О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

— Что произошло? Рассказывай, — с ходу начал Володя, подойдя к ней. — Ты оторвала меня от очень …

— От чего бы я тебя ни оторвала, это важнее! — перебила его Маша, вскинув на него уверенный взгляд.

Володя удивился такой быстрой смене её настроения.

— Пойдём, — приказала Маша.

«И что ж мной сегодня все помыкают?» — буркнул про себя Володя, послушно шагая следом за ней.

— Куда мы идём?

Они спускались по Сумской. Отсюда ещё минут двадцать, и можно было бы дойти до дома Толи. Но почему Маша пошла пешком? Тем более в дождь.

— Маш? Ты меня слышишь вообще? Что там с Димой, Толей и его отцом?

Она резко остановилась возле филармонии, взглянула на двери, нахмурилась и вновь перевела строгий взгляд на Володю. Он даже предположил, что, возможно, окончательно рехнулся и Маши на самом деле тут нет — она ему или кажется, или снится. Иначе с чего бы вечно неумолкающая Маша ему не отвечала?

— Володя… — твёрдо начала она, но так и не договорила. Протянула к нему руки, застегнула верхнюю пуговицу на рубашке. Володя внутренне вздрогнул от мысли, что буквально час назад эту же пуговицу расстёгивал Игорь.

Вдобавок поправив ему волосы, Маша сказала:

— Просто пойдём внутрь. Я… мне правда без тебя не справиться.

Маша явно темнила, и Володя решительно не понимал, чего она добивалась.

Не говоря больше ни слова, она взяла его под руку и уверенно подвела к дверям филармонии. Толкнула их, с усилием потянула за собой Володю.

Стук её каблуков гулким эхом разнесся по пустому холлу старого здания.

— Маша, какого чёрта? — зло выругался Володя, и эхо тут же повторило за ним. Понизив голос, он прошипел: — Я же говорил тебе, ты обещала…

— Я ничего тебе не обещала — это раз, — таким же шёпотом ответила она, ещё крепче схватив за запястье. Володя, впрочем, не упирался. — А во-вторых, я всё выяснила — Конев…

Она не договорила. Перед ними, как чёртик из табакерки, появился работник театра:

— Соблюдайте, пожалуйста, тишину. Вы опоздали, концерт уже идёт. — Из-за высокой вычурной двери, ведущей в зал, действительно слышалась музыка — одинокой скрипке аккомпанировало фортепиано.

— Извините, пожалуйста, — пролепетала Маша, суетливо роясь в сумочке. — Вот, — она протянула билеты, — пустите нас?

Капельдинер тяжело на них взглянул, нахмурившись, посмотрел билеты.

— У вас крайние места в десятом ряду. Обойдите с левой стороны, — и приоткрыл перед ними двери.

На Володю обрушились звуки музыки. Он сделал шаг в зал, лишь мельком заметив на сцене силуэт мужчины во фраке, стоящего спиной к залу. Маша схватила Володю за руку, со всей своей женской силой сжав его ладонь, будто понимая, что он может развернуться и уйти. Она потянула его за собой, на цыпочках пробираясь между рядами.

Места оказались не ахти какими — крайние в ряду, достаточно далеко от сцены. А Маша ещё и уселась у прохода, будто стараясь преградить Володе путь к отступлению.

Володя рассеянно рассматривал зал, намеренно не глядя в самый центр сцены, чтобы не замечать дирижёра. Поразился величественно возвышающемуся вдоль стены органу — Володя никогда раньше тут не был и не видел такого инструмента. Но сегодня органу предстояло молчать. На сцене под ним расположился небольшой оркестр: духовые, смычковые — Володя в этом не разбирался, — всего где-то двадцать музыкантов. Пока играла только скрипка — из-под смычка лилась медленная, спокойная мелодия. Ей аккомпанировал рояль, стоящий в углу сцены — белый, красивый. А позади него — небольшой хор у нескольких микрофонов. Ещё один микрофон стоял перед роялем, но за ним пока никого не было.

Проморгавшись, Володя наконец посмотрел в центр сцены. Будто в замедленной съёмке, молодой мужчина грациозно выводил дирижёрской палочкой узоры в воздухе. Будто нажимая невидимые кнопки перед собой, легко касался их, и музыка, льющаяся из инструментов вокруг него, на самом деле возникала из этой палочки.

Володя всмотрелся в его спину. Стройный, высокий. Полы фрака прикрыли ноги почти до колен. Изящные руки. Тёмные волосы.

Таким мог бы быть Юра. Но таким же мог бы быть и кто угодно другой.

Могла ли Маша привести сюда Володю просто так, не будучи уверенной? Он ведь сказал ей вчера, практически приказал не давать ложных надежд. Она же его поняла… А поняла ли?

Володя прищурился, пытаясь разглядеть мельчайшие детали. Но сам себя осадил — двадцать лет прошло. Люди меняются, внешность людей меняется… Вот только…

Володя упёрся взглядом в затылок дирижёра. Тёмные непослушные волосы. Настолько непослушные, что злосчастный хохолок — приглаженный, уложенный, наверное, гелем, — всё равно торчал.

Юра…

В глазах всё поплыло. Вдруг стало тихо, музыка оборвалась, казалось, даже сердце замерло. Володя не мог оторвать взгляда от некогда столь любимого Юриного затылка.

Он выдохнул, почувствовал такое всепоглощающее, такое яркое и реальное счастье, будто вернулся далеко-далеко назад, в самое светлое время его жизни.

Но это ощущение продлилось лишь мгновение. Следом на Володю обрушился шквал воспоминаний — он аж вжался в спинку зрительского кресла.

На сцену под завершающий симфонию плач одинокой скрипки вышел хрупкий красивый юноша, грациозной походкой приблизился к микрофону, глубоко вдохнул. А когда музыка замолкла окончательно, он запел. В полной тишине зазвучал сдавленный, надломленный голос.

Будто впав в прострацию, Володя смотрел прямо перед собой, но не видел ни сцены, ни происходящего на ней. Он видел Юру — юного счастливого Юру, сидящего на детской карусели среди белого пуха одуванчиковой поляны. Увидел, как пушинки кружат в воздухе, попадают ему в рот — он плюётся и смеётся, машет Володе рукой.

Дирижёр на сцене слегка повёл палочкой в воздухе, голос солиста окреп и усилился.

А в голове Володя увидел своё отражение в зеркале — совсем юное лицо, очки в роговой оправе, отчаяние в глазах, кривящиеся от злости губы. Желание ударить по этому лицу, разбить к чертям зеркало, только бы избавиться от монстра внутри себя — того, что так настырно подбрасывал в Володино сознание грязные и плохие видения.