Девушка, которая взрывала воздушные замки - Ларссон Стиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гульберг взглянул на Сандберга с искренним изумлением, потом задумчиво провел рукой по подбородку.
– Насиловал? – переспросил он.
– У Бьюрмана на животе обнаружена татуировка с текстом: «Я садист, свинья, подонок и насильник».
Сандберг положил на стол цветную фотографию, сделанную на вскрытии. Гульберг, широко раскрыв глаза, уставился на живот Бьюрмана.
– Значит, это дело рук дочери Залаченко?
– Скорее всего. Она вовсе не так уж безобидна. Ей удалось как следует поколотить двоих хулиганов из мотоклуба «Свавельшё МК».
– Дочь Залаченко, – повторил Гульберг и снова повернулся к Ваденшё. – Знаешь, я думаю, тебе стоит нанять ее на работу.
Ваденшё настолько опешил, что Гульбергу пришлось объяснить: он пошутил.
– О’кей. Давайте примем за рабочую гипотезу, что Бьюрман ее насиловал и она ему отомстила. Что еще?
– Объяснить, что именно произошло, мог бы, разумеется, только сам Бьюрман. Но побеседовать с ним затруднительно, поскольку он мертв. Он не должен был знать, что она дочь Залаченко – ни в одном официальном регистре это не отражено. И все же на каком-то этапе Бьюрман обнаружил связь между ними.
– Черт подери, Ваденшё, она ведь знала, кто ее отец, и могла в любую минуту рассказать об этом Бьюрману!
– Я знаю. Мы… Я просто-напросто свалял дурака.
– Непростительная некомпетентность, – сказал Гульберг.
– Знаю. Я уже много раз сожалел об этом. Но Бьюрман был одним из немногих, кто вообще знал о существовании Залаченко, и я тогда подумал, что уж лучше пусть он обнаружит, что Саландер – дочь Залаченко, чем если это станет известно совершенно неизвестному опекуну. Она ведь, в принципе, могла рассказать об этом кому угодно.
Гульберг дернул себя за ухо.
– Ладно… продолжайте.
– Конечно, мы лишь выдвигаем гипотезы, – кротко сказал Георг Нюстрём. – Но мы пришли к выводу, что Бьюрман надругался над Саландер, а она ответила ему… – Он показал на татуировку на фотографии со вскрытия.
– Она настоящая дочь своего отца, – произнес Гульберг с оттенком восхищения в голосе.
– В результате Бьюрман связался с Залаченко, чтобы тот разобрался со своей дочерью. Ведь у него, как известно, имелось больше причин ненавидеть Лисбет Саландер, чем у кого-либо другого. А Залаченко, в свою очередь, перепоручил дело ребятам из «Свавельшё МК» и этому Нидерману, с которым он общается.
– Но как Бьюрману удалось…
Гульберг умолк.
Ответ был очевиден.
– Бьёрк, – сказал Ваденшё. – Единственное объяснение тому, как Бьюрман мог найти Залаченко: информацией его снабдил Бьёрк.
– Черт возьми, – возмутился Гульберг.
Лисбет Саландер испытывала раздражение и тревогу. Утром у нее появились две медсестры, чтобы перестелить ей постель. Они сразу обнаружили карандаш.
– Надо же! Каким образом он тут оказался? – воскликнула одна из сестер и под разящим взглядом Лисбет сунула находку к себе в карман.
Она вновь оказалась безоружной и к тому же настолько беспомощной, что даже не могла протестовать.
В выходные Лисбет чувствовала себя очень плохо. У нее страшно болела голова, и ей давали болеутоляющие средства. В плече Саландер ощущала тупую боль, которая резко обострялась, если она делала неосторожное движение или меняла положение тела. Молодая женщина лежала на спине, все с тем же фиксирующим воротником вокруг шеи – его оставили еще на несколько дней, пока рана в голове не начнет заживать. В воскресенье у нее поднялась температура до 38,7. Доктор Хелена Эндрин заметила на это, что инфекция все еще бродит по ее организму. Иными словами, Лисбет еще не выздоровела, и это было ясно и без термометра.
Надо же – она опять прикована к постели в казенном заведении… правда, на этот раз без фиксирующих ремней. Ремни в этот раз даже и не потребовались бы – Лисбет не могла даже сесть, не то что сбежать.
