперь, когда он почувствовал кончиками пальцев шершавую рукоятку, чувство животного страха ослабло, и что-то шепнуло ему, что не может все провалиться из-за одной запертой двери. Он что-нибудь придумает. Хоть стекло в дверях разобьет.

— Так куда подъезжать?

— К главному входу.

— Ладно. Платишь-то ты.

Больница мощно вздымалась ввысь, туман окутывал ее крышу, и невозможно было определить, какой она высоты. Хотя стояла уже ночь, сотни больничных окон были освещены. Водитель свернул на центральную дорожку.

— Вряд ли тут что-нибудь выйдет, парень.

— Какое-то движение там есть, — сказал Сашка, хотя так же хорошо, как водитель, видел, что нижний холл пуст и едва освещен. Он открыл дверцу еще до того, как машина остановилась.

— Минутку! — крикнул водитель, быстро протянул руку через спинку сиденья и так схватил его за плечо, что стало больно. — С тебя пятьдесят шесть семьдесят.

— Но мы ведь поедем назад. — Сашка порылся в карманах и нашел купюру в сто марок — она была у него последней, но у Орвокки и у Фейи что-нибудь еще должно быть. Он сунул деньги водителю. — Мы вернемся на Козью гору, только возьмем здесь еще двух пассажиров. Будьте добры, подождите, пока я не вернусь.

В два прыжка Сашка оказался у входа. Дверей было несколько, все одинаковые, он дернул первую — заперта. Он попробовал следующую. Тоже на замке. Подскочил к третьей, четвертой, пятой. Все двери на запоре. Но сквозь стекла был виден свет, и казалось, все внутри издеваются над ним, смеются, погляди, мол, погляди — ты хочешь сюда, но не попадешь; Сашка различал гардероб, окошко справочной, весь холл, даже тот угол, за который надо свернуть, чтобы попасть в отделение Фейи. Он схватился за ручку и стал трясти дверь.

В конце холла кто-то медленно задвигался. Сашка прижался лицом к стеклу. Это была уборщица или посыльная, а может быть, младшая сестра или еще кто-нибудь, но без белого халата, значит — не доктор. Женщина. Она шла усталой походкой. Сашка стал стучать кулаком по стеклу. Женщина остановилась и посмотрела в его сторону.

— Откройте!

Сашке показалось, что женщина покачала головой. Во всяком случае, она указывала куда-то вниз. Это означало, что больница закрыта, что надо пройти в отделение «Скорой помощи», если ему что-то нужно.

— Откройте!

Он был словно в жару, барабанил по двери двумя кулаками, а по ее нижней железной обшивке колотил ногой. Дверца такси открылась.

— Эй, приятель! — позвал водитель, но Сашка на него даже не взглянул: он считал, что с белобрысыми надо держаться высокомерно и отступать нельзя.

Женщина направилась к нему медленно, неохотно, все еще указывая куда-то рукой. Сашка этого будто и не видел. Он молотил в дверь сильнее прежнего.