Газета "Своими Именами" №1-2 от 02.01.2014 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

Льётесь вы ранней и поздней порой…

Льётесь безвестные, льётесь незримые,

Неистощимые, неисчислимые…

Во все века, во всех краях… А уж сейчас-то на Руси не успеет закончиться один траурный срок, как начинается другой. И Волкову есть о ком поплакать, но трудно представить в его глазах слезинку.

Или вот читаем о «кровавом «деле врачей». Да, было в 1953 году такое «дело» 28-и врачей, в большинстве евреев, работавших в «кремлёвке». Евтушенко об этом даже успел – везде первый! – стихи сварганить:

Пусть Горький был убит другими, -

убили, кажется, эти же…

Но почему «кровавое дело»? Через два месяца, ещё при жизни Сталина, выяснилось: всё «дело» - ложь, провокация, и все врачи были оправданы, освобождены, никто не пострадал, ни капли крови пролито не было. Однако это не мешает критику Бенедикту Сарнову, брату по разуму Волкова, из книги в книгу таскать вот такой ошметок: «Осужденных должны были повесть на Красной площади (где же ещё! Не на Болотной же. – В.Б.), после чего по всей стране прокатилась бы волна еврейских погромов. И тогда, спасая уцелевших евреев от справедливого гнева народа, их сослали бы в места удаленные, где для них уже строились бараки». И так, говорю, из книги в книгу. Ей-Богу, этот «уцелевший еврей», до сих пор, вот уже 87 лет жадно ждущий погромов, может в конце концов достукаться до барака улучшенной планировки на двоих с Волковым.

Тут не удивишься и рассказу другого брата по разуму о том, что поэты Семен Кирсанов и Александр Безыменский, оба евреи, тексты которых Шостакович использовал в своих симфонических поэмах, оказались «жертвами культа личности», расстреляны. Я знал обе эти «жертвы». Почему-то запомнилось, как лихо Кирсанов на встрече Нового года в ЦДЛ отплясывал с молодой красавицей женой. Умер он в 1972 году, Безыменский – в 1973, оба – на 75 году жизни.

Как было сказано, Пастернак никогда со Сталиным не встречался, но Волков неумолим: нет, встречался, чтоб мне подавиться, чтоб мне мать родную не видать, и даже оставил описание встречи! Вот оно: «На меня из полумрака(?) выдвинулся(!) человек, похожий на краба, карлик с большим старообразным лицом…» Измыслить эту дикую чушь мог разве что человек, который не похож, а как раз и есть сам литературный краб или осьминог. А Сталин, между прочим, был человеком среднего роста, точнее, его рост был 174 сантиметра, что воочию видят все, кроме глубоководных осьминогов и жирных навозных мух, на многочисленных фотографиях и в кадрах кинохроники.

А осьминог по кличке Рой Медведев (или он как раз из роя навозных мух, что хотят засидеть лицо Советской истории?) писал, что лоб у Сталина был такой низкий, что Политбюро приняло решение: обязать на всех фотографиях, которые публикуются, делать его на два сантиметра выше. За неисполнение – ГУЛаг или того хуже. Говорят, именно за это расстреляли беднягу Бухарина, который был редактором «Известий» и дал промашку. А Медведев, между прочим, недавно признался, что сорок лет врал о плагиате «Тихого Дона». Бог даст, доживём и до признания о сталинском лбе и о своей черепной коробке.

Вот, товарищ Спиваков, какую пучину полоумного вздора Волков освятил вашим благонадёжным и многолауреатным именем. И это далеко не всё…

В 1991 году еще в пору воспетой им Советской власти поэт Евтушенко передислоцировался в Америку, штат Оклахома

Общеизвестный факт

Со мною вот что происходит -

Совсем не та ко мне приходит…

Е. Евтушенко

А вот ведь что происходило:

К нему Россия приходила,

А он брюзжал: – Не та! Катись!

И выгнал свою мать из дома.

А вот явилась Оклахома –

И их объятия сплелись.

Мог стать большим поэтом русским.

Звучал бы голос всё сильней.

Но не бывать перезагрузки –

Там проскрипит остаток дней.

Вот хотя бы об этом и рассказал – как, почему, зачем уже под старость лет удрал в Америку. Многие писатели и поэты покидали родину по разным причинам. Овидия император Август, как Сталин Каплера, сослал из столицы в Молдавию за шашни с его дочерью; Данте был изгнан из Флоренции в результате победы партии гвельфов над гибеллинами и скончал свой век в Равенне… Там бывал и Блок:

Всё, что минутно, все, что тленно,

Похоронила ты в веках.

