Онмёдзи - Баку Юмэмакура

это такого уж внимания. Но если придворный видел того же демона, и к тому же сожран один его слуга, то и император не сможет остаться спокоен.

— И почему ты еще не рассказал обо всем императору?

— Вот об этом — отдельно, Сэймей. Я же тебе говорил, что Норихира большой донжуан?

— Ну.

— Дурень Норихира в тот вечер соврал императору, а сам поехал к любовнице!

— Что?

— В тот вечер было полнолуние. Ты же знаешь, что обычно в такие вечера во дворце Сэйрёдэн устраивают любование луной и камерные состязания в стихах.

— Ну, да…

— Если луну не видно, то пишут стихи на тему того, что луна не видна. И Норихира должен был участвовать…

— Ага…

— Норихира, балбес, напрочь забыл об этом, и обменялся с женщинами письмом с просьбой о свидании.

— И он выбрал женщину.

— Чертов Норихира написал императору, что свалился от внезапной болезни и не может прийти на стихотворное состязание, написал парочку угодливых стихотворений, приложил одно зеркало, уподобив его луне, и послал все это со слугой во дворец.

— Хм, хм.

— Стихотворение было такого содержания: «Сегодня облака вышли и спрятали луну. А раз так, то, конечно, состязание не возможно. Потому я пошел за облака доставать луну. Луну-то, цель свою, я в руки заполучил, но от небесного ветра поднялась температура и сам я присутствовать не могу, а вот луну посылаю вам».

— Так, а сам поехал к женщине и повстречал демона.

— Ну и вот, ты же понимаешь, Сэймей! Если говорить про демона, то все узнают про ложь. Вот Норихира и советовался со мной.

— Понятно.

— Сэймей, что делать? — спросил Хиромаса.

— Ну что ж, сейчас я ничего не могу сказать. Пока не увижу повозку своими глазами.

— Увидишь? Повозку?

— Как на счет завтра вечером?

— Завтра вечером мы сможем ее увидеть?

— Скорее всего сможем увидеть на перекрестке Большой дороги Феникса и Третьей улицы в час Кабана.

— Почему ты так уверенно говоришь?

— Потому что! Женщина сказала: «Доеду во дворец за семь дней».

— Да.

— В первый вечер на Восьмой улице, на следующий вечер на Седьмой улице она была?

— …

— И то, что эта повозка исчезала.

— А?

— За это время повозка движется вверх по Большой дороге Феникса.

— Угу.

— В таком случае… Конечно, так как никаких случайных свидетелей не было, нельзя сказать со всей уверенностью, но: на третий день — Шестая улица, на четвертый день — Пятая улица. Сегодня пятая ночь, получается — Четвертая улица.

— Действительно! Вот как! Однако, Сэймей! Почему же эта повозка не может за один день доехать от ворот Расёмон по Дороге Феникса до ворот Судзакумон, входа во Двор, так, единым духом?

— Ну, может, есть по дороге разные дела…

— Получается, Сэймей, если оставить все как есть, послезавтра, то есть на седьмой день, повозка придет ко входу во Двор, воротам Судзкакумон.

— Скорее всего, так и будет, — когда Сэймей ответил, Хиромаса еще сильнее, чем прежде, сжал руки на груди и уставился в сад.

— У нас проблема, — глядя в сгущающуюся тьму сада, буркнул Хиромаса.

— Так я и говорю: пошли завтра, посмотрим.

— Повозку?

— Перед часом Кабана устроим засаду на перекрестке Большой дороги Феникса и Третьей улицы.

— И что-нибудь из этого выйдет?

— Сначала посмотрим. Если это будет нечто слишком уж плохое, то расскажем все императору, и сделаем для начала хотя бы «запутывание сторон света», или же подготовим какое-нибудь особое колдовство.

— Ладно, это твоя работа, на тебя полагаюсь. А еще, Сэймей. Честно говоря, есть еще одно дело, в котором мне нужен твой совет.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил.

— Объяснил?

— Понимаешь, я от женщины письмо… ну, стихотворение… того… получил…

— Стихотворение?! Ты? Ты, Хиромаса, получил стихотворение от женщины?

— Ага. Ладно бы получил, но я же в стихах совершенно…

— Что, поэзия — совсем ни как?

— Да так же, как и твое сю. Путаница одна, — сказал Хиромаса. Сэймей только улыбнулся. Мускулистый Хиромаса сидел с таким видом, что любой бы согласился, что этому мужлану стихи не под силу, но дали бы ему в руки бива, его медиатор создал бы такие звуки, что никто не поверит, что это один и тот же человек.

— Прелести стихов не понимаю, — буркнул Хиромаса.

— Ну, и когда же получил?

— А, так это, помню точно: четыре дня назад. Вечером. Я как раз шел тогда в Тодзи, Восточный храм, чтобы передать туда сутру «Ханнёкё», переписанную императором. Вышел из дворца Сэйрёдэн и пошел. А когда проходил ворота Дзёмэймон, тут все и произошло. Из тени сакуры, что растет перед дворцом Сииндэн, вдруг выскочила девочка лет семи — восьми. И пихнула мне в руки это письмо. А в письмо… Ты представляешь, Сэймей? В письмо был даже вложен цветок горечавки!

— Ого-го! — Сэймей, довольно посмеиваясь, смотрел на Хиромасу. А Хиромаса, чувствуя на себе взгляд Сэймея, еще больше деревенел лицом.

— И вот. Я осмотрел письмо и цветок. Поднимаю голову — а девочки уже ни где нет!

— Хм.

— Быть не может, чтобы такая кроха одна там стояла. Наверняка ее какая-нибудь таинственная принцесса увела обратно во дворец. И тогда я раскрыл письмо. А там оказалось стихотворение!

— Ладно, покажи-ка мне эти стихи, — сказал Сэймей, и Хиромаса достал откуда-то из-за пазухи письмо и передал его Сэймею. Там было написано женским почерком:

Представь: я запрягу печаль.

Так что же за сердце привезет

Повозка редкого гостя?

— Ого! Ну, понятно, — глядя на стихотворение, кивнул Сэймей.

— Что? Что понятно-то?

— Что ты к какой-то женщине слишком холодно относишься.

— Холодно отношусь? Не помню такого! Бывало, что меня женщины отвергали, но чтобы я — женщину, такого никогда не было! — Хиромаса покраснел. — Сэймей! Объясни, что там написано?

— Ну, все очень просто и понятно.

— А я не понимаю! Потому тебя и спрашиваю! Я в этом мало сведущ, и такая изысканность как обмен стихотворениями чтобы сообщить друг другу о своих чувствах — мне не доступна. Если любишь, шепни «люблю», получи рукопожатие в ответ — вот это мне понятнее. Сэймей, слушай! Не делай вид, что тебе все на свете безразлично. Просто объясни для меня эту песню. — Хиромаса краснел все больше и больше. А Сэймей с интересом разглядывая Хиромасу, начал:

— Это стихотворение женщины. Она сообщает, что ненавидит мужчину, который к ней холодно относится.

— Потрясающе! А ты откуда это узнал, Сэймей?

— Видимо, эта женщина рассержена на мужчину, который слишком редко к ней приезжает.

— То есть, она показывает, что на него дуется?

— Ну, в общем, да.