Харьюнпяа и кровная месть - Матти Йоэнсуу

Вяйнё понял, что Миранда уже согласна. Она чувствовала, что ее долг — помочь им.

— Они тебя не знают. Оставишь передачу дежурному. Скажешь, к примеру, что ты Сашкина тетка или еще кто-нибудь.

— Не знаю…

— Ну, поможешь? Положи в сумку еды, носки и что сама сообразишь.

— А куда я детей дену?

— Возьмешь с собой. Тем скорее плоскостопые захотят от тебя отделаться. Пускай Аллан галдит, сколько его душе угодно…

Вяйнё вернулся на чердак.

— Согласилась? — спросил Онни.

— Да. Что ты написал?

Онни протянул ему листок и впервые за эти дни улыбнулся. Вяйнё подошел поближе к окну и наклонил письмо так, чтобы на него падал свет.

«Не сознавайся, Сашка, что ты в них стрелял. Они вовсе не уверены, что это сделал ты. Они допрашивали и нас. Алекси тоже сказал, что он там не был. У нас есть новые ружья, только выбирайся оттуда поскорее. Их много, и патронов тоже…»

— Какого черта, Онни…

— Так надо.

Онни выхватил письмо. Он сложил его раз и второй и складывал до тех пор, пока оно не стало с почтовую марку.

— Да попадет ли оно в Сашкины руки?

— Ничего, он не поймет, что это значит. Да оно до него и не дойдет. В тот раз, когда я сидел по подозрению в грабеже, который устроил Оскари, и вы послали мне хлеб… плоскостопые располосовали его до крошки. Это они обязательно заметят.

— А если не поверят? Если догадаются, что это уловка?

— Не бойся. У них на это шариков не хватит. Они на такое, как коршуны, набросятся.

— И что тогда будет?

Онни в ответ только подмигнул.

20. Сердценосцы

Козья гора — это и в самом деле гора. Площадью примерно в четверть километра, она поросла большими деревьями, скрывающими еще сохранившиеся там старые дома. Но про гору вспоминали редко; та часть города, которую обычно называли Козьей горой, находилась южнее, на месте прежнего поля, и начиналась от железнодорожных путей и шумной Окружной дороги.

Возле станции у железнодорожной насыпи была площадь. Она вобрала в себя часть разрытой и перегороженной заасфальтированной улицы, покрытую песком площадку и остатки двора какого-то прежнего дома, в зарослях ивы и сорняков там еще можно было найти обломки фундамента и серые гранитные ступени, которые уже никуда не вели. Площадь была пустой — если не считать множества старых, поставленных как попало машин, большинство из которых нашло здесь свое последнее прибежище.

К северной части площади примыкала Вотчинная улица. Вдоль нее, почти вплотную друг к другу, стояли коробки пятиэтажных домов. Казалось, стоит раскинуть руки — и пройти между ними будет уже невозможно, но это было не совсем так: у самых стен росли березы и ели, а между ними каким-то непостижимым образом были втиснуты стоянки машин, площадки для детских игр, протянуты бельевые веревки и приспособления для выколачивания ковров. Тут же находился и узкий переулок Мадетоя.

Кауранен стоял в подъезде дома № 2 по этому переулку. Он прятался здесь уже третий час — теперь было половина десятого, стало темно, в квартирах зажглись окна, но он стоял терпеливо, был только слегка возбужден. Секунду назад в другом подъезде, который был ему виден, зажегся свет, и на нижней площадке появилось двое мужчин — оба цыгане. Разглядеть их не удалось, так как они не вышли на улицу, а открыли дверь, ведущую с лестницы в подвал. Мужчины исчезли прежде, чем Кауранен успел поднести к глазам бинокль. Но он был уверен, что это Сашка и Алекси — других мужчин в квартире Хедманов не было, если не считать старика, но его можно было бы узнать по походке.

Кауранен не отрывал глаз от бинокля. Он чувствовал, что там что-то происходит — вернее, он это знал, все время знал. Хулда, мать парней, отправилась куда-то одна еще во время его предыдущего дежурства и вернулась только полчаса назад, а девочки с вечера то и дело выбегали из подъезда с полиэтиленовыми мешками и возвращались пустыми. Кауранена злило, что он не может выяснить, куда они бегают — может быть, прячут что-нибудь, ведь полиция при обыске не осмотрела подвал. Кауранен не решался покинуть свое укрытие, боясь, что Сашка за это время улизнет. Он не очень доверял Онерве. После освобождения Сашки дело и без того стало выскальзывать у них из рук — прямо из полиции Сашка отправился в больницу и, конечно, там постарался сговориться с Фейей так, чтобы уже нельзя было найти никаких доказательств.

В волнении Кауранен крепче сжал бинокль. Дверь подвала открылась. Оттуда задом наперед вылез Сашка и куда-то мелко засеменил. Он тащил черную матерчатую сумку — в ней было что-то угловатое и тяжелое. Алекси шел за ним и нес сумку за вторую ручку. У Кауранена перехватило дыхание, ему пришлось прислониться к стене, прежде чем руки стали его слушаться.

