Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

2014-го. Причём, проклятого в самом прямом смысле слова, без эпитетов: никогда ещё на постсоветском пространстве не произносилось столько миллионов совершенно искренних проклятий людей в адрес друг друга. И эта энергетика сводит с ума… Может, от неё-то и автобусы разбиваются, и самолёты падают, кто знает? Надо же ей во что-то и куда-то выходить! Она – это мы! Мы – но только позволившие из образа Божьего довести себя до состояния какого-то коллективного аморфного антихриста. Может, и нам дана была эта боль, чтоб мы чувствовали боль всего мира, как свою. И прошлую, и настоящую, и будущую – потому что всё едино! Чтоб мы никогда не считали, что боль бывает какая-то там чужая. Или же её можно чем-то оправдать. Какими-то мифическими "национальными интересами". Чтоб мы в недобрый (или добрый?) час когда-нибудь кому-нибудь помогли… – и боли в мире на вот такую капельку стало меньше! Вспоминаю из своей юности, где-то из начала 90-х, песню:

Силы небесные, пожалейте нашу страну,

пусть виноватую,

пусть миром клятую,

но всё же такую одну…

Силы небесные, пожалейте нашу страну!

Как один старец сказал: "В нашем положении не может быть другого патриотизма, кроме патриотизма покаяния". Мы же столько всего натворили в ХХ веке – да и сейчас по глупости творим, – что правильней бы после такого-то вести себя тише воды, ниже травы да прощения у Бога просить: и за себя, и за столько поколений! Вот как мы тут сейчас после аварии переломанные лежим – и о дон-кихотских подвигах не мечтаем и врагов не ищем! Понимаем: никто в нашей беде не виноват! Надо только лечиться и всё вспоминать-каяться. Так и со страной. А то всё "сплотимся!" да "сплотимся!.." Да вокруг чего!? И куда уж дальше!? И так ведь до того тесно сплотились, что дышать нечем, честное слово! В аду, наверное, такая же сплочённость будет. А самая большая победа – это победа человека над собой. Так и со страной. Если мы не победим своё чванство… бед будет всё больше.

– Редко кто в наше время так рассуждает! – сказал Кирилл.

– Да, я же – человек из 90-х: с этим уж ничего не поделаешь… – произнесла себе "приговор" Марина. – И не надо ничего делать! Я никогда не брошу камнем в ту эпоху, из которой вышла. В эпоху Свободы. Если кто-то злоупотребил ею, это его личный выбор. Но причём же здесь эпоха и, главное, причём здесь Свобода!

– Ну как при чём! Свобода – это грубейшее попрание прав тех, кто не желает быть свободным, – пошутил Кирилл.

– А я встречала в основном тех, кто желал быть свободным! – серьёзно сказала Марина. – Бог сводил меня с людьми 90-х, в основном, в высшей степени достойными, и мне не стыдно за наше поколение. Поколение свободных ищущих Личностей, а не толпы. Потому-то 90-е годы и стали временем беспримерного Возрождения Церкви, что Бога ищут Личности. Толпа по инерции идёт им вслед. Сейчас толпа с опозданием, как тело жирафа, вслед за головой дошла до храмов – и, кажется, уже свыклась с самовлюблённой фантазией, что она всегда там и была, что она, оказывается, и есть наш "Народ-Богоносец", "Святая Русь". У толпы всегда миф подменяет память. Даже если речь идёт о самом близком времени, всего о нескольких годах. И те, кто шли тогда первыми и прокладывали дорогу, стали теперь "врагами", а эпоха первопроходцев – "лихими девяностыми". Да люди же открывали тогда свою веру, культуру, историю, бывшую десятки лет под запретом, как Колумб открыл Америку. 90-е годы для меня – это культурное пробуждение России. Это можно сравнить с тем, как вот мы сейчас "проснулись" после аварии, приходим как-то в себя, в память. Были без сознания – а сейчас, хоть и больные, зато в сознании! То же самое и 90-е годы – больная Россия, но всё же проснувшаяся. Это можно только пережить, чтобы понять! 90-е годы – это же Воскресение, Кирилл!

И Кирилл понял, что, оказывается, ничего прежде не знал о Марине: рядом жил – и не знал, кто она и как живёт. А сейчас… чем больше открывал для себя, тем больше хотелось открывать. Человек – целый океан, а ты – Магеллан, Колумб… "Пусть она мне и не мать… но, уж по крайней мере, она мать моего братишки – и как-то так его воспитала, что это меня восхищает! А сейчас и на мои вопросы как-то так отвечает, что… Так может отвечать только родной человек! Надо ещё что-то спросить… или пусть лучше она сама что-нибудь расскажет. Лучше слушать – да, лучше просто слушать, чем…

Почему-то с ней всегда успокаиваешься! И голова уже не болит… и душа не болит. Марина!.. Да вот же, наверное, подлинное-то предназначение Женщины – матери, девушки, жены, сестры: имея мир в себе, этим миром делиться. Он ведь от деления не уменьшается, а только растёт.

И что такое настоящая Женщина?.. Это София – мать Веры, Надежды, Любови: с ней её маленьким дочкам даже мучиться было нестрашно.

Женщина… это Наталья – жена мученика Адриана. Это Феврония – жена и исцелительница Петра.

Женщина – это сила в слабости. Это обретение опоры через дарение опоры другим.

Может, потому-то так шокируют нас всегда "вздорные бабы": когда видишь в них кощунственное искажение образа Женщины с точностью до наоборот!

…Впрочем, – иронично посмотрел на свои же мысли Кирилл. – Мужчины всегда лучше женщин рассуждают о женщинах".

– А вы, случайно, ничего не пишете? – неожиданно для себя спросил Кирилл, словно его кто-то толкнул изнутри. – А то ведь люди, которым лучше бы помолчать – как Иов очень просил помолчать своих "утешителей"! – те почему-то всегда очень много и говорят, и пишут. Даже слишком. А такие, как вы… ну, скажем так, умеющие давать мир… вам-то было бы чем поделиться – а вы редко делитесь! Я тут пару дней назад до чёртиков (в прямом смысле!) обчитался самодельных "псалмов" одного… пациента. А вы мне столько всего хорошего и интересного рассказываете – ну, можно сказать, лечите меня! а вдруг у вас тоже что-нибудь этакое завалялось из творчества… ну, хотя бы искусствоведческого, что ли?.. любого! Про фрески, про людей… да хоть про лошадей.

– Ну, ты прямо прозорливец какой-то стал, Кирилл, признайся?! – засмеялась Марина. – Может, это у тебя от удара дар прозрения открылся.

– Может! Ещё как может! Вы же мне сами только что сказали: "удар – дар…" Ну, а всё-таки – значит, я угадал? Угадал, да!? Вы что-то пишете? Не темните.

– Не