Олимпиец - Брайан Глэнвилл

Я пишу это в июне. Соревнования идут, но серьёзного значения не имеют — крупные встречи в будущем. Айк выиграл все забеги без особых усилий, но и без блеска. Три или четыре раза его время превышало четыре минуты. От подготовленных забегов на рекорд он отказался. Считает, что это бесполезно. «Если мне суждено побить рекорд, Алан, — как–то сказал он, — то это будет только в серьёзном забеге, как в Лос — Анджелесе. Здешние бегуны не в силах как следует «разогнать» меня, а если кто и может, тот не хочет». Наверное, он прав.

Когда он меня спросил: «Как ты оцениваешь мой бег?» — я ответил: «Не очень высоко». Он задумался, потом сказал: «Наверное, у всех бывают трудные времена». Я ответил: «Конечно», а сам подумал: сколько он может длиться, такой период?

Он никогда прямо не обращался ко мне за советом, а я никогда ему со своим мнением не навязывался. К тому же мне ясно, к чему идёт дело, и мои слова всё равно ничего бы не изменили.

Однажды как бы между прочим он сказал: «Я получил приглашение». Я спросил: «Какое?» Он ответил: «Поехать в Калифорнию, учиться на физкультурном отделении в местном университете». Я спросил: «И ты ещё думаешь?» Что может быть лучше — удрать от Сэма без слёз и взаимных обвинений, туда, где много солнца! Он ответил: «Три года — большой срок, да и Джил не в восторге» Я возразил: «Там прекрасный климат, бегай хоть круглый год. Ты же ещё и диплом получишь». Он сказал: «Да, надо подумать об этом». Но, судя по всему, он уже подумал, вернее, она подумала.

Изменилось и ещё кое–что: Айк стал реже участвовать в соревнованиях, почти перестал ездить на проходные встречи, которые, однако, давали заработок. Он сказал: «Я вынужден их сократить, Алан, эти забеги ничего не дают». Но всё это не меняло равным счётом ничего, и он это знал — так человек, заболевший раком, бросает курить.

Не могу точно вспомнить, когда он впервые заговорил со мной о Гиземане, — пожалуй, в один из понедельников, когда после соревнований на него накатила депрессия. Он спросил: «Что ты знаешь о Гиземане?»

Я ответил: «Почти ничего. Это он тренирует Коппеля? Этот немец только что установил новый европейский рекорд в беге на 400 метров». Айк сказал: «Он», и глаза его заблестели, как у искателя истины, которому только что сказали о появлении нового пророка. «Он в Нюрнберге, — добавил Айк, — и предпочитает интервальные тренировки». Я сказал, что слышал об этом. Об этом слышали все. Интервальные тренировки для него были святы. Я видел его раз или два: суровый немец, верит в свои идеалы; седые вьющиеся волосы, маленький рот, производит впечатление легкоранимого человека. Куда тише и спокойнее Сэма.

Я спросил: «Ты думаешь поменять тренера?» Он тут же стал отрицать: «Нет, что ты! Ничего подобного. Просто мне рассказали о Гиземане, вот и всё».

Я потом думал об этом, и мне пришло в голову, что для него это, может быть, единственный выход — поменять одного гуру на другого, сменить один тоталитарный режим на другой. И если Джил его поощряет — а я полагаю, что она как минимум его не отговаривает, — поступает ли она разумно? Или она просто хочет оставить всё как есть, только поменять точку отсчёта? Она очень проницательна — наверняка она всё это продумала, вернее, прочувствовала. Но она, скорее, живёт эмоциями, а не концепциями. К примеру, она едва ли сумеет объяснить, почему сторонится меня, но она чувствует во мне то, что я вижу в самом себе: склонность стоять в стороне и наблюдать. Или она просто отчаялась и считает, что игра стоит свеч, что как только Айк порвёт с Сэмом, ему не понадобится другой поводырь, и тогда неоспоримым центром его жизни, или, скажем, главным сателлитом, станет она?

Да, всё это занятно. Хотелось бы поговорить с ней об этом, но она сразу спрячется в свою раковину; да и вообще, чётко излагать свои мысли — не самое сильное её место. Я бы очень хотел ей помочь, да и Сэму тоже, но он безнадёжен. Несмотря на все его выходки, мне жаль его. Ведь он уже догадывается, что его ждёт, нюхом чувствует, как зверь в джунглях чует омут. Конечно, когда это случится, он не найдёт объяснения — как бога в Старом завете, его устраивает лишь полное подчинение.

Думаю, это будет для него сильный удар. В общем–то, у него ещё не было такого бегуна, как Айк, да и вряд ли теперь будет. Айк — смысл его жизни, Сэм всегда искал бегуна, который всем докажет его правоту, правильность его теорий. Можно относиться к ним скептически, но факты не опровергнешь.

