Обнаров - Наталья Троицкая

Без объяснений Тая сбросила джинсы и бесцеремонно забралась к нему на колени. Очень нежно, дразня, она стала целовать его лицо и шею, ласкать его тело.

– Коварная женщина…

Он чуть откинул назад спинку сиденья. Она расстегнула на нем ремень, джинсы. Он чуть привстал, помогая ей.

– Со мною еще никто так вольно не обращался!

– Мой муж. Что хочу, то с ним и вытворяю! Хочу медовый месяц. Немедленно! – она подалась к нему, длинные пепельные волосы разметались.

Он хотел что-то возразить, но она накрыла его губы мягким требовательным поцелуем, потом со стоном наслаждения оторвалась от него и, следуя древнему ритуалу любви, они всецело отдались неутоленному желанию.

Тая не могла и не хотела контролировать себя, подчиняясь пытке его ласк, но супруг, казалось, не меньше ее опьяненный страстью, не спешил заканчивать любовную экзекуцию. Он чутко улавливал ее состояние и в самый последний момент удерживал ее от наслаждения окончанием сладостной игры.

– Милый, не останавливайся… Прошу тебя… – умоляла она его в такие моменты и не видела, а чувствовала, как он улыбается.

В какой-то момент он откинул в горизонтальное положение спинку пассажирского сиденья и уложил Таю на сиденье. Она слышала гулкое биение его сердца, вдыхала терпкий аромат мужской кожи, тонула в омуте его ласк и поцелуев. Она уже не была хозяйкой своего тела. Над нею властвовал мужчина, заставляя ее грациозно извиваться под его руками, задыхаясь, жадно отвечать поцелуями на его поцелуи, ласками на его ласки. Он заставил ее балансировать на грани экстаза. Тая отчаянно вцепилась в сильные мужские плечи, когда умеренный ритм любви перешел в быстрый, потом в бешеный, когда на пределе каждая нервная клеточка. Он крепко прижал ее к себе в тот момент, когда они оба растворились друг в друге. Как сквозь пелену Тая почувствовала потом его ласкающие руки, его нежные губы. Она потянулась к нему, обняла, ткнулась губами куда-то в ухо, потом взяла ладонями его лицо, поцеловала в губы, потом, наконец, открыла глаза. Все пережитые им сейчас чувства, вся пережитая страсть были в его взгляде.

– Моя русалка… Я заведу, пожалуй, дома парочку лосят. Они так возбуждают тебя!

Вокруг, насколько хватает глаз, вода – ровная, едва колышущаяся, сонная темно-сиреневая гладь. Над головой – небо. Мгновение назад оно было черным, усыпанным крупными искрящимися бриллиантами звезд, но сейчас, как и вода, небо стало темно-сиреневым. И эти предрассветные сумерки, кажется, можно потрогать руками, погладить этот шелковистый бархат отступающей ночи. Вдруг на востоке среди темно-сиреневой кутерьмы появляется непонятное блеклое, неясное пятно. Оно стремительно растет, гасит звезды, размывает сумерки до бледно-бледно-синего. Так нечаянно и робко миру является горизонт. Освещаемый первыми лучами восходящего солнца край неба становится бледно-бледно-желтым, оранжевым – и внезапно, разом вдруг и вода, и небо, и воздух делаются медного цвета. Медь поглощает, уничтожает сиреневый бархат, впитывает его в себя. Где-то далеко-далеко, у самого края земли, появляется робкий кусочек солнца, и заря щедрой рукой бросает в озеро чешуйки света, подрагивающие в медной патоке волн крохотными золотыми лодочками.

– С добрым утром, родная.

– С добрым утром, мой хороший.

Тая обернулась, улыбнулась и еще теснее прижалась к мужу, обнимавшему ее за плечи.

– Костенька, как же здесь красиво!

