Песнь хлыста - Макс Брэнд

— Слушаю, отец.

— Тогда почему молчишь? Там были ожерелья, кольца, браслеты, серьги… Только то, что было на тебе, сделало бы его богачом.

— Я своими руками отдавала ему эти побрякушки.

— Не хватало только, чтобы это животное принялось срывать их с тебя! И потом…

Но тут Доротея тихонько засмеялась.

Задиристо выставив вперед острую бороденку, дон Томас остановился как вкопанный.

— Что было потом? — повысив голос, полюбопытствовал он.

— А потом он надел все на место — кольца на пальцы, серьги в уши.

— Доротея! — воскликнул дон Эмилиано, все самодовольство которого словно сдуло ветром.

— Он действовал очень деликатно, — продолжала девушка. — Надел мне браслет на запястье так, как это сделал бы, ну, скажем, ювелир! Когда надевал мне на шею ожерелье, то сначала убедился, что самый большой камень находится посередине, на своем месте. Вряд ли кто еще мог быть таким галантным.

— Что еще? — потребовал дон Томас.

— Что еще? Ну, прикурил мне цигарку.

— Проклятие! — взорвался дон Томас. — Доротея!

Девушка встала.

— Куда ты собралась? — остановил ее отец.

— К себе.

— Я желаю, чтобы ты оставалась здесь.

— Но это невозможно, ты так несдержан.

— А что прикажешь мне делать? Как я должен все это понимать?

— Да, — подавшись вперед, подхватил дон Эмилиано, — как мы должны все это понимать?

— А так, что Эль-Кид не произнес ни одного бранного слова. А только изысканные испанские выражения, самые поэтические выражения, Эмилиано.

— Надо же, ушел и не взял ничего!.. — повторил дон Томас. — Ты что, хочешь свести меня с ума, Доротея?

— А как он мог еще поступить? — отозвалась девушка. — Ведь он пришел за Марией Меркадо и, как видишь, увел ее.

— Тысяча чертей! — взревел Леррас. — При чем тут Мария Меркадо? Какое отношение она имеет к драгоценностям?

— Он не мог одновременно получить и то и другое. Ему пришлось заключить со мной сделку, а мне — показать ему подземный ход.

— Но что помешало этому грубому животному заткнуть тебе рот и забрать весь ларец?

— Что помешало? — переспросила девушка. — Ты, наверное, забыл песню, которую знают даже пеоны, — слово Эль-Кида дороже золота. К тому же он вовсе не грубое животное.

Дон Эмилиано натянуто хохотнул.

— Мне кажется, ты слегка влюблена в него, Доротея, — хихикнул он.

— Эмилиано! — вмешался дон Томас. — Временами ты говоришь на редкость глупые вещи.

— Прошу прощения, дон Томас.

— Ну ладно! Что случилось, то случилось. Но как бы там ни было, он скрылся вместе со старухой. Когда я подумаю, чем он мог набить себе карманы и что выбрал взамен… Мула, груженного старой каргой! — пробормотал дон Томас.

— Вот на что он способен ради друга, — договорила Доротея.

— Какого еще друга?

— Хулио Меркадо.

— Какой он ему друг? Ничтожный пеон.

— Ну, тогда он освободил Марию Меркадо из-за любви!

— Вот еще! — фыркнул дон Томас.

— Если не для собственного удовольствия, то тогда чтобы порадовать Хулио Меркадо, — продолжала девушка. — Или Эль-Кид из тех, кто способен рисковать собой просто так?

— Он гринго и собака, а у гринго один бог — деньги! — заявил дон Томас.

Под арками колоннады послышались шаги и голос Бенито Халиски известил:

— Сеньор Леррас, этот человек пришел в себя.

— Какой еще человек? — переспросил владелец поместья.

— Рубрис, сеньор.

— Рубрис? А вы уверены, что это Рубрис?

— Почти уверен, сеньор.

— Он может идти сам?

— Он настолько оправился, что вполне способен удрать в горы. Вот еще почему я полагаю, что это и есть тот самый Рубрис.

— Тогда давайте его сюда.

Поклонившись, Халиска исчез.

— Теперь можешь отправляться к себе, Доротея, — заявил Леррас.

— Но я хочу остаться и посмотреть на него, — возразила она.

— Зачем? Это же настоящий зверь, разбойник.

— Он герой, которого пеоны воспевают в своих песнях.

— В каких еще песнях?

— Во всяких. А самая известная из них — о Рубрисе и Эль-Киде.

— Есть даже такая?

— Ее поют пеоны и пастухи в горах. Может, ты слышал? Там есть такие строки:

Будь начеку, о Рубрис! Не спи, хозяин гор!

Он идет на тебя; он — как горный лев:

Его поступь не слышно в ночи,

А глаза светят желтым огнем…

Кто там рядом с тобой? Этот сокол — твой сын?

Оглянись, то Эль-Кид за спиною!

Он возник из ночи и опять в ней исчез,

Уводя за собою и сына…

Кони мчат, кони мчат, кони мчат все быстрей,

Словно вихрем несутся на север.

Рубрис, Рубрис, что ж пули твои не берут беглеца?

Или впрямь они любят Эль-Кида?

Неужель его любят за глаз синеву?

Иль быть может, за крепкие плечи?

Или ловкие сильные руки?

Иль бесстрашное сердце героя?

— Ну все, достаточно! — оборвал дочь дон Томас. — И где ты только наслушалась всякой ерунды о бандитах и гринго?

— Если ты откроешь уши, то сам услышишь эти песни где угодно.

— Стану я слушать, что там бормочут эти презренные пеоны. Однако, насколько мне известно, Эль-Кид и Рубрис — кровные братья?

— Да, но они побратались уже потом, после долгого соперничества. Сначала оба убедились, что в жилах каждого течет настоящая кровь — красная, а не голубая, отец.

— Что ты хочешь этим сказать, Доротея? О чем ты?

— Да так, ни о чем. Просто пересказываю тебе слова песни. Вот еще, например:

Это Эль-Кид идет! Эль-Кид идет!

Я видела его там, на горе.

Ветер ночной прошептал мне о нем;

Койот затаился в норе;

Волки воют в долинах;

И сердце мое взвилось

Как конь на дыбы

И от счастья поет, потому что…

— Все, хватит! — снова оборвал Доротею отец. — Я запрещаю тебе слушать эти дурацкие песенки, такие же низкие и грязные, как пыль под ногами…

— Тогда мне придется затыкать уши! — капризно огрызнулась девушка.

— А вот и он! — воскликнул дон Эмилиано, вскакивая с кресла.

Первыми в патио вошли с полдюжины самых отборных телохранителей Лерраса, вооруженные до зубов. Их грудь дважды перекрещивали патронташи, в руках, как у солдат, были ружья, а на поясе у каждого висело по револьверу. Вся эта сдвоенная шеренга прошла внутрь патио, за нею появились еще двое стражников, которые подталкивали вперед мужчину. Этот был невысокий приземистый человек с плечами атлета, неуклюже, по-медвежьи ступавший на косолапых ногах. От всего его облика веяло какой-то нечеловеческой силой.

Кисти пленного сковывала двойная цепь; за собой он волочил тяжелый свинцовый шар, также прикованный к ноге цепью. За ним следовали еще с полдюжины стражников, среди которых находился и Бенито Халиска.