Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина - Андрей Сердюк

Фишек набралось с десяток. Только не было среди них золотой. На что Виктор вслух и посетовал. И тут его Гришковец удивил, — взял и, не мудрствуя лукаво, обернул жёлтую фишку в золотистую конфетную фольгу, которую со дна всё того же чемодана пятернёй-драгой намыл. Получилась в аккурат себе такая вполне золотая фишка. Фикса девятьсот девяносто девятой пробы из тульского самоварного лома подпольной стоматологической выработки.

Виктор руки свои к ней алчно протянул, но не тут было. Гришковец её быстро за спиной спрятал. Потребовал чего-нибудь в обмен. Виктор предложил денег, но Гришковец отрицательно мотнул головой — не катит. Виктор начал лихорадочно рыться в карманах и — о, радость! — укололся в глубине своих шаровар о заколку нагрудного знака «Почётный железнодорожник».

— Где взял, — удивился Гришковец.

— Путин вручил, — не стал Виктор лукавить и колесить турусы, самолично.

— В Георгиевском зале?

— На Киевском вокзале.

И ченч благополучно состоялся.

10

Всё шло по плану.

В двадцать три сорок восемь, имея в запасе минут пять ефрейторского зазора, Виктор уже выстукивал спартаковские позывные об гулкую служебную дверь Первого И Последнего Столичного Театра Теней.

Долго долбиться не пришлось. Предупреждённый Асмодей, местный страж-хранитель ночной, человек слова, инвалид и в обоих смыслах кавалер, которого Японский Городовой как-то потом назвал «кагемуся» — «тенью воина», уже поджидал их. И открыл без промедленья.

Поучив в качестве пропуска обещанный билет на Киркойровроева и пакет с бухлом и жоревом в качестве поощрительного бонуса, а также — это обязательно — деньги за ту мебель, которая всенепременно вскоре будет навсегда театром утрачена, чувак обрадовано встрепенулся и, весело прихрамывая на обе ноги, повёл вооружённый до зубов отряд на второй этаж, как и было ранее высокими договаривающимися сторонами запротоколировано, — в общую артистическую гримёрку.

Когда бойцы — сначала с разведкой пёс, а следом и все остальные — вошли в густо пропахшее трудовым сценическим потом, водочно-табачным перегаром и театральным гримом помещение, хромой бес осторожно закрыл за ними дверь и двинул, шурша гуманитарной помощью, к себе в кандейку. На цыпочках, прикрывать отход. Ну, и за их отъезд, да благополучный дела исход пропустить первую-вторую. И третью. Эту уже, — как заведено меж служивыми людьми, — за тех, кто, как и он, волею судьбы-индейки зябнет на боевом посту. Или, наоборот, — на стрёме.

Ну, а тем временем в гримёрке полным ходом началось развёртывание навигационного оборудования. Безо всякого промедления. И слажено.

Японский Городовой и Испанский Лётчик, не произнеся ни слова, дружно подхватили и вынесли на середину ветхую тумбу с заляпанным непонятно чем зеркалом. На поверхности этого трюмо, смахнув на пол какие-то пыльные коробочки, пустые флаконы, а следом и засохший букет свекольно-бордовых роз, торчащий из литровой, наполненной болотной жижей с плавающими в ней бычками, вульгарной банки, Виктор расстелил карту одигония, поставил на исходный кружок золотую фишку, достал из мешочка каменный кубик и негромко, но уверенно скомандовал стоящим полукругом Воинам Света:

— Господа партизаны, прошу внимания! Всем слушать сюда! Зачитываю приказ на Путешествие.

Убедившись, что все ему внимают, за исключением пса, который, не чувствуя всей важности момента, недисциплинированно рылся в театральных костюмах, кучей сваленных на драном диване, — и бог с ним, — Виктор начал:

— Первое. Сведений о противнике не имею. Второе. Во исполнение Директивы Совета Командоров номер такой-то от такого-то числа приказываю: отрядом в составе — семьсот седьмой — отправляюсь лично, сто первый Испанский Лётчик, сто двадцать первый — Климова Мария, шестьдесят девятый Японский Городовой, юнга — Уркина Н. Ч., воин-пёс — доберман Дюк — в кратчайшие сроки совершить рейд по маршруту: Театр Теней — Последняя Пещера с промежуточными остановками в соответствии с местоуказаниями одигония с целью… — Виктор ещё раз оглядел всех присутствующих и продолжил: — С целю: в любых условиях обстановки завладеть сакральным объектом Золотая Пуля. Третье. В период прохождения маршрута при переходе на радиосвязь пользоваться условно-кодовой таблицей. Открытый текст использовать в случае внезапного нападения, а также опасности, угрожающей жизни члена отряда или жизни гражданских лиц. Четвёртое. Огонь на поражение открывать, согласуясь с пунктами четыре, пять, девять статьи тридцать восемь Общего Устава Воинов Света с поправками на голос собственной совести. Пятое. В случае моей гибели командование отрядом принять на себя Испанскому Лётчику. Шестое. Поименованный личный состав поставить на все виды довольствия. Седьмое. Об исполнении миссии немедленно доложить Дежурному Командору. Всё. Где-то во Вселенной. Город Москва. Дата. Подпись. Майор Африка. Это я. Вопросы есть? Вопросов нет. Прошу всех подойти и расписаться за доведение.

После чего вытащил он свой верный «Мон-Бланк», и все двуногие этой его знатной ручкой по очереди в приложении к приказу расписались. Для Истории. Молча.

Только Йоо — что взять, ребёнок — спросила у него тихо:

— А почему это я вдруг юнгой?

— Не хочешь быть юнгой, будь фрейдой, — предложил ей Виктор на выбор.

— Фрейдой? — переспросила Йоо, скосившись на Мурку, и покачала головой: — Не-а, тогда лучше юнгой.

— Как знаешь, — пожал плечами Виктор.

Йоо расписалась. Потом подошла к Виктору вплотную, вытянулась на цыпочках и прошептала ему прямо в ухо:

— Шесть часов назад я говорила, что пойду с тобой хоть на край света. Знаешь, что с тех пор изменилось?

— Что?

— Ничего.

— Точно ничего?

— Точно.

— Что ж, ничего никогда не меняется, только это ничего почему-то не меняется всегда очень быстро, — прокомментировал Виктор, отстранился от неё аккуратно, забрал перо и поставил крестик за Дюка, а потом взглянул на свои отнюдь не золотые, но зато точные, и объявил: — Всё, господа, тютелька в тютельку. Ноль-ноль. Пора.

Осмотрел ещё раз кубик со всех сторон, трясанул его в неплотно сжатом кулаке и — Бог нам щит! — несильно швырнул на стол.

Выпала неосновательная «тройка».

И едва только кубик прекратил катиться и замер, свет в гримёрной сразу начал густеть, — густеть и распадаться на куски. На какие-то совершенные обрывки.

У Йоо от удивления округлились глаза.

Но опытные бойцы — им не впервой — были в курсе, что эти его лохмотья ещё не являются конечным продуктом распада. И то: словно подкисшее молоко при нагревании, принялся мгновеньем позже рваный свет сворачиваться в комочки. И каждый этот световой катышек, вращаясь, вытягивался и принимал затем форму миниатюрного веретена, а общее их круговое движение образовывало мощный энергетический вихрь, в центре которого золотился конус фишки.