Ты, как младенец, спишь, Равенна,

У сонной вечности в руках…

И там спит прах Данте, который флорентийцы, очухавшись, много раз безуспешно пытались заполучить. А Вольтер! Его дважды бросали в Бастилию, дважды проваливали на выборах в Академию. Как тут не сбежать! И он всю жизнь мотался по Европе: Англия… Лотарингия… Пруссия… Голландия … Швейцария… Только в год смерти вернулся во Францию. Это был всенародный триумф! Но когда умер, церковь запретила его хоронить на родине. Ведь это он возгласил на всю Европу: «Раздавите гадину!». Но племянник аббат Миньо тайно похоронил его в Шампани. Во время революции Конвент перенёс его прах в Пантеон, но в 1814-м нашлись швыдкие чубайсы, которые выкрали останки гения и выбросили их на свалку.

А Байрон! На всю Англию прогремели три его речи в палате лордов, в которых он защищал луддитов и ирландцев - справедливость и правду. Но вскоре после этого ему не оставалось ничего, как только покинуть родину: Швейцария… Милан… Венеция… та же Равенна… Пиза… А в конце концов он оказался в Греции среди борцов против турецкого ига. Ему поручили командовать отрядом, но вскоре он тяжело заболел лихорадкой. Его хотели отправить в Англию, но он отказался и через недолгое время умер. Его сердце было похоронено в Греции, в Миссолунгской долине. Хорошо знакомый нам с Евтушенко поэт Ярослав Смеляков в пору владычества в Греции «черных полковников» написал стихотворение «Сердце Байрона»:

В Миссолунгской низине

Меж каменных плит

сердце мертвое Байрона

ночью стучит.

Партизанами Греции

Погребено,

от карательных залпов

проснулось оно…

Виктор Гюго после переворота Луи Наполеона бежит на остров Джерси и пишет там знаменитый памфлет «Napoleon le Рetit». Только через 19 лет он с триумфом возвращается во Францию, где его избирают пожизненным сенатором.

А сколько русских писателей и не покидая родину, как Герцен, оказывались изгоями общества – в ссылках, в тюрьмах, на каторге: Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Полежаев, Горький и Маяковский… И можете ли вы, Евтушенко, представить, чтобы Данте в своём хождении по кругам ада избрал бы спутником и собеседником не Вергилия, а вашего Соломошу? В силах ли вы вообразить, чтобы вашему дорогому другу давали интервью Вольтер, Байрон, Гюго? А Пушкин и Достоевский, а Горький и Маяковский? И ведь никто из них не был назван «главным поэтом эпохи» или «человеком без кожи».

Так вас-то, в отличие от всех названных ,никто не теснил, не гнал, не преследовал. Ни в Бастилию, ни в Бутырки, ни в Кресты вас не упекали. Катались вы, как сыр в масле, кум королю, сват министру, и гвельфы и гибеллины издавали ваши книги напропалую, гонорары гребли несчитанные. За сорок лет с 1952 года по 1991-й вышла 131 книга! Ну, можно понять Соломона: как волка ни корми – всё в капиталистический лес смотрит. Но вы-то! На всю страну взывал:

Лучшие из поколения,

Возьмите меня с собой!

Выходит, натура тоже волчья. И потому бежал в Америку, как Казимир Самуэлевич Паниковский с краденым гусем подмышкой бежал за «Антилопой-Гну»: «Возьмите меня! Я хороший!» «Возьмём гада» - сказал Остап. А кто тут был в роли Остапа? Ведь, кажется, директор ЦРУ Аллен Даллес, который так любил русскую поэзию, что в своё время написал предисловие к вашей «Автобиографии рано созревшего человека», тогда уже «присоединился к большинству». Так кто же? Киссинджер? Маккейн?

Это одна сторона дела, а вторая вот в чём: где ваш клич «раздавите гадину!»? Все бы поняли, какую. Или: неужто за двадцать с лишним лет не было времени написать свой «le Petit»?

Вот об этом бы и рассказали, в этом и покаялись бы. Ведь опыт-то покаяния, извинения, раскаяния накоплен с молодых лет огромный! Взять хотя бы историю с помянутой «Автобиографией», в 1963 году изданной в ФРГ. По причине своего лилипутско-хлестаковского характера она не стала за рубежом знаменем антисоветчины, как за пять лет до этого «Доктор Живаго» и спустя десять лет «Архипелаг ГУЛаг», но все же в ней было достаточно всякого вздора и непотребщины. И вот какие горькие слёзы лил тридцатилетний сочинитель на пленуме правления Союза писателей: «Я ещё раз убедился, к чему приводит меня моё позорное легкомыслие… Я совершил непоправимую ошибку… Я хочу заверить писательский коллектив, что полностью понимаю и осознаю свою ошибку… Это для меня урок на всю жизнь…». Тут особенно примечательна последняя фраза: «на всю жизнь». А лишь только подул другой ветерок, так тотчас, как уже сказано, издал её в США с предисловием Даллеса. Так в своё время словчил и Солженицын со своим злобным «Пиром победителей».