Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Относительно царицы надлежит отметить [следующее]. Еще в Москве я слышал, что вечером, в день своего отъезда из [этой столицы], царь объявил Екатерину Алексеевну своею [будущею] супругой…»

Петр Павлович Шафиров вел переговоры с визирем и выторговал удачный для Петра мир, по которому туркам отдавался Азов и др. Но вот что удивительно: почему турки пошли на этот крайне невыгодный для них самих мир? Ведь они могли заполучить гораздо больше. Они могли, наконец, уничтожить, разбить русскую армию. Этот вопрос вызывал удивление и у современников. Интересно было бы узнать о мыслях самого визиря, людей, стоявших за ним.

Как же удалось удачливому Шафирову заключить этот мир? И почему так радовалась Екатерина Алексеевна после Прутского похода, прибыв на свадьбу к царевичу Алексею? Почему? Откуда эта веселость после бесславного для России заключенного с турками мира? Как будто во время переговоров с турецким визирем П. П. Шафиров выторговал ей право наследования русского престола, ни больше ни меньше. Именно в это время София-Шарлотта отмечает то, что пугает ее больше всего: она видит открытую неприязнь отца к сыну. И почему затем Петр так надолго разлучил молодых? А также спросим себя: какие бумаги увез Авраам Веселовский из Вены? Об этих бумагах больше всего беспокоился Петр Алексеевич.

Заглянем в замок Эренберг. Именно там мы оставили царевича.

Алексей Петрович несколько успокоился оказанным ему приемом.

Граф Шенборн передал ему сообщение Плейера из Петербурга. Там были встревожены исчезновением царевича. Тетка, Марья Алексеевна, приехав к детям его, расплакалась и сказала: «Бедные сироты! Нет у вас ни отца, ни матери! жаль мне вас!» Многие из русских кинулись к иностранцам, не получали ли те каких известий о царевиче.

В новой столице заговорили разное: будто царевич схвачен подле Данцига царевыми людьми и отправлен в дальний монастырь, другие шептали, что он у цесаря и намерен вернуться летом к матери. Неожиданно стало распространяться известие, будто восстали русские полки в Мекленбурге. Готовятся убить царя, а царицу с ее детьми заключить в тот самый монастырь, где находилась теперь Евдокия. А на престоле заговорщики хотят видеть Алексея.

«Здесь все склонны к возмущению, — доносил Плейер, — и знатные, и незнатные только и говорят о презрении, с каким царь обходится с ними… что их имения разорены вконец податями, поставкою рекрут и работников в гавани, крепости и на корабельное строение».

Донесение Плейера, верно, обрадовало и ободрило немного беглеца. Но ненадолго.

XIX

19 марта 1717 года в Вену приехал капитан гвардии Александр Румянцев с тремя офицерами. Им было поручено отыскать следы исчезнувшего царевича. Их интересовала личность молодого знатного русского человека, который явно под чужой фамилией (некоторые называли фамилию Коханский) проживал в замке Эренберг. О нем первым прознал Веселовский. Он и направил в тирольскую крепость Румянцева. (Узнал о молодом русском человеке Авраам Павлович Веселовский, подкупив докладчика тайной канцелярии.) Сам же русский резидент принялся вести переговоры с министерством. Но получал пока неопределенные ответы.

В Вене поняли, что местопребывание беглеца открыто. К царевичу был направлен секретарь Кейль. Он и сообщил Алексею Петровичу о положении дел. Ему было предложено либо возвратиться к отцу, либо следовать в Неаполь.

«Царевич все сказанное ему с величайшим вниманием выслушал… Не говоря секретарю ни слова, он бегал по комнате, махал руками, плакал, рыдал, говорил сам с собою на своем языке, наконец, упал на колени и, обливаясь слезами, подняв руки к нему, вскричал: «О, умоляю императора не покинуть меня, несчастного. Иначе я погибну. Я готов ехать, куда он прикажет, и жить как велит, только бы не выдавал меня несправедливо-раздраженному отцу!»

Алексей решил ехать в Неаполь, куда прибыл 6 мая.

Отныне он жил в крепости С.-Эльмо.