В понедельник днем ее навестил доктор Андерс Юнассон, и его лицо показалось ей знакомым.
– Привет! Вы меня помните?
Лисбет покачала головой.
– Вы были почти в бессознательном состоянии, но я разбудил вас после операции. Я же вас и прооперировал. Мне просто хочется узнать, как вы себя чувствуете и всё ли в порядке.
Саландер посмотрела на него с удивлением. Неужели не очевидно, что всё далеко не в порядке?
– Я слышал, что вы ночью сняли с себя воротник.
Она кивнула.
– Мы вам надели воротник не ради забавы, а чтобы вы не двигали головой, пока не начнется процесс заживления.
Врач внимательно смотрел на неразговорчивую девушку.
– Что ж, – сказал он под конец. – Я только хотел на вас взглянуть.
Уже подойдя к двери, он услышал ее голос.
– Юнассон, правильно?
Он обернулся и с удивлением улыбнулся ей.
– Все верно. Ну раз уж вы запомнили мое имя, стало быть, вы намного бодрее, чем я думал.
– Так это вы извлекали из меня пулю?
– Именно я.
– А вы не могли бы рассказать мне, как обстоят мои дела? Я ни от кого не могу добиться внятного ответа.
Врач вернулся к кровати и посмотрел ей в глаза.
– Вам повезло. Вам стреляли в голову, но, к счастью, пуля не задела ни одну жизненно важную область. Сейчас еще сохраняется риск кровоизлияния в мозг, поэтому нельзя, чтобы вы двигались. У вас в организме засела инфекция; похоже, она проникла через рану на плече. Если нам не удастся подавить инфекцию антибиотиками, возможно, придется вас снова оперировать. Процесс заживления ран будет болезненным. Но, судя по моим наблюдениям, есть все основания надеяться, что вы полностью поправитесь.
– У меня могут образоваться какие-то мозговые нарушения?
Юнассон сделал паузу, а потом кивнул.
– Да, такой риск имеется. Однако все признаки указывают на то, что все будет хорошо. Кроме того, существует возможность, что у вас в мозге образуются рубцы, которые могут создать проблемы – например, в виде эпилепсии или какой-нибудь другой напасти. Но, честно говоря, это из области теории. На сегодня все выглядит хорошо, вы поправляетесь. Если же в процессе излечения возникнут проблемы, тогда нам придется с ними разбираться. Я ответил достаточно ясно?
Она кивнула.
– Сколько времени мне придется так пролежать?
– Вы имеете в виду – в больнице? Пройдет, во всяком случае, недели две, прежде чем мы вас выпустим.
– Нет, я имею в виду – через какое время я смогу вставать, ходить и передвигаться?
– Не знаю. Это будет зависеть от того, как пойдет процесс заживления ран. Но мы сможем приступить к какой-либо форме физиотерапии не раньше, чем через две недели.
Лисбет долго и серьезно смотрела на него.
– У вас, случайно, нет сигареты? – спросила она.
Андерс Юнассон засмеялся и помотал головой.
– Сожалею. Курить здесь запрещено. Но я могу попросить, чтобы вам дали никотиновый пластырь или никотиновую жевательную резинку.
Она немного подумала и кивнула, потом снова посмотрела на него.
– Как дела у старого подлеца?
– С кем? Вы имеете в виду…
– С тем, кто поступил одновременно со мной.
– Похоже, вы с ним не дружите… Да ничего. Опасности для жизни нет, он вообще-то уже разгуливает на костылях. Чисто физически ему досталось сильнее, чем вам, и у него очень болезненная травма лица. Если я правильно понял, вы огрели его топором по голове…
– Он пытался меня убить, – сказала Саландер почти шепотом.
– Звучит зловеще. Мне пора идти. Хотите, чтобы я еще пришел вас навестить?
Лисбет немного подумала, потом кратко кивнула. Когда за ним закрылась дверь, она задумчиво уставилась в потолок. Залаченко дали костыли. Теперь ей стало ясно – вот какие звуки она слышала ночью.
Юнаса Сандберга, как самого молодого, послали организовывать ланч. Он вернулся с суши и легким пивом и начал выставлять еду на стол для совещаний. Эверт Гульберг ощутил даже приступ ностальгии – он вспомнил прежние времена, когда все происходило так же, если какая-нибудь операция вступала в критическую фазу и работа не прерывалась круглые сутки.