Хотелось бы предотвратить это возмездие Немезиды, но, как в греческой пьесе, тут не остановить ход событий, даже если кто–то вмешается. Видно, этим мне и придётся утешиться.

Мало всего остального, так Курт ещё жил в Германии. Ездить туда — ужасная тоска, но, с другой стороны, неплохо быть на расстоянии друг от друга — никто не садится тебе на шею. Он лишь посылал мне указания, а я бегал. Он мне достаточно доверял, и это облегчало жизнь, да и Джил утихомирилась. Её роль в моей жизни сразу возросла.

Последние недели перед тем, как принять окончательное решение, были кошмарными. В это время мне здорово помогла Джил. Я ведь знал, каково будет Сэму, знал, что от этого никуда не деться. Я не связывался с Куртом напрямую, не писал ему, но участвовать в соревновании во Франкфурте согласился, в расчёте на то, что он там окажется. Я хотел поговорить с ним, потому что, если честно, был в полном отчаянии. Не хотелось тренироваться, не хотелось бегать — ничего не хотелось. Даже и не перейди я к Курту, оставить всё, как было, я бы всё равно не смог.

После Франкфурта, где я бежал средне — выиграл забег на 1500 метров за 3.40,1, — мы с Джил поехали в спортивный центр Курта, около Нюрнберга. Прекрасный спортивный комплекс, ничего похожего у нас в Англии нет: современное здание, много стекла, есть оборудование для всех видов спорта — баскетбола, гимнастики; был там и бассейн, и прекрасная дорожка для тренировки на воздухе. Курт возглавлял отдел спортивной физиологии. Целый день меня там обследовали: мерили давление, брали на анализ кровь и мочу, делали кардиограмму, замеряли мышечную силу. Под конец он сказал: «Ваше физическое состояние безупречно. Я бы внёс некоторые изменения в вашу диету и тренировки». По–английски он говорил с трудом, но мы понимали друг друга. По его мнению, я слишком много времени отдаю тренировкам, в этом, очевидно, вся проблема. «В настоящий момент у вас нет желания бегать», — сказал он.

Вечером, перед отъездом, я спросил Джил, считает ли она, что мне нужно уйти от Сэма и перейти к Курту. Я заметил: «Курт прав: я не могу больше тренироваться так, как требует Сэм». Она спросила: «А ты уверен, что с Куртом станет лучше?» Я ответил: «Надо попробовать». И она сказала: «Тогда пробуй». Я спросил: «Это всё, что ты можешь сказать?» Она вдруг повернулась ко мне и воскликнула: «Чего ты от меня ждёшь, Айк?! Чтобы я сказала — уйди от Сэма? Чтобы потом сказать — это я тебя заставила? Лично я думаю, что попробовать надо, может, что–то выйдет. Но кто тебе даст гарантию? Пробуй!»

Домой я привёз много инструкций Курта и сразу же стал по ним тренироваться в «Кристал–паласе», кода ходил туда вместе с Джил. Сказал Сэму, что хочу тренироваться с ней два–три раза в неделю. Он посмотрел на меня испытующе, я думал сейчас устроит мне скандал, но он промолчал, только кивнул.

Мне понравилась интервальная тренировка, в ней всё было разложено по полочкам, можно много успеть за короткое время и всё сделать самому, нужны только дорожка и секундомер. Нет нужды в надзирателе, чтобы кто–то всё время толкал тебя в зад. Но одно стало ясно: нельзя смешивать оба метода. Мне всё меньше хотелось идти в лесопарк, а когда я туда приходил, всё меня раздражало; вытерпеть такую тренировку стоило мне колоссальных усилий.

Продолжаться дальше так не могло, и я стал прикидывать, как сказать ему, как порвать с ним? Я сказал Джил: «Он так много для меня сделал». А Джил ответила: «И ты очень много сделал для него». Я спросил: «Что я такого сделал для Сэма?» Она сказала: «Ты сделал его знаменитым». Я возразил: «Перестань. Кем бы я был без него?» А Джил заявила: «Кем бы он был без тебя?»

Как–то я пришёл в лесопарк и увидел в руке Сэма журнал. Он едва владел собой. Как только я подошёл, он сказал: «Ты мне ничего об этом не говорил». А в журнале опубликовали статью о Курте, о бегунах, которых он тренировал, и один абзац о том, как мы с Джил ездили к нему в Нюрнберг. Я сказал Сэму, что мы были там всего пару дней после соревнований во Франкфурте. Помню, стояла прекрасная солнечная погода, лесопарк светился зеленью и пышной растительностью, и впервые перспектива побегать здесь — хоть и в пятитысячный раз — показалась вполне заманчивой.

Сэм сказал: «Я всегда настаивал на полной честности. Отношения между бегуном и тренером должны быть абсолютно откровенными, иначе они становятся невозможными. Ты не был откровенен со мной Айк!» Я заметил: «Чёрт возьми, Сэм, мы просто побывали у него в гостях».