– Да. Озеро, вековые сосны по берегам, заливные луга, нетронутый лес… Все чистое, настоящее, душевное. Здесь дышится легко. Никакой суеты и фальши. Покой… Да и погода как по заказу. Сегодня будет солнечный день.

Вдруг метрах в пятидесяти справа послышался треск сучьев и чье-то сердитое бормотание.

Из зарослей ольхи, что на глубоко вдававшемся в озеро мысу, вышел невысокого роста человек в тяжелых рыбацких сапогах и необъятном зеленом дождевике с накинутым на голову капюшоном. Балахон-дождевик делал фигуру неуклюжей и квадратной. В правой руке человек нес снасти и садок с рыбой, в левой еще теплящийся старинный фонарь «летучая мышь».

– Здорово, молодежь! – издали крикнул он.

Голос был с легкой хрипотцой и добрыми нотками доброго утра.

– Хто ето у нас тута рыбаков с ранья стремает? – спросил рыбак, откинув капюшон и предъявив миру загорелое морщинистое лицо с веселыми озорными глазками.

Обнаров, радушно улыбаясь, пошел навстречу.

– Костян! Сукин кот! Это ж ты! – торжественно провозгласил рыбак и, бросив ношу на песок, раскинул в приветствии руки.

– Я, Василич. Здравствуй!

Они обнялись.

– На дачу, значит? – уточнил Василич.

– На дачу. Как улов?

– Я ж судачатник, ежкин корень! С погодой-то вишь чего. Туды-сюды… Тута ни одна рыба брать не будет. Судак рыба царская. Самая ушлая.

– Да ладно оправдываться! – стиснул его плечи Обнаров. – Ловить не умеешь!

– Я не умею?! – возмутился дед. – Да ты знаешь, едрёна бандероль…

– Ладно. Ладно. Ты нам рыбки сегодня подкинь! Сможешь? Мы с женой на тебя надеемся.

– Женился, значит. Ай, молодца! Молодца!!! Я тебе давно говорил.

– Знакомься. Это Тая, моя жена. А это, Таечка, Алексей Васильевич, сосед наш.

– Здравствуйте, – с легким поклоном уважительно сказала Тая.

Дед остановился напротив нее, откровенно любуясь.

– Да. Костян! Могёшь. Могёшь, раскудриттвою в мутную прорубь!

Тая рассмеялась.

– Ты не меняешься, Василич. Слава богу, все такой же балагур!

– Доподлинно. Доподлинно… – пожевав тоненькими губами, согласился дед.

Обнаров помог ему подобрать снасти с песка, подал фонарь и садок, в котором били хвостами два небольших судака.

– Рыбу, ребятки, себе оставьте. Сейчас ее на сковородку и на костерок. Рыба быстро готовится. Голодные небось?

– Ой, как здорово! – захлопала в ладоши Тая. – Спасибо вам, Алексей Васильевич. Вы такой милый!

Дед улыбнулся довольно.

– Не за что, барышня. Это нам за удовольствие. Бывайте…

Глядя вслед тяжело ступавшему по глубокому песку соседу, Тая снисходительно произнесла:

– Какие же они трогательно-смешные, эти деревенские дедушки.

– Почему деревенские? Алексей Васильевич Галимский, полковник ФСБ, внешняя разведка, шесть языков, два высших образования.

Тая с недоумением смотрела на мужа.

– Почему же он…

– Потому что он сегодня местный старичок-судачатник.

Луч солнца осторожно крался по подушке и, наконец, коснулся ее лица. Тая улыбнулась, потянулась и открыла глаза. Обнаров спал, лежа на животе, трогательно уткнувшись носом в подушку. Его лицо было спокойным и безмятежным.

В доме было тихо. Камин давно погас, и некогда жаркие красные березовые угли плотно подернулись серым холодным пеплом и остыли. Тая потянулась к трубе отопления и резко отдернула руку, едва не обжегшись: газовый котелок работал на полную. Дома было уютно и тепло. Вероятно, поэтому второе одеяло и плед уже валялись на полу у дивана.