Дети Афродиты - Вера Колочкова

Позвонила в дверь, и она тут же открылась, явив ей миловидное лицо Генкиной Маришки. Светлые с рыжинкой волосы, пухлые щеки, носик в конопушках, удивленные настороженные глаза.

– Здравствуйте, Марина.

– Здравствуйте… А вы кто?

– Я Ольга. Я вам сейчас все объясню… Дело в том, что я Генина сестра.

– Ой!

Глаза у Маришки из настороженных сделались круглыми, ладонь птицей вспорхнула к губам. Отступив на шаг в прихожую, она с полминуты глядела на Ольгу, как на ожившую статую Командора, потом тихо переспросила на выдохе:

– Сестра? Та самая, из письма, да? Ой, Гена таки вас нашел… Как он хотел вас найти, вы себе даже не представляете!

– Почему же не представляю? Очень даже хорошо представляю. Он у вас, знаете… Настойчивый такой.

– Да, нашел, значит… Ой, а чего мы на пороге-то? Вы проходите, проходите… Меня Мариной зовут, кстати!

– Да я уж в курсе… – тихо проворчала Ольга, переступая порог.

– Может, чаю? – церемонно предложила Маришка.

– Ну, чаю так чаю… – согласилась Ольга, проходя за ней на кухню.

Кухня была чистенькой, уютной, ухоженной. Пока Маришка суетилась с чаем, Ольга успела оглядеться, привыкнуть немного. Да, от такой кухни и от такой Маришки совсем уходить не хочется, Генку вполне можно понять.

– Вы какой чай пьете, черный или зеленый? – нарушив молчание, робко спросила Маришка.

– Слушай, Мариш… А давай сразу на «ты», а? Чего мы друг другу выкать будем? Родня как-никак.

– Ой, давай! – искренне обрадовалась молодая женщина. – А то и впрямь как-то не по-людски!

– Ага, не по-людски… Мариш, а мы с тобой кем друг другу приходимся, если по этой… по родственной иерархии?

– Так, погоди, дай сообразить… Если ты сестра моего мужа… Значит, ты мне золовка!

– Золовка? Вот здорово! А ты мне кто?

– А я тебе – невестка.

– Ух ты… Значит, у меня теперь невестка есть…

– А знаешь такую пословицу – лучше деверя четыре, чем золовушка одна? А еще говорят – золовка-колотовка…

И рассмеялись обе, с удовольствием разглядывая друг друга.

– Какая ты красивая, Оль… – через восхищенную улыбку произнесла Маринка. – Высокая, ладненькая такая. И волосы у тебя… Это свои, да?

– Свои…

– Очень красивый цвет, необычный.

– И ты тоже красивая, Мариш!

– Да ну… Я-то чего. Колобок колобком. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Знаешь про наши с Генкой дела, наверное? – грустно вздохнула Маришка.

– Да знаю, знаю… Только не знаю, как… С какой стороны, то есть…

– Да ладно, Оль. Не говори ничего. А давай лучше выпьем, а? За знакомство, за встречу. Все-таки не каждый день в моей жизни золовки появляются!

– А давай! Может, и разговоримся получше… А то и впрямь тема не идет. Не умею я как-то, знаешь. И что мы будем пить, Мариш?

– Так водочку. Мы ж люди простые. Как говорит тетя Наташа, Генина мачеха, лучше маленько, да миленько. Но вообще-то мы это дело не любим, просто в доме всегда держим для случая, для гостей.

– Отлично, давай водочку. Как раз тот самый случай и есть.

Маришка извлекла из холодильника початую бутылку, поставила на стол. Жест получился разухабистый, и снова они рассмеялись, поглядев друг на друга. Ольга махнула рукой:

– Наливай!

– Ага! – подхватилась Маринка. – Сейчас, только закуску соображу.

