Онмёдзи - Баку Юмэмакура

Опершись подбородком на подставленную правую руку, Сэймей, смеясь, глядел на Хиромасу.

— И правда что ль, настоящий Сэймей — здесь? — но стоило Хиромасе это договорить, как тело лежащего на веранде Сэймея не меняя позы взлетело, словно поддуваемое ветром, и вылетело в сад под дождь. Вылетев, оно тут же легко спланировало поверх травы, и пока смотрели, что на него капает дождь, оно начало таять.

— О! — вскрикнул Хиромаса, а на траве под дождем теперь лежала лишь вырезанная из бумаги куколка.

— Ну, как, Хиромаса? — раздался сзади голос. Хиромаса повернулся назад:

— Сэймей…

Там, в белом каригину, стоял Сэймей. Его красные как у женщины губы улыбались.

— Ну что, я был настоящий? — спросил Сэймей.

— Откуда я знаю! — сказал Хиромаса и сел на пол, скрестив ноги. Рядом с собой он поставил принесенную бамбуковую корзину.

— Ого! Грибы? — сев рядом, Сэймей заглянул в корзинку.

— Я-то пришел, думал, что мы вдвоем под них выпьем по чарочке, а теперь унесу.

— Почему?

— Рассердился.

— Не сердись, Хиромаса! Ну, давай, взамен я их самолично пожарю, — Сэймей протянул руку к корзинке.

— Нет, подожди! Не надо тебе самому ничего жарить. Можешь служебному духу какому-нибудь поручить, как обычно.

— Пустяки.

— Я соврал, что сержусь. Я просто хотел тебя в затруднительное положение поставить.

— Честный ты, Хиромаса. Хорошо же, я пожарю, — поднялся с корзинкой Сэймей.

— Погоди, Сэймей! — заторопился Хиромаса, но Сэймей уже пошел.

Грибы подоспели. На тарелке, которую принес Сэймей, лежали поджаренные грибы, распространяя аппетитный аромат. В другой руке Сэймей принес, зажав между пальцами, кувшин и две чашечки.

— Извини, Сэймей, — Хиромаса чувствовал себя виноватым.

— Выпьем.

— Выпьем, — и двое, глядя на мокрый от дождя сад, стали пить саке. С тех пор разговоров почти не было. Только наливая друг другу саке в чашечки, или когда принимали наполненные чашечки, двое обменивались тихим утвердительным хмыканьем.

Сад погрузился в тишину под вечерним дождем, и слабо доносился шорох дождя, падающего на листья и траву. Сад в цвете поздней осени.

— Знаешь, Сэймей… — коротко сказал Хиромаса.

— Что?

— Вот, когда я так, отсюда смотрю на твой сад… Почему-то последнее время мне начало казаться, что он хорош и так.

— Да?

— Что здесь не просто окончательно все заросло, а совсем наоборот. Мне кажется, это нечто другое, — Хиромаса говорил, рассматривая сад. Сад, в котором трава росла как ей угодно. Никакого ухода. Все оставлено на произвол судьбы. Как будто кусок земли их каких-то гор вырезали без изменений и поместили в сад.

— Это странно… — сказал Хиромаса.

— Что странно?

— Сад, что весной, что летом, что осенью выглядит всего лишь одинаково заросшим травой, но в каждое время года он другой. В зависимости от времени года есть заметные глазу травы, а есть не заметные. Вот с кустов леспедецы цветы уже давным-давно опали и сразу стало непонятно, где она растет. А взамен стали видны горечавка и колокольчик. А кто может сказать, где они были до сих пор?

— Хмм…

— Потому я и говорю «по другому». Однако я сказал «другой», но на самом деле мне кажется и то, что этот сад — один и тот же, абсолютно не меняющийся никогда. Вот и…

— Вот и сказал, что странно.