Вот Сашка вернулся в подвал, погасил свет, запер дверь и сказал что-то брату, тот покачал головой. Потом Сашка подошел к двери. Кауранен увидел его лицо прямо напротив себя: оно было напряжено, но совсем иначе, чем в полиции, — ну понятно, больше не надо притворяться. Кауранен опустился почти на корточки, чтобы живая изгородь посреди двора скрыла его. Сашка вышел во двор, остановился и сунул руки в карманы. Постоял так, с виду расслабившись, но зорко оглядывая весь двор, парадную, в которой стоял Кауранен, скользнул по некоторым окнам. Потом дошел до угла дома и заглянул за угол, немного помедлил, словно чего-то опасаясь, повернулся и быстро направился к своему подъезду.

Кауранен достал из-за пазухи рацию и поднес, ее ко рту.

— Нюкянен, слышишь, это Кауранен?

Ответ Онервы прозвучал мгновенно — ее машина была припаркована всего метрах в пятидесяти от него.

— Слышу.

— Заводи мотор. Сашка с Алекси собираются выйти. Они достали из подвала какую-то чертовски тяжелую сумку. Без машины им ее далеко не унести. Может, они такси вызвали. Пока они будут копаться на лестнице, я добегу до машины. Что-то они задумали.

— Принято.

Сашка уже видел Злючку — она показалась из-за грузовика, припаркованного на краю площади. Ну, еще чуть-чуть, немножко еще, думал Сашка. Рука онемела, Алекси тоже выбился из сил — он едва дышал, и его конец сумки стукнулся о землю. Пришлось передохнуть, чтобы сумка вообще не упала, аккумулятор не свалился бы набок и электролит не вытек. Фейя предупреждал об этом.

Они опустили сумку. Алекси, отдыхая, присел на корточки, а Сашке было не до отдыха. В голове роились беспокойные мысли — он вспоминал слова Фейи о плоскостопых: у них все может перемениться в одну минуту, им ничего не стоит снова схватить человека, которого только что освободили. К тому же он вспоминал, что они хотели задержать и Алекси — его собственное освобождение могло быть простой уловкой. Кроме того, оставались Вяйнё и Онни. И Севери. Он опять стал угрожать, предупредил, что им всем будет крышка, если они выдадут их плоскостопым.

— Ну, отдохнул?

— Пальцы совсем свело, — тихо сказал Алекси. — Может, еще минутку?

Он был бледен и более серьезен, чем обычно. Кажется, чуть что — и брат убежит. Сашка огляделся. Мимо прошли две девушки, старая женщина выгуливала пса у перекрестка. Поблизости никого. И все же Сашке казалось, что за ними следят — конечно, это могло быть и оттого, что он только днем освободился: в камере ведь постоянный надзор, хотя виден бывает только глаз тюремщика. А сейчас они посреди улицы, нагруженные тяжелой сумкой, и их вполне могут засечь плоскостопые.

— Берись за ручку, Алекси. Знаешь, что мы несем? Сердце Злючки. Мы — сердценосцы, вот мы кто, — заговорил Сашка, но не сумел вызвать улыбки на лице брата.

Они были уже у площади, оставались последние метры.

— А ты сумеешь поставить его? — задыхаясь, спросил Алекси.

Сашка ответил не сразу. Он попытался вспомнить, как его учил Фейя, но в голове кружился какой-то хоровод из клемм, аккумулятора и проводов с положительными и отрицательными полюсами.

— Сумею, — обронил он. — Откроем капот и вставим аккумулятор… Чертова сумка…

Потом он вспомнил, что один аккумулятор там уже стоит. Можно посмотреть, как нужно ставить. Он вздохнул с облегчением, но тут же его охватило новое волнение — сумеет ли он повести Злючку? Он никогда не садился за ее баранку. Фургоны, правда, водил, даже десятки раз, когда они ездили не по большим автострадам. Но Фейя обещал, что будет сидеть на месте кондуктора и подавать советы. Если сумеет выйти из больницы. Надо думать, сумеет, раз Орвокки обещала об этом позаботиться. Она уже сейчас там, понесла в сумке одежду для Фейи. Орвокки провела в больнице обе ночи, спала на скамейке в коридоре. Сначала ее пытались прогнать, но потом поняли, что от нее там большая польза. Орвокки ведь все умеет, стоит ей только захотеть.

— Опускай…

Они дошли. Вот она — Злючка. Торчит в конце площади, всего метрах в двадцати от крутой железнодорожной насыпи. Оранжевые огни Окружной дороги освещают это место ярче, чем синие фонари Вотчинной улицы. В полутьме Злючка кажется высокой и длинной, она чем-то немного даже пугает. Словно спящий дом. Но стоит посмотреть на нее поближе — и она становится знакомой и надежной, эта их Злючка, бывший рейсовый автобус. Она покрашена в белый цвет с синими полосами — если посмотреть на нее сверху, она может показаться ящиком, завернутым в финский флаг.