Австрийцы не предусмотрели ловкости русского капитана Румянцева, следующего по пятам за царевичем. Капитан разведал о царевиче все и помчал с донесением к царю, а 28 июля он и Толстой прибыли в Вену. Вместе с Веселовским они были на аудиенции у немецкого императора Карла VI. Еще в Спа граф Толстой и капитан гвардии Румянцев получили наказ от Петра, как вести дело. Написал Петр Алексеевич и сыну: «Понеже всем есть известно, какое ты не послушание и презрение воле моей делал и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему; но, наконец обольстя меня и заклинаясь богом при прощании со мною, потом что учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию! Что не слыхано не точию междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданных. Чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил! Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по воле моей учинил, о чем тебе господин Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаюсь богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от бога властию проклинаю тебя вечно; а яко государь твой, за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отцову, учинить, в чем бог поможет мне в моей истине. К тому помяни, что я, все не насильством тебе делал; а когда б захотел, то почто на твою волю полагаться? Что б хотел, то б сделал».

Толстой и Румянцев добивались возможности встречи с царевичем. Веселовский вторил им. Цесарь был уклончив в ответе.

Толстой добился приема у тещи Алексея и показал ей в немецкой копии письмо Петра к сыну.

Ознакомившись с письмом, герцогиня пообещала графу Толстому, что изыщет способы, «чтоб сделать славное дело, такого великого монарха помирить с сыном его».

— Никакого примирения! — заявил Толстой. — Царевича должно отправить к отцу вместе со мной. Иначе Петр проклянет его.

После разговора с тещей царевича Толстой писал царю: «Что герцогиня говорит, будто не ведают они, где ныне царевич обретается: сие, мнится мне, говорят для того, чтоб, не объявляя о пребывании его в землях цесарских, стараться примирить его с вами. А я по моей рабской должности доношу вашему величеству мое слабое мнение, что цесаря в посредстве такого примирения допускать не безопасно: понеже бог ведает, какие он кондиции предлагать будет! К тому ж между вашим величеством и сыном вашим какому быть посредству? Сие может назваться больше насильством, а не посредством».

Выполняя волю Петра, доверенные ему люди — Веселовский, Толстой и Румянцев, а также переводчик Толстого Беневени изыскивают возможности закончить успешно возложенную на них миссию. В ход пущены льстивые обещания, не гнушались и подкупа. Еще ранее Веселовский сообщал, что министр Цицендорф падок на деньги. Деньги сыграли свою роль: Толстому и Румянцеву дозволено было отправиться в Неаполь, к Алексею. Немецкий император Карл VI, похоже, хотел сохранить в тайне местопребывание царевича, но того не хотели Цицендорф и принц Евгений.

24 сентября царские люди прибыли в Неаполь. Толстой бывал в этом городе прежде, знал его, были у него и знакомые здесь. Через день предстояла встреча с Алексеем.

Что за люди готовились к встрече с наследником русского престола? Маленький штрих характеризует этих подданных Петра Великого. «Свидание должно быть так устроено, — писалось в инструкции венского министерства неаполитанскому вицерою, — чтоб никто из москвитян (отчаянные люди и на все способные) не напал на царевича, и не возложил на него руки, хотя я того и не ожидаю».

Ловок и лих был Александр Румянцев, умен Петр Толстой.

Граф Петр Андреевич Толстой имел богатый жизненный опыт. Умел он использовать в свою пользу обстоятельства, извлечь из них выгоду. Когда-то он был в стане противников Петра и его матери. Еще в последний год царствования Федора Алексеевича Толстой был взят ко двору стольником благодаря родству с Марфой Матвеевной Апраксиной, второй женой царя Федора, сестрой петровского адмирала. В дни первого стрелецкого бунта Толстой, которому было тогда 37 лет, вместе с одним из Милославских, «имея в руках роспись именам людей, предназначенных к истреблению, скакал… на крымской лошади из одного полка в другой, крича, что «Нарышкины царевича Иоанна Алексеевича задушили и чтобы с великим поспешением они стрельцы шли в город Кремль на ту свою службу». Позже, по совету Апраксина, Толстой покинул партию Софьи и перешел на сторону Петра. Последний хотя и принял его в число своих людей, но долгое время ему не доверял, как человеку, бежавшему из противного лагеря. Толстой получил воеводство в Устюге, где и угощал в 1694 году генерала Гордона. Позже Толстой участвовал во втором Азовском походе. «Но все это не удовлетворяло его честолюбия, — пишет Нил Попов в биографическом очерке о Толстом, — и он решился покончить навсегда со стариной, пойти, так сказать, навстречу планам царя-преобразователя. Будучи уже женат и имея детей, пятидесяти лет с небольшим, он сам вызвался ехать за границу для изучения морского дела… Толстой доказал своим путешествием, что его способности равнялись скрывавшемуся в нем честолюбию».