Через полчаса они совсем подружились. То есть трещали меж собой без умолку, перебивая друг друга и взахлеб обсуждая неловкую тему. Только почему-то вышло наоборот – не Ольга уговаривала Маришку простить Генку, а Маришка убеждала Ольгу в том, что она не права…

– …Мариш! Но ведь ты же не пускаешь его домой, правда? Значит, не можешь по-другому, так? Значит, через измену практически невозможно переступить? – стучала ладонями по столу Ольга, доказывая свою истину. Маринка кивала головой, вздыхала, чуть усмехаясь.

– Да, Оль, ты права, переступить невозможно. Да, очень больно переступить. А с другой стороны – это ведь гордыня наша, Оль… Ну кто мы такие, чтобы божьими дарами распоряжаться, причем распоряжаться исходя из обиды да по своему усмотрению? Любовь – она же от бога, Оль… И она богом двоим дана, жене да мужу. Да, людей двое, а любовь одна, ее нельзя на две половины разделить, как имущество при разводе, она именно в таком виде, то есть целиком, должна все испытания выдержать. И раскаяние, и прощение. Еще и неизвестно, что тяжелее…

– Ну, если так рассуждать! Тогда измена получается и не измена вовсе, а так, мелкая пакость. А ведь это предательство, Мариш. А предательства прощать нельзя. Давай тогда и Иуду простим за предательство.

– Ну, сказанула… Нет, Олька, ты не права. Нет, конечно, ты правильно все говоришь, грамотно, все по полочкам, все вроде так, да… А только все равно не права. Не знаю, я не смогу объяснить… Я ж сердцем живу, а не мозгами. Вот куда я без своего Генки? Я ж его люблю… Я ж умру без него…

– А чего тогда домой не пускаешь?

– Ну… Не знаю. Наверное, марку держу, чтоб он… Тоже прочувствовал мою боль. Чтобы тоже помаялся раскаянием. Он ведь знает, поганец, что я все равно его прощу.

– Да он давно уже все прочувствовал, Мариш! Ладно, чего уж, пусти его, а? Прямо сейчас… Он там, в машине сидит. Хочешь, я ему позвоню?

Не дождавшись Маришкиного согласия, она побрела в прихожую, выудила из сумки телефон, кликнула Генкин номер. Он откликнулся тут же, выстрелил в ухо с надеждой:

– Да, Оль! Чего так долго! Я тут места себе не нахожу, волнуюсь! Как вы там? Все в порядке?

– Да, Ген… Давай, поднимайся уже. А то мы тут сопьемся к чертовой матери.

– Иду! Бегу! Спасибо тебе, сеструха!

– Да ладно… Ты меня лучше домой отвези… Или нет, не надо меня отвозить, вам же это… мириться надо. Ты мне лучше такси вызови, ага?

– М-м-м… Понятно все с вами, девушки. Давай, я сейчас поднимусь, там и разберемся, куда кого. Пьяницы вы обе, понятно, кто вы такие?

– Да сам дурак…

Генка быстро поднялся в квартиру, Ольга сама открыла ему дверь. Потом стояла в коридорчике, выглядывая на кухню, пялилась в качестве третьего лишнего на их сцену примирения. Надо было уйти по-английски, но слишком уж была хороша сцена… Одно Генкино выражение лица чего стоило. Такое же выражение лица, к примеру, было у Васи Кузякина, когда супруга Надя в конце фильма пришла к нему на свидание. И говорить Генке ничего не надо в этот исторический момент, просто смотреть на Маришку глазами Васи Кузякина – этого вполне достаточно было. Тем более, Маришкино лицо само ему навстречу радостью плыло. Ага, после выпитой водочки-то…

Позже, выйдя из подъезда, чтобы посадить Ольгу в такси, Генка вдруг произнес нерешительно:

– Слушай, Оль… А давай в выходной еще раз в Двуреченск махнем? А то, знаешь… Как-то на душе хреново, начали дело и бросили. А вдруг ей… Ну, то есть маме нашей… Вдруг ей помощь нужна, а? Она ж мать все-таки… Нам с тобой хорошо, а ей…