Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е - Петр Демьянович Успенский

мог бы думать, что он будит солнце своим криком. Солнце не засыпает для него. Оно уходит в прошедшее, исчезает, уничтожается, перестает быть. Завтра, если будет, то будет новое солнце, так же как для нас каждый год бывает новая весна. Чтобы быть, солнце должно не проснуться, а возникнуть, родиться. Животное (если бы оно могло думать, не теряя своей характерной психологии) не могло бы поверить в появление сегодня того же солнца, которое было вчера. Это человеческое рассуждение.

Для него [(петуха)] каждое утро встаёт новое солнце, так же как для нас каждый день наступает новое утро, каждый год наступает новая весна.

И животное не в состоянии понять, что солнце одно и вчера, и сегодня — точно так же, как, вероятно, мы не можем понять, что утро одно и весна одна.

Движение предметов, то, которое и для нас не иллюзорное, а реальное движение, как движение вращающегося колеса, катящегося экипажа и т. п., для животного должно сильно отличаться от того движения, которое оно видит во всех неподвижных для нас предметах, от того движения, в виде которого ему является третье измерение тел. И это первое (т. е. реальное и для нас) движение должно казаться ему самопроизвольным, живым.

И эти два рода движения будут для него несоизмеримы.

Угол или выпуклую поверхность животное будет в состоянии измерить, хотя и не понимая их настоящего значения и считая их движением. Но настоящего движения, то есть того, которое есть движение для нас, оно никогда не будет в состоянии измерить. Для этого необходимо обладать нашим понятием времени и мерить все движения относительно какого-нибудь одного более постоянного, то есть сравнивая все движения с каким-нибудь одним. Животное этого сделать не может, не обладая понятиями. Поэтому реальные для нас движения предметов для него будут неизмеримы — и как неизмеримые несоизмеримы с другими движениями, которые для него реальны и измеримы, а для нас иллюзорны — и в действительности представляют собой третье измерение тел.

Последнее неизбежно. Если животное ощущает и измеряет как движение то, что не есть движение, то ясно, что оно не может одной и той же мерой мерить то, что есть и что не есть движение.

Но это не значит, что оно не может знать характера движений, идущих в нашем мире, и сообразоваться с ними. Наоборот, мы видим, что животное прекрасно ориентируется среди движений предметов нашего трёхмерного мира. Тут ему на помощь приходит инстинкт, то есть способность, выработанная тысячелетиями подбора, действовать целесообразно без сознания цели. И животное прекрасно разбирается во всех идущих кругом него движениях.

Но, различая два рода явлений, два рода движения, животное одно из них должно объяснить непонятным ему внутренним свойством предметов, то есть, по всей вероятности, будет считать это движение результатом одушевлённости предметов, а движущиеся предметы — живыми.

Котёнок играет с мячиком или со своим хвостом, потому что мячик или хвост убегают от него.

Медведь будет драться с бревном, пока бревно не сбросит его с дерева, потому что в раскачивающемся бревне ему чувствуется что-то живое и злобное.

Лошадь пугается куста, потому что куст неожиданно повернулся и махнул веткой.

В последнем случае куст мог даже совсем не двигаться — бежала лошадь. Но ей показалось, что куст двигался и, следовательно, он был живым. По всей вероятности, всё движущееся для животного живое. Почему собака так отчаянно лает на проезжающий экипаж? Для нас это не совсем понятно. Мы не видим, как вертится, гримасничает и вся перевертывается на глазах у собаки проезжающая пролётка. Она вся живая — колёса, верх, крылья, сиденье, седоки — всё это движется, перевёртывается.

В силу этого же самого закона, животное некогда не может понять картины. Картина всегда неподвижна, а мир для животного весь движущийся, никогда не приходящий в состояние покоя и неподвижности.

* * *

Попробуем теперь подвести итоги того, к чему мы пришли.

Мы установили, что человек обладает ощущениями, представлениями и понятиями, что высшие животные обладают ощущениями и представлениями, а низшие животные одними ощущениями. Заключение о том, что животные не имеют понятий, мы вывели главным образом из того, что у них нет слов и речи. Затем мы установили, что не имея понятий, животные не могут постигнуть третьего измерения и видят мир как поверхность, то есть не имеют средств — орудия — для исправления своих неправильных ощущений мира. И дальше мы нашли, что видя мир как поверхность, животные видят на этой поверхности очень много несуществующих для нас движений. Именно как движения должны им представляться все те свойства тел, которые мы считаем свойствами их трёхмерности. Так угол и сферическая поверхность должны представляться им движением плоскости. И затем мы пришли к выводу, что всё, лежащее для нас как постоянное в области третьего измерения, животные должны считать преходящими вещами, случающимися с предметами — временными [т. е. лежащими во времени] явлениями.

Таким образом во всех своих отношениях к миру животное оказывается совершенно аналогичным предполагаемому нереальному двумерному существу, живущему на плоскости. Весь наш мир является для животного плоскостью, сквозь которую проходят явления, идущие по времени, или во времени.

Итак, мы можем сказать, что мы установили следующее: что при известном ограничении психического аппарата, воспринимающего внешний мир, должен для субъекта, обладающего этим аппаратом, изменяться весь вид и все свойства мира. И два субъекта, живущие рядом, но обладающие разными психическими аппаратами, должны жить в разных мирах — разными должны быть для них свойства протяжённости мира. И мы видели условия, не придуманные, не сочинённые, а действительно существующие в природе, то есть психические условия жизни животных, при которых мир является то плоскостью, а то даже линией.

То есть мы установили, что трёхмерная протяжённость мира для нас зависит от свойств нашего психического аппарата; или что трёхмерность мира не есть его свойство, а только свойство нашего восприятия мира.

Иначе говоря, трёхмерность мира есть свойство его отражения в нашем сознании.

Если всё это так, то очевидно, что мы реально доказали зависимость пространства от чувства пространства. И раз мы доказали существование [различия] чувства пространства низшего сравнительно с нашим, то этим мы доказали возможность [различия] чувства пространства высшего сравнительно с нашим.

И мы должны признать, что если у нас образуется четвёртая единица мышления, так же отличающаяся от понятия, как понятие от представления, то одновременно с этим в окружающем нас мире явится для нас четвёртая характеристика, которую мы геометрически можем назвать четвёртым направлением или четвёртым перпендикуляром, потому что в этой характеристике будут заключаться