— Да, — прямо кивнул Хиромаса, — он одинаковый, но при этом разный. Вроде бы разный, но при этом одинаковый. Однако выбирать не нужно, все в этом мире существует таким же образом — обладает этими двумя чертами с рождения. Так мне стало казаться.

— Потрясающе, Хиромаса, — сказал Сэймей.

— Потрясающе?

— То, что ты говоришь, эти слова относятся к самой основной сущности сю.

— Опять сю?

— Да.

— Сэймей, я сейчас в кои-то веки чувствую, как будто что-то понял, поэтому не заставляй меня своими разговорами переставать понимать, — сказал Хиромаса и выпил саке.

К удивлению, Сэймей замолчав, рассматривал Хиромасу. Хиромаса поставил опустевшую чашечку. Внезапно, почувствовав взгляд Сэймея, Хиромаса на секунду встретился с ним глазами, и сразу же отвел взгляд в сад.

— Слушай, Сэймей, а ты уже слышал тот рассказ? — сказал Хиромаса.

— Что за «тот рассказ»?

— Ну, что схватили Красноволосого Инумаро.

— Он схвачен?

— Да, вчера.

— Неужели.

— Четыре дня назад, вечером, Инумаро забрался в маслодельню. Как забрался, сразу убил женщину и ребенка и убежал, ничего не украв. Все думали, что он на время покинул Столицу, но поймали его здесь же, в городе.

— Где в Столице?

— Он бродил по улицам на западной окраине Столицы с таким видом, словно из него вынули душу, там его и поймали. Его схватили, потому что он шел с липким от крови мечом, и на его одежде была кровь из ран.

— Да?

— Строго говоря, два дня назад было сообщение. Бродит с окровавленным мечом мужчина, похожий на Инумаро. Мы подумали, что быть такого не может, а оказалось правда, и его на самом деле схватили вчера утром.

— Вот повезло же, да?

— Повезти-то повезло, но, похоже, что этот проклятый Инумаро одержим демоном.

— Демоном?

— Похоже, что с того вечера, как он вломился в маслодельню, он не ел, не пил, просто бродил. Когда его схватили, он был в таком состоянии, что не мог даже сопротивляться.

— Надо же. И поэтому ты думаешь, что он одержим демоном?

— В темнице он бредит. В основном какой-то непонятный бред, ну как твое сю. Но если все сопоставить, то получится, что Инумаро, когда убегал из маслодельни, на Большой дороге Феникса повстречался с демоном.

— С демоном?

— С демоном, ехавшим в бычьей упряжке, — и Хиромаса пересказал Сэймею то, что выходило из бреда Инумаро.

— Эта женщина говорила: «Еду во дворец»? — переспросил Сэймей у Хиромасы.

— Да, нечто подобное.

— Ну, и? Приехала? Во дворец-то?

— Нет, не приехала. Потому что я ничего такого не слышал.

— Вот как.

— Ну и, вот, эта повозка, говорят, она исчезла.

— Исчезла?

— Проехав мимо Инумаро, доехала до Восьмой дороги, и там, похоже, исчезла.

— Это Инумару видел?

— Похоже. Он смотрел вслед удаляющейся по Большой дороге Феникса повозке. Она въехала на Восьмую улицу и там внезапно исчезла.

— Ну, а Инумаро?

— Умер!

— Умер?

— Да. Вчера ночью.

— Так это же вечер того дня, когда его схватили!

— Именно. Когда его схватили, у него уже была страшная лихорадка. Все тело горело как в огне, и с приближением ночи становилось все хуже и хуже. А под конец, рассказывают, он умер, дрожа от страшного холода.

— Какой страшный рассказ.

— Так вот, Сэймей.

— Что?

— Про эту повозку. Похоже, Инумаро не врал про нее.

— Почему?

— Был еще один человек, который видел нечто подобное.

— Кто видел?

— Среди моих знакомых есть Фудзивара-но Норихира, придворный. Он большой любитель женщин.